Я покорю Манхэттен - Крэнц Джудит. Страница 29

— О, у вас тут даже маринад? — изумилась Нина.

— Стимулирует деятельность мозга куда лучше рыбы, — со знанием дела пояснил Зэкари и предложил: — А почему бы нам не присесть?

— Господи, если бы только можно было отключить эту чертову музыку!

— Очень даже можно. Вам надо просто стать мне на плечи и перевести налево вон тот рычажок над дверью.

Нина в течение некоторого времени изучала незнакомца. Вряд ли это сексуальный маньяк, иначе он бы уже давно на нее набросился. Не приходилось сомневаться и в его доброте: ведь он выразил готовность разделить с ней свою роскошную трапезу, тогда как они вполне могли провести в заточении еще полтора дня, и без всякой еды. Несмотря на свои неизжитые детские страхи, она не боялась, не видя в нем сутенера, торгующего белыми рабынями. По субботним дням мать никогда не разрешала Нине одной ходить в кино, кроме разве в «Транс-Люкс» на Восемьдесят пятой улице, где после начала сеанса вдоль проходов курсировала матрона внушительного вида с фонариком: все знали, что стоило прийти в кино мало-мальски симпатичной нью-йоркской девушке, как к ней тут же подсаживался сбоку негодяй, через неделю где-нибудь в Танжере, обнаруживала, что стала белой рабыней. Правда, Нина всегда считала, что, случись такое, в Танжере с ней обращались бы не так уж плохо, но как бы то ни было, ее сосед по кабине не напоминал негодяя со шприцем. На нем был дорогой твидовый пиджак, пусть не слишком хорошо сидевший; черные пушистые волосы (наверное, только что помыл голову) явно нуждались в стрижке; рот отличался подвижностью, в карих глазах светилась смешинка, в выражении лица сквозило добродушие. И в довершение всего ботинки его были индивидуального пошива.

Нина одобрительно кивнула, незнакомец, как заправский вратарь, тут же нагнулся, она вскарабкалась ему на плечи, предварительно скинув туфли.

— Только выпрямляйтесь как можно медленней, я еще никогда не стояла на плечах, — скомандовала она.

Зэкари начал осторожно, дюйм за дюймом, подниматься, в то время как Нина изо всех сил цеплялась за его волосы. Вот и злополучный выключатель. Быстрый щелчок — и ненавистная музыка вырубилась, после чего незнакомец так же бережно опустил ее на пол кабины. Оба сели. Лифт был чистым, да и другого места для сидения у них просто не было.

— Теперь я вижу, что проголодалась, — заявила Нина.

— Тогда берите средний кусок, — великодушно предложил Зэкари, расстелив фольгу на полу. — Средний в бутербродах «от Ройбена» всегда самый сочный.

— Спасибо, — поблагодарила Нина.

Всю жизнь мужчины отдавали ей лучшие куски, точно так же, как именно ей неизменно доставалось белое мясо курицы, хрустящие корочки бекона и самка рака с упоительным кораллом внутри. И хотя она бывала им благодарна, но при этом удивлялась не больше, чем если бы была феей Моргана. Нина улыбнулась Зэкари. Из всего арсенала средств воздействия на мужчин улыбка была главным оружием Нины Стерн.

«Потрясающе симпатичная», — подумал Зэкари и спросил: — А где вы работаете?

— В «Стиле» и «Вы слышали?». А вы?

— Я по части реализации, — небрежно бросил он, пожав плечами.

— Не очень-то весело? Скорее, чертовски нудно?

— Что поделаешь, — стоически отбивался он. — Конечно, рассказывать особенно нечего. Я только что из Чикаго, мы там целых три дня обсуждали свои проблемы. Но хорошенького понемножку.

— Да нет, почему же. Расскажите, пусть мне будет скучно. Расскажите, как гнусно идут дела, как надоело вам заниматься этой вашей нудной реализацией, расскажите, как вся эта ерунда совершенно необходима. Давайте — и продолжайте до тех пор, пока я не впаду в кому.

— Нет, наводить скуку на таких очаровательных леди не в моих правилах, — ухмыльнулся в ответ Зэкари. — Лучше расскажите мне про «Вы слышали?».

— Если вы не хотите наводить скуку на меня, то я не хочу на вас… Мне тоже нечего особенно рассказывать. В общем, там понемногу обо всем, в основном сплетни. Может, имеет смысл все-даки перекусить, а не заниматься разговорами?

Работа всегда была для Нины слишком важным делом, чтобы обсуждать ее с многочисленными мужчинами в ее жизни. А она уже успела понять, что этому незнакомцу суждено стать одним из них. Правда, обычно для такого рода заключений ей требовались считанные доли секунды, но на сей раз инстинкт сработал медленнее: слишком уж силен оказался внушенный ей с детства ужас перед возможностью застрять в лифте с посторонним.

— А что, если заниматься и тем и другим одновременно? — предложил Зэкари.

— Что, растянем это занятие подольше на случай, если нас отсюда не извлекут, или… — спросила Нина.

— Нет, есть надо только большими кусками, иначе от сандвича удовольствия не получишь.

— Боже, надо это запомнить… вы просто настоящий кладезь мудрости.

Да она еще и умница, отметил про себя Зэкари. И без дураков. Надо будет непременно прислать ей приглашение на следующую планерку в среду. Такие мозги нельзя не использовать. И симпатичная при этом, хотя непонятно за счет чего.

К тому времени, когда они почти расправились с сандвичем, лифт заработал. Нина сошла на своем этаже, на прощание пожав незнакомцу руку и одарив очередной улыбкой.

— Нина Стерн, — представилась она.

— Зэкари Эмбервилл, — отрекомендовался он.

— Ну, это нечестно, — засмеялась она вдогонку поднимавшейся кабине.

Все еще продолжая смеяться, она открыла дверь своего офиса. Дура, выговаривала она себе, ты только что прошляпила шанс, который выпадает всего раз в жизни!

Для умницы, каковой ее считали все, Нина иногда была потрясающе тупа.

«Город этот большой, как большая игрушка, — громко напевал Зэкари, возвращаясь из офиса домой уже в самом конце субботнего дня. — Шепчет девчонке мальчик, играя, на ушко». Как обычно, на слове «мальчик» Зэкари сфальшивил. Перейдя Мэдисон-авеню в неположенном месте, как и подобает заправскому нью-йоркцу, он наконец допел и последнюю строку песни: «И Манхэттен тогда предоставят влюбленным». Да, должен был он признаться самому себе, давно уже ему так не пелось. Месяцы, даже годы… Что он сейчас испытывает, спросил себя Зэкари, замедляя шаг. А может, все дело просто в этом раннем летнем вечере, в этом ветерке, обещающем впереди всяческие наслаждения, до которых так падки нью-йоркцы? Или сознание удачно проведенного дня: в конце концов, сегодня он создал черновой макет нового журнала, о котором еще никто, кроме него, не знал? Или же так пьяняще действовал на него сам Нью-Йорк, центр новой галактики, где родились и воплотились в жизнь его честолюбивые планы? Хорошо! Ему сейчас было хорошо! Черт его знает почему, но хорошо. А что, собственно, тут странного для человека, чье состояние измеряется большим числом миллионов, чем можно сосчитать, чья власть равна его власти? Человека, могущего позволить себе любое удовольствие… «По части реализации», вспомнил он свой ответ там, в лифте, и громко рассмеялся. Реализация, божественная реализация!

Интересно, сколько ей может быть лет, этой Нине? Да ко всем чертям ее возраст! Главное, что он чувствует себя молодым. Ему тридцать пять, а все так, как будто ему не больше шестнадцати и он еще в «Колумбии»: подрабатывает официантом, чтобы хватало на метро и «хот дог». В сущности, это было совсем недавно — отбросить войну, отбросить женитьбу… Каких-то там девятнадцать лет назад. И всего только шесть из них он женат. Зэкари нахмурился. Неожиданно радость почти вся улетучилась. Как же так, он чувствует себя таким молодым, а за последние несколько недель он и Лили ни разу не спали вместе. Да и вообще, почему-то сейчас это бывает так редко. Как говорит Нат, его шурин, «кто же считает такие вещи».

Кто? Да он сам и считает. Лили никогда не отличалась особой страстностью, он с этим смирился… Что поделать, такой она, видно, родилась. Зато она всегда отвечала готовностью, была покорной и нежной. И Зэкари научился довольствоваться малым, хотя одному Богу известно, сколько раз, лежа рядом с ней, он страстно мечтал о жене, которая бы отвечала голодом на его голод. Однако за шесть лет он ни разу не позволил себе поразвлечься с кем-нибудь на стороне. Странная это все-таки штука: он знал множество любящих мужей, заводивших тем не менее шашни, а между тем их жены, насколько можно было предполагать, отнюдь не думали уклоняться от своих супружеских обязанностей, как теперь, похоже, поступала его Лили. Если не в физическом, то уж, во всяком случае, в моральном плане жена в последнее время все больше и больше отдалялась от него: стоило ему прийти к ней в спальню, как она пусть деликатно, но весьма недвусмысленно давала понять, что не хочет близости с ним — может быть, в другой раз, но только не сегодня ночью, не сейчас. Вероятно, Лили переживает какую-то душевную драму, а он просто не догадывается?