Школа обольщения - Крэнц Джудит. Страница 96

— Почему ты считаешь, что виновата я?

— Потому что это так. Повернись и поцелуй меня. Чего ты ждешь? Так-то лучше. Намного лучше. Не останавливайся.

Билли не смогла бы остановиться при всем желании. Она ни разу в жизни так не влюблялась. Вито ее ослепил. Он разительно отличался от ее юношеских мечтаний о блестящем французском графе, от страстной влюбленности, основывавшейся скорее на открытии самой себя. А Эллис, которого она нежно любила, был таким бережным, таким мягким и настолько старше ее, что в любви не было остроты, не было хорошо выверенной борьбы. Любовь с ним напоминала погружение в пуховую перину. Вито… Вито сводил ее с ума, словно в глупой подростковой песенке. Он не склонялся перед ее волей, не отступал ни на шаг от своих убеждений, видел ее насквозь, хуже того, понимал ее. Он был старше ее всего на семь лет, но обращался с ней, как с девчонкой! Она укусила его. Осторожно. Она знала, что если укусить сильнее, он ответит тем же.

А Вито, глядя на море и внимая нежным покусываниям ее воспламенившегося ротика, был серьезно обеспокоен. До сих пор ему удавалось скрыть от Билли свою романтическую натуру. С первой встречи он понял, что она избалована донельзя и в игре воспользуется любым своим преимуществом. Он, естественно, не собирался в нее влюбляться, но не сумел избежать этого. Ее броская красота, чуть не звенящая, как фанфары, линия длинной шеи, завиток уха, тяжелая масса волос, испещренные крапинками глаза… Ни одна женщина не нравилась ему так сильно. Может быть, ему удалось бы спастись, если бы за ее внешней уверенностью он не разглядел одинокую девчонку. Начав ее понимать, он допустил величайшую ошибку, ибо, поняв, узрел ее уязвимость, следовательно, она — достойна любви. С каждым днем она становилась все более живой, в ней оставалось все меньше и меньше от «богатой молодой вдовы» из его сценария. Сердце его разрывалось от нежности и жалости, с неохотой принимая суровую истину. Билли воплощала собой идеальную чувственность — никакой скрытности, сдержанности, застенчивости. Они прекрасно подходили друг другу. Но она слишком богата.

— Вито, а если нам просто жить вместе? Я бы тогда не «владела» тобой, как ты выражаешься. Разве мы…

— Нет, Билли. Как бы там ни было, но полагается, чтобы мужчина предлагал это женщине.

— Так было лет пятнадцать назад. Теперь женщины могут просить о том, чего хотят, и получать желаемое.

— Не у меня, дорогая, если я сам не хочу этого дать.

— Ты сдерживаешь прогресс. — Внезапно она почувствовала, что взяла фальшивую ноту. Она никогда не задумывалась об освобождении женщин, а сейчас говорила, как отъявленная феминистка. Но лучше выглядеть нелепо, чем быть отвергнутой, лучше неудачно пошутить, чем признать, что она жаждет, чтобы он полюбил ее, женился на ней, словно она — одна из ветреных героинь литературы девятнадцатого века, на которых она сама поклялась не походить много лет назад.

Керт Арви, первостатейный сукин сын, был из тех, кто готов на все, лишь бы отыграть хоть одно очко. Его жена Сьюзен сильно раздражала его; они жили в состоянии постоянного неустойчивого равновесия, даже если удавалось обойтись без открытых баталий. Она не уставала повторять, что в интрижке между Билли и Орсини виноват только он, потому что это ему взбрело в голову пригласить Вито на ужин. По ее словам, выходило, что Орсини — жиголо, охотник за деньгами, этим она недвусмысленно напоминала Керту, что начало его делу было положено на ее собственные деньги. Все верно, но наверх его привели не ее деньги, и не на них они живут сейчас в Беверли-Хиллз, и будь он проклят, если позволит ей указывать, кого звать к себе на ужин, а кого нет. Арви позвонил Вито и пригласил его в отель на поздний завтрак.

— Говорят, у тебя новый проект, Вито. Расскажи.

— Первый роман молодой французской писательницы, новой Франсуазы Саган, только гораздо лучше. Мне он достался за гроши. Это любовная история о…

— Опять любовная история? Разве Мексика тебя ничему не научила?

— А что, подхватив разок грипп, ты перестаешь дышать, Керт? Когда люди откажутся ходить на любовные истории — хорошие, Керт, — настанет конец света. У меня неплохие предчувствия насчет этой книги. Она фантастически хорошо продается во Франции, будет опубликована в Соединенных Штатах и Англии — выйдет этой весной.

— Нужны актеры с именами?

— Обойдемся и без них, поскольку любовники очень молоды. Картину можно сделать за два миллиона двести тысяч, может быть, даже ровно за два миллиона, смотря где снимать. Совсем необязательно ставить во Франции, ибо фабула — это извечная история.

— Ромео и Джульетта?

— Да. Единственная разница — счастливый конец.

— Звучит неплохо. Сходи поговори с нашими коммерческими представителями, заключите договор.

— Ни за что, Керт! — Вито побледнел.

— Почему, черт возьми? — От изумления Керт выронил салфетку.

— Билли тебя к этому подготовила. Я не допущу, чтобы женщина финансировала мои фильмы…

— О боже, Вито, у тебя мания преследования! Чтобы я позволил какой-то богатой дамочке отстегнуть пару миллионов моей студии на съемки фильма, который мы будем прокатывать, который я лично буду продвигать, за который буду отчитываться перед акционерами и советом директоров! Я так дел не веду, ты знаешь, так ни одна студия не делает.

Вито глубоко вздохнул.

— Сам говоришь, что последние два моих фильма, сделанные вместе с тобой, не принесли тебе денег.

— Ну и что? Мы остались при своих, студия возместила накладные расходы. И мы неплохо заработали на куче всякой дребедени, которую и ставить-то не хотелось. Твои картины, по крайней мере, я могу крутить и своем просмотровом зале и получать удовольствие, это классные вещи. И где сказано, что каждый фильм обязан приносить прибыль? Остаться при своих — не так плохо, бывает и хуже. Ты понимаешь, как ты твердолоб, Вито? Тебе надо было бы самому прийти ко мне с этим проектом, а не ждать, пока я тебя позову.

Арви был прав, и Вито это знал. Единственным его недостатком как продюсера было глубоко укоренившееся тщеславие. В идеале продюсер должен быть готов вести дела с самим Люцифером, коли у того есть деньги на финансирование постановки, а если Князь тьмы заартачится, то следует вернуться на следующей неделе и попытать счастья снова. А когда понадобится, то и еще раз. Продавать ли при этом душу — вопрос личного выбора. На самом деле он не очень любил и не очень доверял Арви, но это не должно сказываться на нежелании брать у Арви деньги. Душа же Вито принадлежала ему самому.

— Я поговорю с твоими людьми, как только вернусь на Побережье. — Деловой тон Вито прозвучал как достаточное извинение.

— Останешься до конца фестиваля?

— Да, еще не закончил дела.

— Я рад. Но если ты хоть на один цент не уложишься в два миллиона двести тысяч, я из тебя мозги вышибу. И, Вито, приходи сюда вечером на ужин, если будешь свободен. Сью наверняка захочет поздравить тебя. От такой новости она придет в восторг. Обожает хорошие любовные истории.

Глядя, как за Вито закрывается дверь, Керт Арви позволил себе громко, злобно, мстительно расхохотаться. Показать этой филадельфийской снобке, кто здесь правит бал, — это вполне стоит двух миллионов двухсот тысяч.

Возвращаясь в Канн, Вито неожиданно для себя полез в дебри самоанализа. Если бы все шло, как обычно, то сейчас, после того как его новой картине наконец дан старт, когда определилась судьба картины, на которую он возлагает больше надежд, чем на все свои предыдущие постановки, он вроде должен бы углубиться в мысленное составление списка сценаристов и режиссеров. Сегодня его переполнял бурный восторг, и восторг этот почему-то был связан с Билли. Но что у нее общего с его делами?

Застряв в предполуденной пробке у въезда в Канн, он наконец понял: тот же самый внутренний импульс, который помогал ему сразу разглядеть в новой книге или идее будущий фильм, и в случае с Билли вызывал у него желание сформировать, отлить, изменить ее жизнь. Он видел перед собой несчастную девочку и хотел превратить ее в счастливую женщину. То, что никто, кроме него, не видел в Билли несчастную девочку, делало возникшую задачу еще более соблазнительной. Его очаровывали ее большие ноги, длинные кости. Когда она как попало сбрасывала красивую одежду, его потрясало сладострастие ее тела. В ней столько скрыто. Он хотел вечно слышать легкий бостонский акцент, которого, ему казалось, не замечал больше никто. Ему хотелось, чтобы она забеременела.