Сны над Танаисом (СИ) - Смирнов Сергей Анатольевич. Страница 7

Пергамент вдруг исчез со стола, и Гестас вздрогнул. Он словно очнулся от неподвижного, застывшего в глазах сновидения.

Пергамент оказался в пальцах Феспида. Диадох, подойдя к свету, внимательно разглядывал сбоку его поверхность.

- Я не вижу следов нажима, - сказал он. - Следовательно, секрет фокуса - не в чернилах... Однако ты все еще не можешь прийти в себя. Хион!

Позади послышалось короткое движение.

- Принеси вина. Нашего - и посвежее.

Хион вернулся мгновенно, поскольку Феспид почти без паузы приказал ему поставить кувшин и чашку для Гестаса на стол.

- Выпей, - предложил диадох, - Достаточно пары глотков по-скифски. Это - не Хиос и не Фасос, а терн нашей родной Скифии.

Гестас невольно повиновался. Крепкое и терпкое вино стремительно разбежалось по телу. На глаза навернулись слезы, и облик Феспида расплылся и затрепетал, словно отражение на воде. Гестас зажмурился.

- Хвала Дионису, сразу пропала твоя покойницкая бледность, - усмехнулся Феспид. - Сколь же приятно поговорить теперь с живым человеком... Итак, остается одно разумное объяснение, однако как бы раздвоенное по степени твоей причастности к обману. Равенна все же не послал, а подослал тебя, и либо ты умело утаиваешь от меня свою искушенность в замыслах пресбевта... либо он действительно писал на твоих глазах, а затем подменил пергамент точно таким же, но пустым. На своем веку я перевидал множество политических хитростей, но смысл этой совершенно ускользает от меня. Видимо, я слишком отстал от жизни здесь, в степной норе.

- Великий пресбевт не мог подменить пергамент, - решил Гестас, немного успокоенный теплым хмелем. - Я брал приказ прямо из его рук.

- Но в чьи-либо руки приказ еще попадал перед твоим отъездом? - спросил Феспид.

- Да, но только на один миг... и уже внутри пояса. В руки Никагора, сына пресбевта. Но он никуда не отходил и все время стоял рядом со мной.

Феспид удовлетворенно качнул головой:

- Ловкость рук Никагора, первого лохага Танаиса...

- Никагор не мог этого сделать, - едва не вспылив, возразил Гестас: ему вспомнился ясный, дружеский взгляд лохага.

- Почему же? - удивился Феспид.

- Он благороден, - сказал Гестас, помедлив: его смутило предчувствие, что такой довод вряд ли убедит уже утомленного политическими хитростями диадоха.

- Как я рад нашей встрече! - Феспид развел руками в ироническом изумлении. - Я впервые вижу перед собой образованного юношу с душой наивной и чистой, как у героев троянской старины. Хвала богам, не перевелись еще такие на земле...

- Если лгут пресбевт и лохаг, кому тогда остается верить? - переводя дыхание от жгучего прилива обиды, зло спросил Гестас.

Феспид пристально взглянул на него и болезненно улыбнулся:

- Верь своему отцу. Твой отец Мирипп - вот кто благородный человек, клянусь Зевсом. Лови мгновения этой веры и наслаждайся ими. Жизнь коротка. Когда твоего отца увезет Харон, ты останешься один в бескрайнем море лжи... Я слишком устал от лживых слов и лживой чести, и потому я здесь, а не там. - Феспид резким, недобрым жестом указал в сторону Танаиса. - Но теперь мне и здесь, на старости лет, не дадут покоя.

Темные, отчаянные мысли терзали душу Гестаса.

- Если все эллины так погрязли во лжи, значит, их час настал, - приуныв, решил он. - Варвары поднимаются на нас неспроста. Это - наказание богов.

Феспид не принял слова Гестаса близко к сердцу и усмехнулся, как престарелый киник.

- Ты молод, а в молодости не стоит отчаиваться. Если хорошо подумать, то не раз и не два придет сомнение: а были ли они, светлые и славные, лучшие времена... Впрочем, раз уж простодушное, рыночное плутовство Одиссея некогда принесло ему славу великого хитреца, то можно подозревать, что бывали времена и более честных людей.

- Есть еще одно объяснение: злое колдовство, - вспомнил Гестас свою первую, горячечную мысль.

- Это не объяснение. - Феспид глубоко вздохнул, вновь выражая свое менторское снисхождение к юной и наивной душе. - Это - признание своего бессилия перед самым злостным и разбойным обманом.

- Ночью за мной была погоня, - признался Гестас. - Я чудом уцелел. Это были всадники, похожие на мертвецов. Я не мог различить их лиц. - Гестас весь похолодел, переживая заново страшные мгновения, и Феспид, заметив страх в его глазах, насторожился. - Они выследили меня дважды. И уже нагнали было, как вдруг все разом исчезли, словно тени от облаков... Это ли не колдовство?

- Колдовство ли это? - переиначил вопрос Феспид, но лицо его напряглось. - Скорее всего - малая часть какой-то большой политической игры.

Казалось, уже ничто не может поколебать Феспида в его выводе: в том, что пресбевт затягивает его в искусно сотканную, гибельную паутину своих зловещих планов.

- Между тем, диадох, тебе известно главное, - решился Гестас на новое наступление. - Тебе известно, что вот-вот случится нападение. Время идет, и медлить нельзя. Прикажи скорее заделать брешь.

Феспид молчал, отвернувшись в сторону.

- Ведь я знаю приказ наизусть, - продолжил Гестас. - могу поклясться Зевсом, что именно в таких словах он был начертан на пергаменте. Не пора ли защитить Цитадель от варваров?

Феспид повернулся к Гестасу: взгляд его впервые показался открытым - в нем виделась не насмешливость и настороженность, но даже робкое доверие.

- Боюсь, исполнение приказа и заключает в себе некую ловушку, - упавшим голосом произнес он. - Хотя ума не приложу, в чем ее смысл.

- Что же, по-твоему, честнее: принести в жертву варварам Цитадель и несколько десятков эллинских жизней... к тому же и свою собственную, - медленным тоном судебного исполнителя проговорил Гестас, - или же рискнуть своим чином и почетом - и заделать эту проклятую дыру в стене?

- Ты меня не понимаешь, - с искренней горечью ответил Феспид. - Я боюсь, что начало восстановительных работ и послужит сигналом к нападению. Вопрос: к чьему нападению? Кто и по чьей воле явится к нашим стенам на варварских конях и переодетым в варварское облачение?

Гестас растерялся, и диадох снова вздохнул, еще больше уверившись в своих подозрениях.

- Сейчас разве найдешь правду? Во всяком случае, не от Годосава ждать мне вероломства, - заключил он.

- Почему же? - нерешительно спросил Гестас.

- С какой стати ему нападать, посуди сам. Им, варварам, благополучие Цитадели гораздо полезнее, чем нам, эллинам. Торговое дело прочнее обветшалого эллинского самолюбия. Варвары терпят нас тут за дары аттического Диониса и за безделушки для своих красоток. Теперь они даже посты и разъезды бенефициариев допустили на свои земли. Поистине христианское терпение в сарматских сердцах! На их месте я бы всех наших дорожных забияк давно бы передавил, как тараканов... Нет, Белая Цитадель стоит крепче самого Танаиса, вот мое слово.

Феспид замолчал и долго смотрел на Гестаса. За время молчания лицо диадоха переменилось: зарница какого-то жестокого решения озарила его.

Гестас не ошибся: диадох заговорил с ним снова, и, хотя старательно выдерживал участливый тон и даже приподнял для искренности брови, взгляд его остался холоден и бесстрастен.

- Время идет, Гестас, ты прав. Положение остается неясным и чревато опасными неожиданностями. Признаюсь, что я послал искушенного человека в Танаис. Но до его возвращения я вынужден содержать тебя под стражей, а твое оружие оставить у себя.

Гестас больше не удивился - все его душевные силы иссякли в первой же схватке с роковой превратностью судьбы. Он ничего не ответил и только презрительно отвернулся.

- Я очень уважаю твоего отца, поверь, - вздохнул Феспид и даже решился положить руку Гестасу на плечо. - Но у меня нет права поступить иначе. Я надеюсь, что ты найдешь в себе силы души и доводы ума, чтобы простить меня. Я же, если дело завершится счастливой развязкой, сумею возместить нанесенную тебе обиду. Клянусь Зевсом... Хион!

Хион возник в дверях, как по волшебству, а за ним - двое крепких солдат из числа охранников.