Райская сделка - Крэн Бетина. Страница 61

Потом они словно плыли в темном звездном небе, медленно возвращаясь назад, переплетясь телами и храня между собой горячее тепло.

— Ты был прав, — пробормотала она, откидывая ему со лба спутанные волосы.

— А? — Он открыл затуманенные глаза.

— Про мой корсет. Он совсем не помешал.

— Верно. — Его белые зубы блеснули в озорной улыбке. — Мне действительно нравится, что женщины носят корсеты.

Ее удивил такой откровенный греховный блеск в его глазах. Вероятно, он хотел сказать, что корсет действует на него возбуждающе. Для нее было открытием, что ему нравится смотреть на полуобнаженное женское тело.

— Что ж, это вполне можно понять, — признала Уитни чуть позже, вспомнив, что и в ней в последнее время развился странный интерес к высоким сверкающим сапогам… и к узким бриджам, которые обтягивали упругие мужские бедра… — Тебе еще что-то особенно нравится?

Его улыбка из озорной стала просто опасной.

— Чулки. Обыкновенные шелковые чулки… и… — Он судорожно сглотнул, глядя в ее затененные густыми ресницами глаза.

— И?.. — спросила она, закусив нижнюю губку.

— И… — Он хотел сказать «тесные штаны», но передумал. — Обнаженная кожа. Особенно твоя.

— О, я так надеялась, что ты это скажешь. — Ее улыбка была одновременно проказливой и жаждущей, когда она высвободила руки и, присев перед ним на колени, потянула за шнурки корсажа. Вскоре она освободилась от этого костяного панциря и небрежно отбросила его на пол. — Лично мне больше нравится обнаженная кожа.

Она легонько подтолкнула Гарнера, чтобы он перевернулся на спину, потом улеглась сверху и подперла лицо ладонями. — А ты видел много… корсетов?

Гарнер отлично понимал, что она имеет в виду.

— Не очень.

Такой ответ ее не удовлетворил.

— Ты когда-нибудь любил какой-нибудь конкретный… «корсет»?

— Нет. — Он сказал правду и сам удивился. Он действительно не любил ни одной женщины… до сих пор. Собственно, до сих пор он даже не задумывался, любил ли он тех женщин, что у него были… Это его слегка встревожило. — Меня занимали более важные вещи.

— Какие же? — Обрадованная его признанием, что он не хранит в своем сердце память о другом «корсете», Уитни наслаждалась этим спокойным и доверительным разговором.

— Ну, в частности, дела нашей компании. У нас очень разветвленный бизнес: нашей семье принадлежат винокуренный завод, пароходный концерн, банк и несколько коммерческих предприятий, а кроме того, акции других заводов. Управлять таким бизнесом — достаточно трудная и ответственная работа, к которой я готовился всю свою жизнь. И вскоре мне предстоит стать во главе этого дела… — Гарнер помолчал, понимая, что этому может многое помешать, но не желая сейчас об этом думать. — Согласно нашей традиции, со временем пост главы компании Таунсендов переходит от отца к сыну.

— А твой отец? Что он тогда будет делать? — спросила Уитни, заметив пробежавшую по его лицу тень.

— Скорее всего уйдет в политику, займет какой-нибудь пост, как и Эзра, пока не заболел. Это тоже традиция — в более зрелом возрасте уходить из бизнеса в политику.

— Все это выглядит таким… предрешенным, — заметила она, не решившись сказать «скучным».

— Да нет, не так уж все просто. Каждый из Таунсендов должен проголосовать за нового руководителя принадлежащими ему акциями компании. Следовательно, будущему главе компании необходимо заслужить доверие семьи… он должен досконально знать все производство и связанные с бизнесом проблемы, иметь какие-либо награды за военные заслуги и безупречную репутацию, доказать, что он серьезный деловой человек, и жениться… — Он осекся и отчаянно смутился.

— На женщине своего круга, — закончила за него Уитни, начиная понимать, как серьезно может отразиться на его перспективах их брак. В данный момент его семья наверняка считает, что он не заслуживает доверия, главным образом из-за его «постыдной» женитьбы. Она встревожилась. — А ты действительно хочешь руководить компанией Таунсендов?

— Хочу и, честно говоря, всю жизнь к этому готовился. — Гарнера тоже беспокоило отношение родственников к Уитни, но сейчас он предпочитал не думать о таких серьезных вещах.

Желая отвлечься, он шаловливо провел пальцем по ее носу к полным губам. Ее взгляд потеплел, и она нежно потерлась подбородком о его грудь, отчего его пронзила щекотливая дрожь. Он так крепко прижал Уитни к себе, что она задохнулась. Он перевернул ее на спину.

— У меня сорок процентов компании Таунсендов, а чтобы контролировать ее деятельность, мне нужно шестьдесят. Но в данный момент, — с шутливой угрозой прорычал он, — мне нужны все сто процентов… Уиски Дэниелс!

Ближе к утру Гарнер, поеживаясь от холода, собрал в темноте свою одежду, надел рубашку и тихо прошел через коридор в свою комнату. Здесь было теплее, чем он ожидал, и он понял, что в камине жгли огонь, хотя всем было ясно, где он проводит эту ночь. Это, конечно, Бенсон, вздохнул он. Только Бенсон мог быть таким рассеянным. Он подтянул к камину тяжелое кресло и опустился в него, протянув босые ноги к еще теплым решеткам и внутренне подготавливая себя к катастрофе, которая всегда обрушивалась на него после ночи с Уитни Дэниелс.

Но в доме царила полная тишина. Душа и тело Гарнера были охвачены покоем, в первый раз за всю жизнь он испытывал глубокое удовлетворение от близости с женщиной. В эту ночь он снова и снова любил Уитни, слишком жаждая ее, слишком ею опьяненный, чтобы остановиться. Но в противовес тяжелым последствиям опьянения от виски после бурной ночи с Уитни он чувствовал себя освеженным и обновленным, способным ясно и четко рассуждать.

Теперь он смог спокойно оценить тот переворот, который она произвела в нем с первой же их встречи. С того самого утра он находился в состоянии постоянного полувозбуждения, и стоило ему оказаться с ней рядом, где бы это ни произошло — перед его солдатами или перед всей деревней, в холодном лесу или в укромном уголке у сарая, — его тело, над которым он практически утерял контроль, мгновенно узнавало ее… и салютовало.

Гарнер застонал от досады. Подумать только, это произошло с ним и вчера вечером, на глазах у всей его семьи! Господи, дальше уже некуда! Он возбудился, как какой-нибудь молокосос, от одного вида ее маленьких твердых сосков, обрисовавшихся под рубашкой, и плотно обтянутой штанами ее круглой попки. И все это время он пытался объяснить и истолковать свои беды, когда и так ясно, что они происходили от его необузданного и непреодолимого влечения к этой девушке!

Он отлично сознавал за собой эту несчастную способность легко возбуждаться, полностью теряя голову, вследствие чего оказывался для женщин легкой добычей. И после первого случая в возрасте шестнадцати лет, когда ему пришлось спасаться паническим бегством от Хлои — он содрогнулся от ужасных воспоминаний, — он потратил не один год на то, чтобы обезопасить себя от женщин своего класса непроницаемым защитным панцирем. Он приучился смотреть на них с насмешливой иронией, подмечать все их нелепые ужимки и кокетство, угадывать под ними холодный расчет и железную хватку. Он строго отслеживал реакцию своего чувственного тела на шелест и взмахи их платьев, на их искусное владение веером, которым они умеют скрыть свой хищный оскал, оставляя открытыми соблазнительно и загадочно мерцающие глаза, и упорно и безжалостно культивировал в себе иммунитет против их оружия.

Но Уитни Дэниелс была полной противоположностью молодым леди, уже не представлявшим для него опасности. Прямая и безыскусная, она, по-видимому, совершенно не сознавала своей женской красоты и исходящей от нее сексуальной силы, проявляла присущие мужчинам дерзость и отвагу наряду со странной привязанностью к мужской одежде и… столь же странное безразличие к его общественному положению и богатству. То есть не имела ничего общего с женщинами его класса… пожалуй, за исключением склонности предавать его с целью достижения своих целей, склонности весьма прискорбной и опасной!

День ото дня, час от часу его влечение к ней становилось все сильнее, и было уже не просто вожделением. Он вспомнил, как горячо защищал Уитни перед своей семьей и с какой нежностью потом ее успокаивал. Она казалась ему такой нежной и беззащитной, так незаслуженно оскорбленной и так глубоко страдающей… Короче, она вызывала в нем такие чувства, что сказать, что она ему «нравится», значило бы ничего не сказать. Но если это не просто увлечение, то… Нет! Он и думать не хотел, что его ожидает, если он испытывает к ней чувство, которое даже назвать боится.