Школа обольщения - Крэнц Джудит. Страница 35

Такое состояние еще никому не удавалось скрыть, как бы его ни прятали за условностями и этикетом. Слова в таких случаях не обязательны. В людях еще сохранилось достаточно животного чутья, чтобы понять, что они желают и желанны.

После завтрака Айкхорн предложил Билли немного отдохнуть, пока он проработает предварительные итоги переговоров с бразильцами. Телефон отключили, все письма были составлены. В действительности он пытался выиграть время. Ему нужно было установить какую-то дистанцию между собой и этой девушкой. Сколько он себя помнил, его жизнь складывалась под воздействием инстинктов приобретателя. Его успех основывался не столько на деловых способностях, сколько на стремлении приобретать. Он разработал и довел до совершенства методику вычисления того, до какой степени сильно он чего-либо хочет. С точки зрения Эллиса, в некоторые вещи стоило вкладывать не более пятидесяти восьми процентов времени, сорок пять процентов энергии. Что-то он оценивал в семьдесят процентов времени, но лишь в двадцать процентов энергии. Подыскивая новое предприятие, он выбирал такое, на которое, помимо чисто финансовых соображений, ему не жаль было затратить восемьдесят процентов и времени и энергии. Иначе, убедил он себя, затея обречена на неудачу, какой бы многообещающей она ни казалась.

Уилхелмина Уинтроп? Он не мог сказать, молодой он дурак или старый, но он желал ее на все сто процентов. Он не мог припомнить, когда он в последний раз оценивал что-то в сто процентов. Скорее всего, ничего после первых заработанных пяти, ну, может, десяти миллионов. Он расхаживал по гостиной своих апартаментов, проклиная Дэна Дормена, Линди Форс, ураган, но при этом счастливый, как никогда за последние много лет, и понятия не имел, что делать дальше.

Билли причесывалась, сидя за туалетным столиком. Она решила, что Эллис Айкхорн будет принадлежать ей. Это решение она приняла не под влиянием расчета: оно исходило от ее сердца и было продиктовано физическим желанием. Она хотела его, и, каким бы безрассудным это вожделение ни казалось, она собиралась отдаться ему, отдаться сейчас же, пока никакие силы не вмешались и не лишили ее этого шанса, предоставленного погодой. Ее зрачки сосредоточенно сузились, губы, как всегда, ненакрашенные, порозовели, она покусывала их, чтобы сдержать дрожь. Уверенной рукой, механически, словно повинуясь предопределению, она накинула на голое тело прозрачный белый батистовый халатик и — босоногая охотница — широкими шагами пересекла коридор.

Она постучалась к нему в номер.

Еще не открыв дверь, он уже знал, кто это. Она стояла молча, не улыбаясь, очень высокая. Не проронив ни слова, он втянул ее в комнату, запер дверь и обнял. Так они стояли, не целуясь, только прижимаясь друг к другу телами, словно встретились после долгой разлуки, когда слова излишни. Она взяла его за руку и повела в спальню, скрытую от шторма тяжелыми портьерами. Около кровати мягким светом горели две лампы. Внезапно и порывисто они бросились на постель, скидывая одежду, охваченные страстью, не ведавшей преград, колебаний, гордости, возраста, пределов, и окунулись во время, выпавшее из их сознания.

Ураган продолжался еще два дня. Билли принесла из своего номера сумочку, расческу и зубную щетку. Время от времени они вставали с постели, заказывали обед в номер и всматривались в исхлестанный ветром и дождем пляж, с ужасом ожидая момента, когда ураган кончится. Ураган окутал их, как кокон, и другого мира для них не существовало. Им казалось, что они вытеснили из памяти все воспоминания о нем, но он все-таки стоял за окнами. В бесконечных оживленных беседах они ни разу не упомянули о будущем. На третье утро, проснувшись, Билли поняла, что снаружи сияет солнце. До них доносились голоса людей, расчищавших пляж, стук плотников, лай собак, гонявшихся друг за другом по песку.

Эллис сделал знак Билли не открывать занавеси и, позвонив диспетчеру, приказал не соединять его ни с кем.

— Сколько мы сможем играть в ураган, дорогой? — задумчиво спросила она.

— Именно над этим я размышляю с пяти часов утра. Я проснулся и увидел, что дождь кончился. Нам надо поговорить об этом.

— До завтрака?

— До того, как в эту комнату проникнет хоть одно напоминание из внешнего мира. С той минуты мы не сможем мыслить непредвзято. А нам нужно принять очень важное решение. Сегодня, сейчас, мы должны сделать выбор.

— А это возможно?

— Это то, что можно купить за деньги. Раньше я не понимал этого до конца. У нас есть свобода выбора.

— И что ты выбираешь? — Сгорая от любопытства, она обхватила колени руками. Даже в разгар деловых переговоров она не видела его таким сосредоточенным, таким властным.

— Тебя. Я выбираю тебя.

— Но я и так твоя, разве ты не знаешь? Солнце тут ничего не изменит. Я не растаю.

— Я говорю не о любовной связи, Уилхелмина. Я хочу жениться на тебе. Я хочу быть с тобой до конца моей жизни.

Она кивнула, оглушенная, потеряв дар речи, всем своим существом мгновенно согласившись с мыслью, которая до сих пор не приходила ей в голову. Хотя за последние два дня обнаженность и страсть уравняли их в правах, в глубине души она не считала, что у них есть будущее. Слишком многое их разделяло, многие годы, большие деньги. Она мирилась с неравенством их положения, потому что с детства привыкла к неравенству. Она не смела надеяться на будущее, ибо знала, что надежды опасны. Она отдалась этому человеку легко, без всяких ожиданий, потому что хотела его. Теперь она его любила.

— Что это значит? Да или нет? — Ее кивок может означать все, что угодно, подумал он, теряясь, как мальчишка.

— Да, да, да, да, да! — Она рассмеялась и потянула его в постель, молотя кулаками, чтобы лучше втолковать ему ответ.

— О, моя дорогая! Дорогая, дорогая! Мы не уедем с этого острова, пока не поженимся. Я боюсь, что ты передумаешь. Мы будем держать все в секрете. Мы можем остаться здесь на медовый месяц, а если захочешь, навсегда. Надо только позвонить бедняжке Линди. Она знает, что делать.

— Ты хочешь сказать, что я не буду венчаться в церкви, в длинном белом платье, и что все восемь моих кузин не предстанут в роли подружек невесты, а Линди — в качестве твоего посаженого отца? — смеялась она. — В Бостоне наша свадьба станет событием года — уж об этом тетя Корнелия позаботится.

— Бостон! Когда дело раскроется, нашими именами запестрят все газеты в стране. «Старый миллионер женился на юной деве». Мы должны быть готовы к этому. А все-таки сколько тебе лет — двадцать шесть, двадцать семь?

— Какое сегодня число?

— Второе ноября. А что?

— Вчера мне исполнился двадцать один, — гордо сказала она.

— О боже, — простонал он, зарывшись лицом в ладони. Через минуту он начал хохотать и, будучи не в силах остановиться, давился, с трудом произнося «с днем рождения», а от этого хохотал еще громче. Наконец Билли тоже рассмеялась. От смеха он аж согнулся пополам — ну и зрелище! Она не могла понять, что же его так рассмешило.

В последующие семь лет ни одному отделу по связям с общественностью не удалось сокрыть Билли и Эллиса Айкхорна от глаз публики. Для миллионов людей, читавших о них, рассматривавших в газетах и журналах фотографии великолепно одетой, аристократичной юной красавицы и сухощавого высокого седого человека с ястребиным носом, Айкхорны олицетворяли мир роскоши, богатства и власти. Разница в тридцать восемь лет и высокое бостонское происхождение Билли, уходящее корнями в историю, придавали этой паре романтический облик, которого недоставало супругам, не столь различным по общестенному положению.

Досужие языки не переставали спорить: правда ли, что Билли вышла за Эллиса из-за денег? Хорошо зная мир, в котором они живут, оба понимали, что этот смачный вопрос не может не сверлить мозги всем, с кем они сталкиваются, и что большинство полагает, будто побудительным мотивом брака явились именно деньги. Только двое или трое знали, как сильно Билли любит Эллиса, насколько она привязана к нему.