Убей-городок 2 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 10

— Сходи, да и верни Отдельное поручение следователю, который его выписал, пусть переписывает, — устало посоветовал Златин. — Потащишь девкам — они у тебя его не примут. Скажут — начальник подписал, сам и выполняй.

Ну, все, как водится. Никто не любит делать лишнюю работу, а если есть возможность спихнуть и свою на чужие плечи — всегда пожалуйста.

Когда народ «рассосался», Златин спросил:

— Алексей, ты ведь у нас кандидат в члены партии?

— Ага, — подтвердил я.

— Через полчаса заседание комсомольского актива, поприсутствуешь от нас, от участковых. Должен был Тереньев сходить, но он в отпуске, а вытаскивать парня не хочу. Вот, ты и сходишь как представитель, и как почти член партии.

В нашем отделении милиции из-за малочисленности членов ВЛКСМ своего комитета нет, но наличествует группа комсомольского актива, а также комсорг. Надо же кому-то собирать членские взносы, «охватывать» молодежь физкультурой, проводить комсомольские собрания отделения и загонять народ на комсомольские собрания отдела? А бывают еще и открытые партсобрания, на которые явка, хотя и добровольная, но строго обязательна. Но милиционеры — народ несознательный и они норовят увильнуть, отыскивая самые фантастические причины. У опера, допустим, отыскался труп, который он искал почти год (искал-то не труп, а живого человека, но кто ж его знал?), следователь умчался в СИЗО предъявлять обвинение, потому что по закону положено предъявлять его в течении десяти дней, а вот тут, как раз и идет десятый (кто же из следователей предъявляет обвинение раньше? Все тянут до последнего), а участковые дружно разбегаются по участкам, уверяя, что имеется договоренность о встрече, что в паспортном столе у них какая-то залипуха, ну и все прочее.

Комсорг — следователь Тася Анохина. Ей бы уже по возрасту — двадцать шесть лет, пора становиться кандидатом в ряды КПСС, но она пока брыкается, уверяя, что недостойна и может до двадцати семи лет быть членом ВЛКСМ. Но я помню (кто-то еще в той жизни сказал), что Тайка не желает вступать в партию, потому что боится почувствует себя старой. А пока она и студентка (учится в ВЮЗИ), и комсомолка. Вот про спортсменку — про то не помню.

— А что там на комсомольском активе? — полюбопытствовал я.

Златин скривился, а я усиленно рылся в памяти — что же там было? Наверняка я и тогда ходил на это заседание, а вот, что мы там обсуждали, уже и не помню.

— Будет рассматриваться аморальное поведение твоего друга, — сообщил начальник участковых инспекторов. Потом наш капитан скривился еще сильнее: — Я ему, кобелю хренову, сколько раз объяснял — бабы до добра не доведут. Да что я? С ним уже замполит отдела профилактическую беседу проводил. А с него все как с гуся вода. Допрыгается. Либо муж руки-ноги сломает, либо он сам мужа убьет или искалечит. Или заявление накатают.

— А что, муж на Саню заявление написал? — озабоченно поинтересовался я.

— Соседка Санькиной профурсетки накатала, — пояснил Златин. — Хорошо, что она не к Горюнову пошла, а к Семенову — искала начальника участковых инспекторов. А тот ее сам принял, побеседовал и заявление принял. Приказано разобраться на уровне комсомольской организации.

Начальника отдела понять можно. С одной стороны — личная жизнь сотрудников его не должна касаться. Частная жизнь, согласно Конституции, является неприкосновенной.

Стоп. Нет у нас такого термина, как «частная жизнь», а именуется все это «личной жизнью». И «брежневскую» Конституцию примут только в следующем году. А сейчас-то мы по какой живем? Кажется, по «сталинской» одна тысяча девятьсот тридцать шестого года. Помню, что там основной тезис о том, что социализм в СССР победил, и в основном построен. Но что там о частной жизни — убей бог не помню. Но, скорее всего, она считается неприкосновенной.

Но Конституция — это одно, а шашни участкового (неважно, что холостого) с замужней женщиной, это совсем другое, потому что советский милиционер является представителем государства, а семья — это ячейка государства. И участковый, который разрушает ячейку, выступает против государства, а такого не должно быть. В принципе, если о «разрушении» ячейки никто не знает, так и ладно, пусть рушит дальше. А вот коли сведения просочились наружу, надо принимать меры.

Кстати, а почему заяву накатала соседка? А в той реальности, как мне вдруг вспомнилось, заявление написал сам муж-рогоносец. Мол, участковый инспектор, пользуясь своим служебным положением, склоняет его супругу к сожительству. И кадрил Санька не водителя трамвая, у которой муж работает на заводе по сменам, а не то учительницу, не то библиотекаршу, не то еще какую-то представительницу интеллектуальной профессии. А мужем у дамы тоже был не простой работяга, который заявления писать не станет, а просто переломает ноги сопернику, а тоже кто-то такой… Не то инженер по технике безопасности какого-то предприятия, не то небольшой начальник.

И пошло это заявление не к начальнику горотдела даже, а в горком партии. А в горкоме, выяснив, что сотрудник милиции старший лейтенант Барыкин является комсомольцем, переслали заявление в горком комсомола, а там Сашку вызвали на бюрои, без долгого разбирательства объявили, что людям, роняющим честь и достоинство комсомольца, не место в этой организации. Возможно, если бы горком ВЛКСМ получил информацию о недостойном поведении комсомольца-участкового по своим каналам — то есть, из нижестоящей организации, то речь пошла бы о выговоре, может даже о строгом выговоре с занесением в личное дело, а это не слишком страшно, пережить можно. Но коли заявление пришло «сверху», от старших товарищей, то и комсомол не мог позволить себе миндальничать. Еще хорошо, что горком не переправил заявление в прокуратуру, чтобы там разобрались — что значит, склоняет к сожительству?

В результате — мой лучший друг вылетел не только из комсомола, но и из славных наших органов.

Санька, разумеется, в этой жизни не пропал, хотя после увольнения из милиции отыскать работу ему было сложно. Но ничего — на заводе люди всегда нужны, а у Барыкина, худо-бедно, лесмех закончен.

Но начинать парню пришлось почти что с нуля — с простого рабочего. А там, потихонечку, он пошел наверх. Стал бригадиром, потом мастером, старшим мастером. Заочно закончил политех. Может, и выше бы шагнул, если бы не его «донжуанство». Скажем, кто заставлял Саню обольщать жену начальника цеха? Глядишь, тот бы его назначил начальником смены, а потом и свой бы пост передал, уходя на пенсию. Да и супруга начальника была уже в достаточно солидном возрасте — за пятьдесят. Это я в свои шестьдесят пять понимаю, что если женщине за пятьдесят — это еще ни о чем не значит. А вот когда нам было по тридцать-тридцать пять, так не казалось.

Но, в конце концов, почти в сорок лет Барыкин остепенился, женился на молоденькой девушке, почти вдвое младше его. И тут, судьба ему отплатила. Барыкин свою жену обожал, носил на руках, а она… В общем, ничего нового нет на этом свете.

Мы с Александром поддерживаем связь до сих пор. То есть — поддерживали. Созванивались время от времени, и в «вконтакте» обменивались поздравлениями.

Вот только из комсомола Саньку исключили уже тогда, когда я год отпахал в уголовном розыске. Стало быть, это должно произойти не сейчас, а года через три, а то и четыре. Нет, через три. Барыкин меня старше на три года, ему бы стукнуло двадцать восемь. Ну да, точно, он в старлеях ходил. Вот, чуть-чуть не дождался, чтобы выйти из комсомольского возраста. Если бы вышел, то никто бы вопрос об аморалке и поднимать не стал, а членство в рядах КПСС — дело добровольное.

— В общем, товарищ кандидат в члены КПСС, ступай. Защищай этого (дальше Николай Васильевич употребил некое слово, обозначающее Дон Жуана, только на китайском языке, а в нашем оно считается нецензурными я его пропускаю). Комсорг у нас девканеплохая, вот только…

Златин не договорил, что он имеет в виду, а у меня закралось некое подозрение — а не мог ли наш «Дон Жуан» (на китайском!) кадрить еще и Тасю? А ведь все может быть. Поматросил и бросил. А брошенная женщина опасна. И поэтому я пошел в «Ленинскую комнату» с думами — а как же Саньку спасать?