Экзамен для мужа - Крэн Бетина. Страница 11

Если бы кто-нибудь сказал это ее желудку, раздраженно подумала Элоиза. Ее внутренности то поднимались, то опускались в такт колебаниям моря, и, если судить по лицу Мэри-Клематис, подруга испытывала такие же мучения.

Элоиза несколько раз сглотнула, ухватилась за четки, обмотанные вокруг запястья, зажмурилась и попыталась прочесть «Отче наш». Однако с закрытыми глазами она почувствовала себя еще хуже, поэтому снова открыла их, взяла Мэри-Клематис за руку и, чтобы отвлечься, стала прикидывать, сколько времени может занять переход через Ла-Манш. Ответ получился неутешительным. Вечность.

При низких клубящихся тучах и страшной качке трудно было отличить перед от зада и верх от низа. Когда судно опускалось, квадратный парус над головой поворачивался то в одну, то в другую сторону. Капитан, перекрывая рев ветра и грохот волн, громко отдавал команды, быстро вертел штурвал вправо, затем с такой же скоростью влево. Корабль скрипел, раскачивался и стонал, и казалось, что в любую минуту он может развалиться на части. Ужас Элоизы достиг высшего предела, когда громадная волна ударила в корпус судна, окатив палубу ледяной водой. Но корабль остался на плаву и неуклюже двигался вперед.

Элоизу и ее подругу ничуть не успокаивал тот факт, что люди графа не проявляли страха, хотя лица у них тоже слегка позеленели. «Настоящие» воины, глядя на своего невозмутимого командира, только сглатывали, чтобы вернуть содержимое желудков на место, и гордо отказывались держаться за поручни.

Но их командир, хоть и демонстрировал всем железные нервы, был отнюдь не в лучшей форме. Перил, граф Уитмор, не любил море… Слишком часто оно преподносило ему неприятные сюрпризы, чтобы он мог свободно чувствовать себя на борту корабля. Но он должен показывать своим людям пример, он должен оберегать посланную с ним «Знатока мужчин». Он должен быть сильным, чтобы показать ей, что все находится под его контролем. Иначе она не станет его уважать. Когда позволяла обстановка, граф незаметно поглядывал в ее сторону. Она сидела, пытаясь держаться прямо, в мокрой юбке, с закрытыми глазами. Молится, неприязненно подумал он.

Цепляясь за сложенные мешки и натянутый вдоль палубы канат, граф дошел до люка и отдал приказ своим людям по возможности успокоить лошадей. Затем он пробрался к штурвалу, где капитан старался договориться с изменчивой погодой и разбушевавшимся морем. У них все было бы в порядке, кричал старый морской волк, если бы только ветер не усиливался.

Граф снял шлем, положил его на бухту каната и огляделся. Вид утлого корабля, прокладывающего себе путь сквозь громадные волны, подействовал на него отрезвляюще. Он вдруг пожалел о своем настойчивом требовании выйти в море сегодня. Да, ему было крайне необходимо вернуться домой, и как можно скорее. Но вера его людей «в проклятие» и происки алчного, подлого соседа потеряют всякое значение, если все они окажутся на дне морском. Потом он вспомнил о перспективе питаться во время поста одной только рыбой, и это сразу избавило его от сожалений.

Корабль вдруг резко зарылся носом в воду, и часть груза, сложенного на мокрой палубе, начала сползать вперед, в том числе и повозка монахинь, которая, опрокинувшись, двинулась следом. Два матроса хотели удержать ее, но, прежде чем они успели до нее добраться, она уже соскользнула вниз и ударилась о столбики поручней. Схватив веревку, граф метнулся к повозке, чтобы попытаться вернуть ее на место, но в эту минуту ужасающий порыв ветра дал бортовой залп по кораблю, разрывая парус и бросая судно на бок.

Графа отбросило назад, и он только мог с ужасом наблюдать, как палуба опускается все ниже… ниже… ниже, и корабль принимает вертикальное положение, отчего повозка опять встала на колеса и, протаранив поручни, скатывается в воду. Она исчезла под вспененными волнами, чтобы спустя несколько секунд всплыть на поверхность уже вдали от корабля. Услышав вопль, перекрывший рев стихии, и глянув в ту сторону, граф обнаружил, что на него катятся бочки, ящики и «Знаток мужчин». Он испугался, ибо она скользила по наклонной палубе, тщетно пытаясь за что-нибудь уцепиться, прямо к отверстию, через которое вылетела за борт повозка. Когда она готова была уже свалиться за борт, граф отпустил поручни и рванулся к ней. Его толчок отбросил их от опасного места, поэтому он сумел прижать ее к себе и вставить ногу между столбиками перил.

Нок-рея, погруженная в море, и рваный парус, зачерпнувший воду, казалось, целую вечность удерживали корабль на боку.

Потом столь же внезапно, как и поднялась, палуба снова вернулась в горизонтальное положение. Они рухнули на нее, вздрогнув и застонав вместе с судном, когда оно наконец встало на киль. Это случилось на секунду раньше, чем капитан и его команда оправились от шока и взялись за дело: матросы быстро карабкались по реям и укрепляли разорванный обвисший парус.

Элоиза вдруг осознала, что лежит на распростертом теле графа, уткнувшись лицом ему в грудь и вцепившись в его мускулистые руки. Она подняла голову и увидела, что он смотрит на нее с выражением, напоминающим огромное облегчение. Когда он попытался встать, Элоиза почувствовала непонятное желание прильнуть к нему. Тут палуба снова накренилась, и она узнала дорожный сундук, который скользил к проделанной в поручнях бреши.

— Мой сундук! — закричала Элоиза.

Бесцеремонно сбросив ее на палубу, граф пополз вперед, чтобы перехватить обреченный ящик. Она видела, как он сумел оттолкнуть тяжелый сундук к перилам, где тот застрял, ибо палуба накренилась в другом направлении, а потом отбросил его в безопасное место.

Элоиза посмотрела на плот из бочек, где они сидели с Мэри-Клематис, и сердце у нее остановилось: несколько мешков, должно быть, смыло вместе с повозкой, и ее подруги нигде не было видно. Она вскочила, стала звать Мэри, но он тут же схватил ее и оттащил назад к штабелю груза, укрепленного на палубе.

— Мэри-Клематис! — кричала она, пытаясь вырваться из его рук. — Ее, наверное, смыло за борт!

— Я найду ее! — последовал ответ. — Сидеть! И держаться!

Граф толкнул ее на бочки, и она инстинктивно ухватилась за связывающие их веревки. А он осторожно дошел до открытого люка, наклонился и что-то крикнул вниз своим людям. Вскоре из отверстия появилось нечто темное, он схватил это и вытащил на палубу. Клемми!

— Я пыталась идти за тобой, но поскользнулась и упала в люк, — со слезами объяснила Мэри-Клематис, оказавшись в крепких объятиях подруги. — Я упала на лошадь, а она меня лягнула…

Грозовая туча нависла над их головами. Граф!

— Вам что, Господь совсем не дал ума?! — рявкнул он, толкая обеих на бочки. — Сидеть! И ради всего святого, ждать!

К тому времени, когда они доплыли наконец до берегов Англии, шторм уже выдохся и море почти успокоилось. Чего нельзя было сказать про Элоизу. Они с Мэри-Клематис закончили путешествие на омытой волнами, продуваемой насквозь палубе, в мокрой шерстяной одежде, которая не могла защитить их от пронизывающего ветра и ледяных брызг.

Но это были мелочи по сравнению с оскорбительными словами графа, которые не выходили у нее из головы. Значит, Господь обделил ее умом? Значит, по его мнению, она просто безмозглый овощ? Уязвленная гордость не давала ей покоя. Когда их спускали с корабля в баркас, бедная Клемми уже посинела от холода, а лицо Элоизы приобрело странный оттенок, побледнев от холода и покраснев от ярости.

Она не сводила глаз с внушительной фигуры, которая наводила порядок в неразберихе, возникшей после выгрузки лошадей. Едва баркас заскрипел днищем по песку, она перелезла через борт и, придерживая ледяными пальцами юбку, побрела по мелководью к графу.

— Подожди, Элли! — крикнула ей с лодки Мэри-Клематис. — Мы должны принести благодарность Господу за наше спасение!

Недовольно ворча, Элоиза повернула назад, помогла Клемми вылезти из лодки, и они вместе преклонили колени на первом же клочке сухого песка, чтобы прочесть «Отче наш». Как только был произнесен «аминь», она вскочила и побежала дальше.