Школа обольщения - Крэнц Джудит. Страница 27

Мужчины, видевшие этот номер «Фэшн энд Интериорз», испытали такое ощущение, словно вгляделись непредвзятым взглядом в то, что им обычно не дозволяется видеть, подсмотрели женские тайны, гораздо более интимные, чем те, что демонстрируются на центральном развороте. Женщины сравнивали себя с моделями, как они делают это всегда, как бы это ни было для них унизительно, и находили, что результаты не так пугают, как обычно. Лифчики выглядели так, словно и впрямь способны поддерживать пару нормальных грудей, — вот что странно! Белье же придавало владелице веру в себя.

Художественный директор «Фэшн», увидев фотографии, грозился уйти в отставку и визжал на каком-то мычащем венгерском диалекте — обычно он визжал по-французски. Хэрриет смеялась в голос, слушая его.

К тому времени, как апрельский номер появился в киосках, Спайдер выполнил еще три заказа «Фэшн»: рекламные страницы с парфюмерией, столь неистово сентиментальные, столь романтически викторианские, что любой кинокритик наградил бы их слезливыми восторгами, серию снимков обуви, которую фетишисты туфель хранили отныне в своих запасниках, и совершенно очаровательную коллекцию детских пижам и ночных рубашек, после которой не одна женщина перестала принимать контрацептивы, чтобы посмотреть, что же произойдет. Однако за последние четыре месяца Спайдер впал в крайнюю зависимость от Хэрриет Топпинхэм, которая платила за эти заказы, как скаредная домохозяйка, вынужденная подать на стол икру. И тем не менее незначительных сумм, вырученных фотографом за работу в модных журналах, обычно едва хватает на пленку, крем для бритья и кукурузные хлопья. А деньги, которые Спайдер получил за рекламные снимки, дали ему возможность отказаться от услуг его временных подружек, расплачивавшихся за обеды вместо него, хотя их менеджеры это не одобряли.

Публикация фотографий нижнего белья не принесла ему никаких коммерческих заказов. Хотя владельцы универмагов, где торговали бельем, были в восторге от результатов, художественные директора рекламных агентств, несмотря на все уважение к Хэрриет, сочли, что она, пожалуй, зашла слишком далеко. Фотографии с парфюмерией встретили более горячую поддержку, и через несколько месяцев, к концу 1975 года, Спайдер вздохнул спокойнее, отметив, что достиг некоторого успеха, сулящего самые блестящие перспективы. Почти в тридцать лет он наконец стал модным фотографом в собственной студии в Нью-Йорке, с собственным «Хассельбладом» и собственным стробоскопом. На это у него ушло почти шесть лет с момента окончания университета.

Однажды в начале мая 1976 года в студию Спайдера зашла Мелани Адамс. Всего три дня назад она прибыла в Нью-Йорк из Луисвилла, штат Кентукки, и с ошеломляющей наивностью или невежеством заявилась прямо в приемную агентства Форда, очевидно, спутав ее с залом ожидания. И Эйлин, и Джерри Форд, разбиравшиеся в фотомоделях лучше, чем кто-либо, в этот день, как нарочно, оказались в отлучке, но для девушки с внешностью Мелани Адамс не оказалось лучшего места для реализации ее перспективных возможностей. Форды научили свой персонал не упускать из виду чудеса. Вся их работа строилась на предпосылке, что чудо истинной красоты существует. Конечно, они знали, что любую красоту предстоит извлечь из пустой породы и отшлифовать, как алмаз; они организовали процесс обработки перспективной фотомодели, согласно которому девушку сажают на диету, ведут к лучшему парикмахеру, делают макияж у лучших косметологов, учат сидеть, стоять и двигаться, а потом засылают к возможно большему числу фотографов, надеясь, что кто-нибудь из них оценит возможности пришедшей.

Как только одна из ассистенток Эйлин заметила Мелани, она решила опустить всю положенную процедуру создания фотомодели и немедленно выяснить, насколько фотогенична эта потрясающе красивая девушка. Она позвонила Спайдеру и попросила его сделать несколько пробных снимков, потому что снимки, привезенные Мелани, были безнадежны. Она никогда раньше не работала профессиональной моделью, и у нее с собой было лишь несколько старых снимков из семейного альбома да школьная выпускная фотография.

Мелани стояла в дверях студии Спайдера, пока он не обратил на нее внимания.

— Здравствуйте, — стесняясь проговорила она, одной рукой отбрасывая назад тяжелый водопад волос. — Мне сказали у Форда, чтобы я пришла сюда на пробы…

Спайдер почувствовал, что его сердце вот-вот остановится. Он застыл на месте, глядя на нее. Все остальные девушки в его жизни моментально превратились в лица из калейдоскопа кадров, мелькавшего как фон для начальных титров кинофильма. Но вот камера наконец остановилась, схватив в фокус объектива звезду, и фильм уже готов начаться… И он начался.

— Верно. Они звонили мне. Я тебя жду. — Спайдер говорил автоматически, произносил привычные слова. — Давай начнем. Сначала я хочу сделать несколько снимков при естественном освещении. Просто положи пиджак на стул, встань у этого окна и выгляни из него. («Боже, — думал он, — у этих волос тридцать разных оттенков: от карри до кленового сахара — некоторым из них невозможно подобрать названия».) А теперь поближе к окну, обопрись о подоконник правым локтем, встань в профиль ко мне. Выше подбородок! Слегка улыбнись. Еще немного. Теперь повернись ко мне, опусти руку. Хорошо. Подбородок ниже. Расслабься. — Он понимал, что, по счастью, при съемке этой девушки невозможно выбрать неверный ракурс. — Хорошо. Теперь подойди сюда и сядь на этот стул, на который направлен свет. Просто осматривай студию, как тебе захочется, и не обращай внимания на камеру.

Пока она поворачивала голову так и эдак, Спайдер рассматривал ее, чуть не до потери рассудка оглушенный неистовством эмоций. Он был ослеплен. Его мозг безуспешно пытался извлечь из чувств какую-то логику. Он считал себя последним мужчиной на свете, которого может выбить из колеи девичья красота. Он привык к ней и видел сквозь нее личность. Но теперь он чувствовал, что готов пожертвовать остаток своей жизни на то, чтобы понять, в чем причина такой многозначности ее лица. Почему ее глаза смотрят так, что кажется, будто в них скрыт потаенный смысл? Почему рисунок ее губ таков, что он изнывает от желания провести по ним пальцем, будто прикосновение поможет раскрыть их тайну? Ее улыбка изменчива, неуловима, непостоянна, словно девушка уходит в глубь себя. Что-то в ее стане, в самой фигуре, говорило ему, что он никогда не будет обладать ею. Она вся была здесь, но ее сущность непостижимым образом ускользала от него, сводила с ума.

— Я снял все, что нужно, — сказал он, выключая светильники. — Сюда, садись сюда. — Он подвел ее к дивану и сел рядом. — Расскажи, сколько тебе лет? Ты любишь своих родителей? Они понимают тебя? Был ли кто-нибудь, кто что-то значил для тебя? Что ты любишь есть? Кто был тот мальчик, что впервые поцеловал тебя? Ты любила его? Мечтаешь ли ты…

— Перестаньте же! — У нее был легкий южный акцент и голос с точно отмеренной дозой вежливости, с теплым льдом прирожденной красавицы. — Никто у Форда не предостерег меня, не предупредил, что вы безумны. Почему, скажите, вы спрашиваете меня обо всем этом?

— Послушай, я… мне кажется, я влюбился в тебя. Нет, пожалуйста, не улыбайся так. О боже! Нет слов! Я не играю в игрушки. Это именно то, о чем я хочу сказать тебе прямо сейчас, в самом начале, потому что я хочу, чтобы ты стала думать об этом. Не смотри ты так подозрительно! Я никогда раньше не говорил женщине, что люблю ее, до тех пор, пока ты не вошла сюда. Пожалуйста! Я не виню тебя за то, что ты смотришь так, но постарайся мне поверить. — Спайдер взял ее руку и положил себе на грудь. Его сердце билось так неистово, словно он пробежал километра полтора, спасая свою жизнь.

Ее зрачки наводили на мысль о бокале крепкого хереса, когда на него смотрят против света. Казалось, эти глаза с томительной, но ласковой страстностью ищут некую краеугольную истину.

— Скажи, о чем ты думаешь в эту минуту, — потребовал Спайдер.

— Не люблю, когда меня об этом спрашивают, — мягко ответила Мелани.