Школа обольщения - Крэнц Джудит. Страница 53

— Посмотри на него, посмотри, — бормотал он.

Билли не могла отвести глаз от блестевшего от влаги великолепного пениса, на котором отчетливо выступили вены. Пока член был внутри ее, головка его увеличилась вдвое, и она застонала от мучительного желания снова почувствовать его в себе.

— Нет, не надо, — шептал он. — Не так быстро… Ты хотела так… Ты получишь его таким, как надо, получишь его твердым и хорошим… Ты получишь его весь… не волнуйся… смотри на него… смотри… Вот что ты получишь… Столько, сколько захочешь… Давай! — Он откинулся назад и ввел пенис на всю длину, резко, напористо, чудесно, и в отчаянных, безумных, истощавших ее судорогах она кончила.

Долгие минуты они лежали, молча ожидая, пока успокоится его пенис все еще тугой внутри ее. Она почувствовала между ног теплую струйку спермы. Она не могла понять, как сумела столько времени обходиться без этих ощущений, без этого трепещущего, жаркого, потного естества.

Этим вечером Билли ужинала в гостиной, приказав дворецкому, чтобы он подал сразу все на кофейный столик и удалился.

— Оставьте, Джон, я сама справлюсь, — велела она. — Я немного устала. Пожалуйста, проследите, чтобы никто меня не беспокоил.

Она не притронулась к еде. Ее охватили противоречивые чувства: глубокое беспокойство и вновь нахлынувшая раздирающая похоть. Частью своих мыслей она сосредоточилась на воспоминаниях сегодняшнего дня, ее пальцы бессознательно легонько дотрагивались до спутанных волос на лобке под легким халатиком. Но одновременно ее тревожили и другие мысли: она обдумывала возможные последствия случившегося. Скажет ли он другим? Будет ли хвастать? Или попытается ее шантажировать? Что, если происшедшее станет достоянием гласности? Что он о ней думает? Нет, подумала она, тряхнув головой и отметая остатки своего пуританства, это не имеет значения. Но что она знает о Джейке? Насколько ему можно доверять? Ни на один из этих вопросов у Билли не было ответов, а спросить не у кого. Единственное, в чем она была уверена, это в том, что снова хочет Джейка Кэссиди. Это уже сидело в ней. Глубоко внутри. Скорее! Ее кулаки сжались. Она облизала губы и принялась расхаживать по гостиной туда-сюда. Она желает его! Сейчас же! После полутора лет голодания сексуальный аппетит обуял ее сильнее, чем когда-либо, сильнее, чем в нью-йоркские времена, чем в дни замужества.

Билли отменила почти все поездки в Беверли-Хиллз, кроме визита к парикмахеру, и отказалась от всех приглашений на обеды. Она боялась перекраивать расписание медбратьев, чтобы Джейк оказался свободен в течение дня. Она опасалась, что это насторожит остальных. Но каждые два дня из трех она после обеда направлялась в купальню и ждала его прихода, обнаженная, бесстыдно раздвинув бедра.

После того первого дня он обращался с ней на людях как всегда. Ни один взмах ресниц, ни один затаенный взгляд не выдал его. Он ничем не показал, что помнит о том, что произошло между ними. Он был вежлив и предупредителен, как обычно. И ее обостренная чуткость убеждала, что никто ни о чем не подозревает. И не заподозрит, если она сама себя не выдаст. Даже в купальне, вибрируя в ней, подобно стальному стержню, он не называл ее по имени, а затем без эмоций покидал ее. Эти новые отношения не нуждались в словесном оформлении: для того, чем они занимались, слова были не нужны, не нужно было даже ничего знать друг о друге. Как странно, думала она, я чувствую у себя во рту вкус его тела, но самое интимное сближение носит форму молчаливого общения. Как будто их встречи существуют только при определенных обстоятельствах, в определенное время и в том месте, где их повседневные личности бесследно растворяются.

Чувственность Билли все больше концентрировалась в потайном и запретном мире купальни. Ничто из происходившего там не принималось в расчет в реальном мире, но и ничто из реального мира не имело значения в купальне. Здесь она обладала беспредельной властью над мощным, полным чудесных желаний телом Джейка Кэссиди, их связь принимала все более физиологичный, почти животный характер. Они смело экспериментировали, и она уже не была Билли Айкхорн, печальной богатой женой умиравшего мужчины, она стала кем-то другим, кому не было имени и кто раньше не существовал. Ей казалось, что она ощущает, как этот новый человек рождается, отделяясь от нее, как формируется новое существо, безгрешное, не ведающее условностей и шаблонов, как возникает личность, которой дозволено все, пока все остается в тайне. В абсолютной тайне.

По ночам Билли размышляла над тем, что казалось ей не совсем нормальным. Джейк Кэссиди никогда не смешивал их дневные встречи с контактами, возникавшими у него с Билли в течение дня, не связывал ни их содержание, ни их значимость. Позже она и сама поняла, что вовсе не заинтересована узнать Джейка как следует. Во-первых, так было безопаснее, во-вторых, ей было достаточно его в одном проявлении, в купальне он превращался в самца с горячими губами и тугим членом, но дальше этого образа она не стремилась проникать. Ей было известно, что свои обязанности он выполняет добросовестно и профессионально, но сверх того она не хотела ничего знать ни о его семье, ни о детстве, ни о его чувствах, привязанностях и антипатиях. Ее совершенно не волновали все те черты, что делают личность значимой, непохожей на других. Не то чтобы она умышленно не впускала его в свое сердце — скорее он в чем-то существенном не сумел затронуть ее душу, — непреклонную, упорно отказывающуюся смешивать похоть с чувствами. Билли слишком хорошо помнила, что такое любовь. Джейк Кэссиди не имел с любовью ничего общего. Но без любви она сможет прожить, если нужно. Выбора нет.

Дэн Дормен всматривался в Билли, проницая: он готов был побиться об заклад, что со времени его прошлого визита в ней появилось что-то новое. Она вся светилась — он ни разу не видел ее такой после того, как с Эллисом случился удар. Это хорошо. Давно пора.

— Вы неплохо выглядите, Билли. Я бы сам занялся теннисом, если бы не считал, что в моем возрасте, выйдя на корт, я тут же упаду замертво.

— Не теннис, Дэн, плавание. Я теперь проплываю по километру в день, а это отличная тренировка. Почему бы вам не попробовать? Можете начать с нескольких заплывов в день.

— В Нью-Йорке? Что ж, может, и зайду по колено. А что касается ваших планов переправить Эллиса в Палм-Спрингс этой зимой, я не считаю, что это действительно необходимо. В этом году для него не будет особой разницы, где жить, конечно, если только вам самой туда не хочется.

— Боже сохрани, нет! Там старческий рай — даже молодые выглядят старыми и высохшими. А дом у нас там гораздо менее удобен, чем этот. Я бы хотела продать его.

— А как насчет самолета, оставите его?

— Обязательно. Я уверена, что Эллису до сих пор нравится летать в Силверадо, и ради этого стоит держать самолет, даже если пользоваться им всего дважды в год. Вместе с медбратьями и всем сложным скарбом отправляясь в путешествие, мы похожи на участников сафари. Как бы то ни было, хозяин винных погребов убьет меня, если я в этом году не появлюсь к сбору, винограда. Вы представляете, сколько виноградников нам пришлось выкорчевать, чтобы построить взлетную полосу? Но, Дэн, почему вы считаете, что для Эллиса этой зимой не будет никакой разницы в том, где жить?

— Он сильно сдал, Билли. Может быть, вы не замечаете этого так, как я, потому что видите его каждый день, но из месяца в месяц он теряет интерес к жизни. Каждый раз, как я вижу его, он уходит все дальше и дальше. Этой зимой, в дождливую погоду, он будет хорошо себя чувствовать и в помещении, глядя на огонь или на экран телевизора, если, конечно, зрелища еще интересуют его. Лишись он нескольких солнечных дней, ему не станет хуже.

— Я заметила это, Дэн, его… колоссальную отстраненность. Я боялась, что, может быть, делаю что-то не так.

— Никогда не думайте об этом, Билли. Уход за ним хорош настолько, насколько это возможно. Вы сами собой не можете компенсировать те издержки, которые порождает его мозг, когда лопается крошечный сосуд. Вы можете только помогать ему. Сколько вам сейчас, Билли, почти тридцать? Это не жизнь для вас…