Бич сновидений (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 8

— Господин Лихонг, вы же делец, — произнес собеседник, — но ваша так называемая программа выхода из экономического кризиса закончится катастрофой. Я мог бы снова повторить вам последние данные проб воды и почвы, однако уверен, вы с ними уже ознакомились.

Дэймос выслушал его с непроницаемой маской вежливого внимания. Он стоял, не шевелясь, словно изображая памятник себе самому или находился на трибуне.

— У вас говорящее имя, господин… Икар. Человек, который не послушался мудрого отца и взлетел слишком высоко, забыв, что его крылья из воска.

— У этого мифа есть и другая трактовка, — улыбнулся его оппонент. — Стремление человека к знаниям и свободе, невзирая на риск.

— Пустое любопытство и глупость, — ответил жестко обскурум.

— Стремление к неизведанному и смелость… — парировал Икар.

— Господин Икар, у вас семья, — вкрадчиво произнес дэймос, видимо поняв, что бессмысленно дискутировать на темы мифологии с жителем Полиса. — Милая жена. Сын. Знаю, что с ним вам не просто, но все же родная кровь…

«Он уже знал, кто я, — понял Феликс, — уже тогда он знал, что я такой же…»

— Уезжайте. Здесь не ваша земля. — Лихонг сделал многозначительную паузу, глядя в глаза собеседника, и продолжил: — Мой партнер недоволен вашей чрезмерной активностью. От Полиса мы бы хотели получать финансовые вложения, а не критику.

«Партнер!» — тут же отметил Феликс. Значит он тут не один. Работает не один.

«Осторожно», — обратился молодой танатос к отцу, впрочем, понимая, что это бесполезно. И предостережения и обращение к тому, кто давно остался в прошлом.

— Господин Чжен, — дэймос медленно повернулся ко второму человеку, скромно держащемуся в тени. — Я могу понять господина Икара. Он чужак в нашем мире. Но вы сын Бэйцзина и должны понимать необходимость происходящих перемен.

Обскурум издевался. Все эти высокопарные фразы звучали откровенной насмешкой.

И Чжен, покрасневший до корней волос, тоже понимал это, но субординация и необходимость «держать лицо» заставляли его делать вид, будто он не замечает насмешки.

— Господин Лихонг, — произнес он чрезвычайно вежливо. — Уровень ультрадисперсных частиц в воздухе в этом месяце достиг критической отметки. Рекордный показатель PM2.5 — 1000 микрограмм на кубический метр. Видимость 50 метров, из-за смога пришлось закрыть школы и остановить работу на предприятиях.

Он говорил что-то еще, называл результаты новых замеров в различных районах Бэйцзина, но судя по скучающему лицу дэймоса, тому было плевать и на смог, и на ядовитые дожди, выжигающие урожай, и на бурное развитие зеленых водорослей, затрудняющее ловлю рыбы. И на отдаленные биологические последствия всего этого.

— Это показатели Полиса, — равнодушно ответил господин Лихонг. — Они намеренно завышены. Наши экологи, — он сделал упор на слове «наши», — доказывают, что уровень выбросов с заводов и фабрик не превышает нормы. И никак не вредит здоровью наших граждан.

Феликс видел, что дэймосу все сильнее надоедает этот разговор.

— Дело не только в заражении нашего промышленного конгломерата, — продолжил Чжен, прилагая все усилия, чтобы не начать эмоционировать. — Загрязнения не успевают рассеиваться ввоздухе и, поднимаясь на большие высоты, переносятся на соседние территории. Мы начинаем травить и Полис, и Бангок, и…

— Я слышу в ваших словах упаднические настроения! — отрезал дэймос. — Осторожнее в высказываниях, господин Чжен. А вы, господин Икар, прислушайтесь к моему совету. Более не задерживаю вас, господа.

Шум цеха за стеклом стал громче, удары молотов бешено-неритмичными, гул сталеплавильных печей заглушил голоса и белый электрический свет, ослепляя, залил все помещение. Поглотил черные силуэты людей.

Но Феликс не дал выбросить себя из этого сна. Швырнул свое сознание вперед, прямо к обскуруму, каменным изваянием застывшему в хаосе звуков и красок. Пара мгновений безвременья, а потом молодой дэймос увидел себя самого. В форме частной гимназии с кожаным дипломатом в руке, быстро поднимающимся по лестнице.

Их добротный дом в районе белых стоял рядом с парком, и зеленые солнечные отсветы играли на ступенях. Феликсу показалось, что он стал самим собой. Тем самым тринадцатилетним мальчишкой, беззаботным и безгранично уверенным в себе.

Было непривычно тихо. Лишь где-то на втором этаже хлопало окно. Не пахло обедом, Мэйлин — молоденькая горничная — не выбежала навстречу, чтобы поприветствовать молодого господина, забрать пальто и зонт.

— Есть кто дома? — спросил он громко, открыл свою комнату, бросил дипломат на кровать и пошел в кабинет отца.

Толкнул дверь, сделал шаг вперед и застыл. Замер. Сознание фиксировало детали, но не могло расшифровать такие ясные образы.

…Они нашлись за столом отца. Два тела, сваленных как попало на пол. Словно бракованные тюки материи или другие неодушевленные предметы. Он разглядел труп служанки с неестественно вывернутыми руками и красным пятном вместо лица. Она скорчилась в ногах матери. Та, сама тонкая и стройная как девчонка, в домашнем платье, прижалась виском к ножке стула и ее густые темные волосы рассыпались по ясеневому паркету. Один глаз янтарно-ореховый, блестящий, приоткрыт удивленно, второй залит густым багровым потоком.

Отец лежал у камина, из-под его головы натекла большая лужа крови, в судорожно сжатых пальцах виднелась фигурка. Белый ферзь…

Взгляд зацепился за шахматную доску на каминной полке. Она была забрызгана алым.

Вопль Феликса заглушила ладонь, зажавшая рот. Его подняли как щенка. Стиснули, не давая шевелиться. Но он продолжал кричать. От боли и ярости, от ненависти. Этот крик звучал в нем, не прерываясь…

— Мальчишку живым, — прозвучал короткий приказ за спиной.

И крадущий сны рухнул в темноту вместе с прошлым.

Мир сна начал выцветать, таять, стекать потоками грязной воды… Перед глазами Феликса замелькали путаные «следы». Юный танатос уцепился за сознание дэймоса и начал искать: скрытые тропинки, которые вывели бы в подсознание другого человека. Или вернее, не совсем человека… Второго партнера Лихонга.

Обломки смутных видений сменялись очень быстро. Сначала из графитовой пустоты проступили старые здания, залитые дождем, сквозь их стены проросли деревья. На голых черных ветвях появились багровые бутоны. Когда они набухли, готовые лопнуть распустившимися цветами, стало ясно: все это — тревожно пульсирующие сердца, нанизанные на острые сучья. Прежде чем картинка сменилась, Феликс успел увидеть, как раскрылся ближайший к нему цветок, и во все стороны разлетелись алые брызги.

Старые низкие домики переменились современными небоскребами с традиционными бэйцзинскими крышами. Из каждого окна текла кровь. Медленные потоки сливались на улицы, превращаясь в быстро бегущие ручьи, по которым шагали люди. Веселые, довольные, сосредоточенные, деловитые… обычные. Занятые повседневными делами, не замечающие кровавого потопа, щедро окрасившего даже капоты едущих машин.

Дома и деревья заменились холмами, сложенными из старых спрессованных книг. Черные склоны покоробившихся обложек, белые вкрапления слюды — страницы. Едва Феликсу удалось сфокусировать взгляд на этом сюрреалистическом пейзаже, как все древние заплесневевшие тома вспыхнули. Пожар взметнулся до неба. Языки пламени сплелись в сияющую фигуру птицы с широко распахнутыми крыльями. Феникс летел над огнем, пожирающим землю.

«Феникс», — прошептал, хмурясь, молодой дэймос.

И шагнул прямо в обжигающее, ревущее пламя. То поглотило его, потащило за собой — и вышвырнуло в новую реальность. Подсознание обскурума приняло юного танатоса, не сопротивляясь.

Это была огромная площадь. Бесконечно длинная Тяньаньмэнь. «Врата небесного спокойствия». Лихонг стоял в центре, на сером асфальте, разрисованном белыми линиями, склоняя голову от порывов резкого ледяного ветра с привкусом дождя. И больше не выглядел высокомерно-уверенным. Он нетерпеливо осматривался, все время отдергивая рукав пиджака, чтобы посмотреть на часы.