Охота на русскую Золушку (СИ) - Трефц Анна. Страница 44

Тут он окончательно запутался в словах и сдулся, как мячик. А серым взглядом снова вцепился в меня, рассчитывая найти ответ на тот вопрос, который не решился задать. «Что чувствую я?»

А что я чувствую? Рядом с Берти мне спокойно и тепло. Даже сейчас, когда он сделал все, чтобы выбить меня из зоны комфорта. И тут на свою беду я попыталась представить, что было бы со мной, если на месте принца Альберта сейчас стоял Марко. Ничего не говорил, а просто стоял бы молча и пялился мне в обнаженную, не защищенную барьером лжи душу. Горло тут же сдавил спазм, руки затряслись, а сердце сменило ритм, задергавшись, как жертва в лапах хищника. И это только мысли. Только возможность. К сожалению, Берти принял мою реакцию на свой счет. И сложно в этом его винить. Щеки его порозовели, глаза увлажнились, а губы расплылись в счастливой улыбке. Сама того не желая, я ответила на его вопрос. Солгала, не произнеся ни слова. И тут же ощутила, как близость между нами вновь подергивается пленкой отчуждения. С моей стороны. Короткий миг свободы закончен. Я мотнула головой. Нет, я не хотела ему врать. Только не Берти.

— Погоди…

Он замер. Посерьезнел. Посуровел даже. Но я не испугалась.

— Берти, я не могу сказать, что ты мне не нравишься. Ты отличный парень, хотя и странно себя ведешь, иногда.

Он вздохнул и отступил от меня на шаг.

— Я… — и все равно мне воздуха не хватало. Смешно, ведь мы на улице, в лесу. А я задыхаюсь. Перед глазами замельтешили черные точки. И я в панике зажмурилась.

— Расслабься, Маша, — я ощутила, как его пальцы легонько сжали мои, — Я понял.

Берти чудо. Мне действительно стало легче. Я открыла глаза и уперлась в его серый, теплый взгляд. Когда он успел подойти так близко. Между нами теперь нет и полуметра.

— Но это не значит, что я потерял надежду. Я буду тебя добиваться. Это я официально заявляю.

И я все — таки неприлично рассмеялась. Принц Альберт определенно герой рыцарского романа, а не современный студент Линкольн колледжа. Сделал официальное заявление, надо же! И как на это ответить? Присесть в глубоком реверансе? Так я не умею. Поэтому кивнула с достоинством, все еще всхлипывая.

— Для ученого ты слишком несерьезна, — он тоже улыбнулся.

Ну, до ученого мне еще идти и идти. А судя по моим успехам в колледже, могу и не дойти.

На следующий день Берти зашел ко мне в библиотеку, и мы просидели за одним столом до самого закрытия. Каждый корпел над своими заданиями, но вместе все равно было как-то веселее. А во вторник он меня спас. В 17-ть я назначила всем участникам проекта встречу в комнатке, которую руководство колледжа выделило нашей команде. В 17.00 явился только датчанин Иб. Леха заранее предупредил, что у него лабораторная работа. А Стефан прислал сообщение с извинениями и смайликами. Похоже, у него началась бурная стадия в личной жизни, когда каждая минута требует его непременного присутствия рядом с любимой девушкой. Но поскольку ничего серьезного мы обсуждать не собирались, то я его простила. Как самопровозглашенный лидер я нутром чуяла, такие вот встречи хотя бы редкие необходимы. Чтобы группа не распалась окончательно. Но я, да и все, наверное, уже поняли, тут в Оксфорде моя идея загибается. В Москве она жила нашим неуемным энтузиазмом и отчасти наивной верой в чудо. Что когда-нибудь мы встретим кого-то настолько богатого и настолько честного, что он вложит непомерные средства в неблагодарное дело определения подделок в живописи. А здесь в Англии мы уже дошли до той критической точки, когда улучшить проект доступными современной науке средствами не возможно. И пора искать ресурсы, чтобы изготовить опытный образец. Но это невыполнимая задача, поскольку проект слишком дорогой. Так что все наши встречи неизменно сводились к обсуждению, в какие еще фонды закинуть наше предложение с просьбой выделить нам 240 миллионов евро. 240 миллионов евро — это ведь приговор любому проекту. Не говоря уж о студенческом. И вот к чему мы пришли: Леха откровенно на нас забил, Стефан погрузился в личную жизнь, а мы с Ибом вынуждены сидеть друг напротив друга и изображать необыкновенный интерес к обсуждению проблемы. И, разумеется, на долго нас не хватило. В комнатке повисла пауза. Сначала вроде бы обычная, пустая. Нам просто больше не о чем стало говорить. Мы учились на разных факультетах. Даже в разных колледжах. И общих интересов не имели.

— Сходим, куда-нибудь? — неожиданно спросил он, и густо покраснел.

Я удивленно уставилась на него. Я не воспринимала своих коллег по проекту как возможных кавалеров. Наверное, потому что с самого начала так сложилось. В Москве меня окружали парни-единомышленники, мы с азартом обсуждали наши идеи. И ничего личного. И тут в Оксфорде все началось так же. Пока к нашей небольшой группке не примкнул Иб. Делать ему с профессиональной точки зрения с нами было нечего. Он же математик. А проект находится на стыке химии, физики, инжиниринга, программирования и истории искусств. Конечно, математика — универсальная наука, и все же… Но Иб заявил, что у него связи и в большом, бизнеса и политике: дедушки, дядюшки, родители, друзья родителей, в общем, понтовался перед нами изо всех сил. Обещал содействие в поиске средств. Но на деле только в пустую молол языком. Все время поминал известные фамилии, причислял себя к значимым персонам. С его слов выходило, что бывший премьер-министр Дании Ларс Лёкке Расмуссен приходится ему двоюродным дядей. Своими баснями он только утяжелял наши и без того тягучие посиделки. Так что я уже подумывала, как бы от него избавиться. Желательно без осложнений. Все-таки двоюродный племянник такого важного человека. Если не врет, конечно.

— Что скажешь?

Под носом у него поблескивали бисеринки пота. Он волновался. А что я должна была сказать? Он мне совсем не нравился. И дело тут вовсе не во внешности. Он, кстати, очень ничего: высокий, широкоплечий, подкаченный, с большими карими глазами, прямым носом, с чувственной ямочкой на подбородке и густой каштановой шевелюрой, которая делает его немного похожим на породистого, но нестриженного пса. В общем, он совершенно не похож на бывшего премьер-министра Дании. В хорошем смысле. И, тем не менее, он сразу показался мне неприятным типом. Хвастун, из тех, которые кичатся знакомством или родством со знаменитостями, ставя это себе в заслугу. А сами по себе ничего не значат. Красавчик и пустомеля. В России таких называют мажорами. А в Англии более длинно: «парень, который родился с серебряной ложкой во рту». Но Иб, судя по его одежде и тому, что он ездит на автобусе, а не на собственном спортивном авто, скорее всего, и не мажор, а хочет быть на него похожим. Что для меня вообще красный свет. Терпеть не могу тех, кто полагает, что человека следует автоматом уважать за пиджак, за дорогие часы на запястье или вот за именитых родственников.

— Извини, — я поднялась и сняла со спинки стула жакет, — У меня еще полно литературы, которую нужно прочесть.

— Да ладно тебе, Маша, пойдем. Совсем ненадолго, — он тоже подскочил, неловко отодвинув при этом стул и толкнув стол между нами.

Я не успела отступить, стол боднул меня в бедро, опрокидывая на пол. И я понеслась по инерции к стене, глупо перебирая ногами. Иб издал удивленный всхлип и попытался меня догнать, но при этом повалил оба стула. Что сказать, с грацией у нас обоих оказалось не очень. В результате я врезалась в стеллаж со всякой всячиной. Сверху на меня полетели пыльные папки, пластиковые фигурки Марвел, еще какая-то белиберда, доставшаяся нам вместе с комнаткой от предыдущей группы. А через секунду меня еще и Иб накрыл. И мы замерли, ожидая пока на нас свалится все, что должно было свалиться. Его нервное, учащенное дыхание неприятно грело ухо. Руки он поставил по обе стороны от меня. Как будто ограждая от валившихся предметов, но на самом деле не давая отскочить от этого всего в сторону. Я разозлилась. Уперлась ему в грудь ладонями, попыталась оттолкнуть, но он прилип ко мне намертво.

— Ну, как ты? — проникновенно поинтересовался, когда последний пластиковый человек-паук, скользнув по моему плечу, упокоился на полу.