Леди Удача - Крэн Бетина. Страница 47

Чарити высвободила свои ладони из его рук так, будто их обожгло, отступила на шаг, все так же избегая смотреть ему в глаза.

— Право, ваше сиятельство, это не слишком хорошо с вашей стороны — шутить такими вещами.

— Шутить? — Он был потрясен; к такой реакции он не был готов. — Уверяю тебя, Чарити, я говорю совершенно серьезно.

— Тогда вы получите совершенно серьезный ответ, ваше сиятельство. — Она выпрямила спину и подняла глаза — так, что взгляд ее уперся в верхнюю пуговицу его жилета, но не выше. — Я вынуждена сообщить вам, что то, о чем вы говорите, никак не может иметь места.

— Не может иметь… — Он захлопал глазами, обескураженный ее хладнокровным благонравием. — Чарити?! — Он пошел было к ней, но она сразу же отступила. — Чарити, я прошу тебя выйти за меня замуж… уехать со мной в Лондон… стать моей женой — виконтессой. — Лицо его запылало, а сердце стеснил забытый было ужас. Он пытался увидеть в ее позе, в этом все время отведенном взгляде, в упрямо вздернутом подбородке что-нибудь, что указывало бы на то, что хладнокровный отказ — лишь дикая шутка, и не обнаружил ничего. Она была совершенно серьезна.

— Я польщена вашим предложением, ваше сиятельство, но вы не можете не знать, каково мое финансовое положение. Я бесприданница.

— Естественно, я знаю, каково твое финансовое положение, — заявил он, хмурясь. — Но и ты не можешь не знать, чтоединственное приданое, которое мне нужно, я получил вчера ночью.

Чарити подняла голову. Глаза ее были темны, в них посверкивали искорки боли.

— Не очень-то достойно истинного джентльмена напоминать мне об этом. — И она с вызовом вскинула подбородок.

— Не слишком-то достойно истинной леди о таком забыть! — рявкнул он, с ужасом понимая, что раздражение его нарастает и вообще разговор принимает неприятный оборот. Что он такого сказал? Или сделал? Ну, что бы это ни было, а он не позволит, чтобы и дальше так шло!—Чарити… ангел мой… прости меня. Ну же, позволь мне начать сначала. — Он протянул руки, собираясь взять ее за плечи, чтобы опять волшебным образом возникло теплое чувство, которое всегда связывало их. Но она не далась.

— В этом нет никакой необходимости, ваше сиятельство. Я предпочла бы избавить и вас, и себя от неприятного разговора. Но раз уж вы настаиваете… — Тут она с силой оттолкнула его и даже пошатнулась, когда он внезапно отпустил ее. — Я не могу выйти за вас замуж. Даже для моего девичьего неразвитого умишки всегда была очевидна разница в нашем положении, и я ничего от вас и не ждала. Вы богатый аристократ, у вас титул, вы образованный и культурный светский джентльмен. А я девчонка без гроша за душой, дочка деревенского сквайра, серая мышка, простушка, не умеющая толком себя вести. Я помню свое место, хоть вы, похоже, об этом забыли. Как жених вы мне не подходите.

Он не подходит! Опять это проклятое слово! Услышать это из уст Чарити оказалось для него шоком, и он лишился дара речи. Это после того, как они делили все, предаваясь наслаждениям… И всегда она принимала его… хотела его…

Он сделал шаг к ней, пытливо вглядываясь в ее настороженные, пылающие глаза, и она быстро отступила. Лицо ее вспыхнуло таким румянцем и она так поспешно отвела взгляд, что он вздрогнул. Может, она так переживает утрату девственности? Думает, что теперь, когда честь ее погублена, она перестала быть желанной для него?

— Чарити, в том, что произошло вчерашней ночью, нет ничего постыдного. — Голос его смягчился, он ласкал, убеждал… и ранил ее сильнее, чем прежде. — Это было естественно. То, что мы любили друг друга, было прекрасно…

— По-моему, вы не совсем поняли, ваше сиятельство. Я не хочу выходить замуж за вас… и вообще за кого бы то ни было, — процедила она. Это была чистой воды ложь. Ее первая ложь в жизни.

— И ты думаешь, я поверю в это? После того, что произошло между нами прошлой ночью? — Лицо его стало темно-бронзовым от прилива крови, крупное тело напряглось. Видеть, как темнеют его прекрасные серые глаза, ей было почти физически больно. С каждым ее жестоким словом свет, горевший в них, мерк и мерк; и сияние в ее сердце тоже постепенно гасло.

— Ночью произошло прискорбное недоразумение. — Она вся сжалась, глядя, как он пытается осмыслить ее слова.

— Прискорбное недоразумение? — Пощечина бы и то не так обидела его. Он ответил столь же хлестко: — Вчера вечером ты держалась иного мнения, ангел мой. Ты пришла в мою постель по собственной воле. Потому что хотела любви… Ты желала узнать, что же такое это твое ночное волшебство и чтобы я научил тебя этому! — Он умолк. И умом, и сердцем он понимал, что права, которые он заявлял на эту девушку, были серьезнее… что дело было в ее чувствах. Но он не осмеливался сейчас заговорить об этом; услышать, что она отрекается и от своих чувств, — он бы не вынес этого.

— Я не отрицаю, что мною двигало любопытство, мне хотелось узнать, что собой представляет этот акт, — ответила она, отчеканивая каждое слово. — Не отрицаю и того, что вы в моих глазах обладаете необыкновенной привлекательностью, ваше сиятельство. — Резкие, скрипучие нотки появились в ее голосе, потому что каждое слово ей приходилось выдирать из своего сердца. Она увидела, что он весь закипает от гнева, и почти обрадовалась этому. — Полагаю, большинство женщин сочло бы вас очень… интересным… в этом смысле.

— Черт побери! Интересным?! — Он затрясся от бессильной ярости.

— Но мое любопытство никак не могло повлиять на ситуацию; вы не подходите мне, ваше сиятельство.

В зрачках его мерцающих серых глаз появился мальчик с загорелыми щеками и взглянул на нее таким непонимающим взглядом, что стало ясно: он потрясен ее предательством. Глаза у нее защипало, горло словно стиснула чья-то рука. Как же она обидела его!

Неподходящий. Услышать такое от нее было убийственно. Он попытался понять, в чем тут дело, приподняться над хаосом, царившим в его душе. За всей этой историей чувствовался намек на то, что он недостаточно хорош, не заслуживает жены… а также нежности и уважения. Он вызывал чувственное любопытство, годился для приятных развлечений — но не для любви. Так что ж, ее теплые чувства и заботы, милое пробуждение ее тела, ожившие воспоминания — неужели все это было ложью?

Она наблюдала за тем, как он колеблется в своей уверенности, цепляется за последнюю надежду, и нанесла решающий удар, чтобы не осталось недомолвок:

— Одной ночи было… вполне достаточно.

— Что, черт возьми?! Одной ночи?!

Гнев и желание быть с ней нахлынули одновременно, он рванулся вперед, схватил ее и прижал к себе обеими руками так, чтобы она не смогла вырваться. Губы его яростно впились в ее рот властным, не терпящим сопротивления поцелуем, он брал все, что хотел и в чем нуждался. Он впился в ее губы, вкушая их медовую сладость, умирая от желания добиться любви и страдая от отчаяния настолько, что готов был удовлетвориться ее страстью.

Чарити словно оказалась в центре огненного вихря. Жаркие порывы желания и гнева ревели вокруг, проникая в ее плоть, и вихрь этот не замечал как ее беспомощной реакции, так и слабых попыток вырваться. Его жесткое тело горело огнем, стальные руки сцепились кольцом вокруг нее, и от них шел неумолимый жар; губы опаляли. Это было слишком для ее исстрадавшегося сердца. Желание и тоска поднялись в ее душе — такие острые, что могли порезать.

Руки ее перестали отталкивать его, тело замерло, подчиняясь его воле. Но нельзя было допустить, чтобы он стал принадлежать ей.

В центре этой яростной бури, в самой глубине ее души, покоилось нерушимое основание — ее любовь к нему, бастион, настолько надежный, что способен был устоять и перед его гневом, и перед его страстью, и перед его тоской — ради его же блага. Именно эта любовь сейчас наполнила ее душу, засияла в ее глазах и превратила его страсть в темную, удушающую боль, которая змеей сворачивалась внутри.

Он почувствовал, что сопротивление ее слабеет, и несколько расслабился. Губы его нежнее касались ее губ, сначала требуя, затем выпрашивая отклика. А потом умоляя о нем. Когда в голове у него чуть прояснилось, он принялся искать признаки ее ответной страсти, которой так желал. Но она просто стояла в его объятиях, дрожала и дышала прерывисто. И он почувствовал, что у ее губ появился новый привкус — они стали солеными. Это был вкус… Дыхание у него перехватило, он поднял голову и открыл глаза. Слезы.