Райская сделка - Крэн Бетина. Страница 70

Была какая-то ирония в том, что именно Уитни, которая ввергала его в такой хаос чувств, сама же полностью его восстанавливала. Она намеренно возбуждала в нем страсть, чтобы потом удовлетворить ее. И вчера вечером она возбудила в нем бурю эмоций, возмутила в нем гордость, пробудила стремление мужчины к обладанию, а затем их удовлетворила, и в результате его внутренний мир снова омыла волна очищения, он стал спокойным и понятным. Для него такое ясное состояние ума, такое глубокое внутреннее спокойствие были настоящим открытием. И он смог посмотреть новым взглядом на себя, на свою жизнь и на свою семью.

В холодном замкнутом мире Таунсендов, где правили деньги и власть, такая непредсказуемая вещь, как человеческие желания, единодушно признавалась неуместной и была изгнана из их существования на потребу простым смертным. Те, кто уступал соблазнам этих желаний, считались ущербными, уязвимыми. А для железных Таунсендов быть уязвимым в любом отношении означало проклятие. Гарнер криво усмехнулся, вспомнив точное определение, которое нашла для нихУитни. Целых двенадцать лет он пытался доказать своей семье, что он тоже железный Таунсенд. И все это время он безжалостно подавлял в себе мужские инстинкты: влечение к женщине, желание познать опыт интимной жизни, обогащенной эмоциями, собственную потребность к самостоятельности и независимости.

А Уитни Дэниелс, которая соблазняла его и сопротивлялась ему, целовала его и кусала, проникла в самую сокровенную глубину его одинокого и страдающего сердца. Оказавшись же там, заявила о своем твердом намерении остаться и смело потребовала, чтобы он ее любил. И она получила все, чего хотела. Он любил ее мучительно соблазнительное тело, любил ее способность безоглядно и страстно отдаваться ему в постели, но еще больше любил ее гордую и противоречивую натуру. Его восторгала та безрассудная храбрость и непосредственность, с какими она восстала против благоговейно почитаемых в его семье «приличий», на что сам он никогда не отваживался. И он полюбил в ней нежную, ранимую девушку, которая уступила влечению к нему, несмотря на всю свою преданность отцу и большой дружной семье жителей Рэпчер — Вэлли.

Уитни смотрела на него и гадала, о чем он думает, моля Бога, чтобы он не остыл к сделке, которую они заключили бурной прошедшей ночью. Она поцеловала его в щеку, ласково промурлыкала: «Доброе утро» — и вскоре оказалась в его теплых объятиях и опять наслаждалась его любовью, только на этот раз в их страсти присутствовало то, чего не было раньше, — полное доверие и открытость.

Когда наконец молодая чета спустилась вниз, все изумленно глазели на них. Скандал по поводу новых платьев для миссис Таунсенд дал обильную пищу для разговоров и предположений. И все были поражены, увидев Уитни в роскошном платье с высокой талией из бледно-зеленого бархата, отделанном кружевами и атласными лентами. Ее густые волосы были завиты и высоко подняты в сложной прическе, а на плечах лежала ажурная кружевная накидка, скрепленная камеей из слоновой кости. Уитни удивительно грациозно ступала в туфлях на высоких каблуках и, казалось, чувствовала себя совершенно непринужденно в новом одеянии. Никто не смог отрицать, что она была олицетворением жены, достойной Таунсенда.

В тот день за столом сидевшие друг против друга Уитни и Гарнер обменивались сияющими и выразительными взглядами и едва притронулись к еде, лишив аппетита всех остальных. Поразительное превращение Уитни и восхищенное внимание к ней Гарнера вызвали у Байрона раздражение, так что после завтрака он сразу уехал в контору. Маделайн посматривала на них стиснув зубы и, выйдя из-за стола, с величественным видом отбыла в свою комнату. Эзра, который все время пристально наблюдал за ними, укатил в свой кабинет с весьма многозначительной ухмылкой. Уитни и Гарнер остались одни и провели день в запоздалой экскурсии по Таунсенд-хаусу, затем прогулялись по зимнему Бостону. Их взгляды и руки часто встречались, и каждая восхищенная улыбка подчеркивала характер установившихся между ними новых отношений.

Но к вечеру, когда все собрались в гостиной, общее раздражение всех Таунсендов несколько омрачило их радостное настроение. Чувствуя неодобрение близких, Гарнер неохотно заговорил о делах.

Уитни почувствовала, что он удаляется в недоступную ей сферу, и сердце у нее упало. Она добивалась осуществления третьего условия их брачной сделки, полагая, что больше ей ничего не нужно. Но вот всего один день назад Таунсенд признал в ней желанную жену, а она, как настоящая Далила, уже хочет большего. Ей вдруг пришло в голову, что когда отец говорил о «средствах к жизни», он имел в виду не только обеспечение крыши над головой, еду и одежду; вероятно, он имел в виду общую жизнь, участие одного из супругов в жизни другого, совместное переживание всех ее перипетий. Уитни поймала скрытую улыбку и выразительный намек в глазах Гарнера и успокоилась, поняв, что вскоре он придет к ней на ночь. Но в ней возникло ощущение какой-то странной пустоты, и она задумалась, смогут ли они когда-либо делить нечто большее, чем только постель.

На следующее утро Гарнер отправился в контору, предоставив Уитни провести этот день по своему усмотрению. Она бродила по дому, стараясь не смущать слуг своим услужливым или, напротив, слишком независимым видом, и, в общем, ей это удалось. Но днем, сама того не желая, глубоко задела Маделайн, спросив, чем она занимается весь день, каждый день. Вместо ответа та лишь смерила ее злым взглядом, собрала свое шитье и в бешенстве ретировалась.

Через минуту Уитни уже стояла перед кабинетом Эзры, придумывая, под каким бы предлогом зайти. Ничего не надумав, она хотела уйти, но, повернувшись, столкнулась лицом к лицу с самим Эзрой, который подкатил в своем кресле. Он поднял голову как раз вовремя, чтобы не наехать на нее, остановился и с необычным для него волнением стал разворачиваться.

Но деревянные колеса зацепились за ковровую дорожку, и старик никак не мог их освободить. С покрытых пледом колен что-то упало на пол и покатилось к ногам Уитни. Бутылка… бутылка коричневого стекла с узким горлышком, а в ней какая-то жидкость. Уитни подняла ее, посмотрела на Эзру, который весь ощетинился, покраснел и испуганно втянул голову.

— Уйдите с дороги, женщина! — проворчал он, решив придерживаться тактики нападения и пытаясь развернуть кресло в прежнее положение.

— Вы уронили вот это.

Но он раздраженно нахмурил кустистые брови, оттолкнул ее руку с зажатой в ней бутылкой и покатил к своей двери. Когда Эзра проехал мимо, Уитни услышала отчетливый звон еще нескольких стеклянных бутылок, спрятанных у него под пледом. Перед самой дверью на пол упала еще одна бутылка и покатилась к порогу.

Желтоватое лицо Эзры густо покраснело, но он решительно двинулся вперед, предоставив Уитни подобрать вторую бутылку и идти за ним. Она догнала его уже в кабинете и встала перед ним, когда он упрямо катил к письменному столу, заваленному бумагами. Поддавшись импульсу, Уитни схватила свисающий конец пледа и потянула его.

— Что?! — возмущенно закричал он и отчаянно вцепился в плед, но не удержал. Под ним прятались еще четыре бутылки. Эзра съежился, метнув на Уитни из-под насупленных бровей яростный взгляд.

Она невольно отметила его нелепый вид, затем посмотрела на две бутылки, которые держала в руках. Смесь гордости и обиды на его морщинистом лице странным образом тронула ее, напомнив дядюшку Джулиуса и дядюшку Балларда с их детским упрямством. Уитни откупорила одну из бутылок и понюхала содержимое. Крепкий аромат наполнил голову и проник в кровь. Ром! Она прикрыла глаза, впитывая и исследуя запах. Затем перевела испытующий взгляд на деда Гарнера, пойманного за воровством спиртного. Он угрюмо и настороженно смотрел на нее, словно ожидая, что она скажет. Уитни молчала, и старик еще больше насупился.

— Вы им расскажете? — мрачно спросил он.

Она выпрямилась и задумчиво посмотрела на него, сообразив, кого он имеет в виду.

— Мне кажется, человек имеет право в собственном доме пропустить рюмочку-другую.