Тоннель - Вагнер Яна. Страница 37

Она обежала УАЗ, больно стукнулась коленкой о бампер Лексуса, добралась до своей стены и посмотрела налево. И сразу увидела папу, который стоял спиной, раскинув руки, как дирижер над оркестром, и гнал уже свою колонну к въезду. Майка на нем тоже была мокрая, с темным пятном между лопаток, на макушке просвечивала лысина, и весь он был какой-то маленький и старый, и Ася подумала — вот бы он сейчас обернулся и посмотрел на нее, хотя бы на секундочку. И он тут же обернулся, и посмотрел, и показал ей большой палец. И она так обрадовалась вдруг, что даже не сразу сообразила, что пора, всё, теперь ее очередь.

Она еще быстро глянула вправо, где в пятидесяти шагах, напряженно вытянув шею, танцевала на цыпочках младшая красотка-Кайен в своем траурном платье, а потом качнулась вперед, подняла руки над головой, громко хлопнула два раза и крикнула:

— Заводите! Можно, заводите, пожалуйста!

Тридцать взрослых людей после этого крика сели прямо и одновременно повернули ключи, и машины тронулись. Медленно и послушно поехали задом. Серый Лендровер, низенький кабриолет, огромный Лексус, и черный матовый Кайен, и остальные — те, кого она предупредила, и те, кого предупредить не успела. Мимо прокатился пыльный УАЗ Патриот, и мордатый дядька выставил наружу толстый локоть, второй рукой держался за руль и смотрел теперь не на нее, а в зеркало, и больше не улыбался. Розовая дочка у него за спиной прижалась носом к окну и показала Асе коротенький розовый язык. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 11:59

Когда малышка из Тойоты запрыгала и замахала руками, лейтенант завел двигатель, включил заднюю передачу и обернулся через правое плечо. Стекла в патрульном Форде были грязные и к тому же запотели изнутри, так что минуты две он тупо сидел с ногой на педали тормоза и ждал, пока тронется с места желтое такси, и даже за эти короткие две минуты почти заснул. И только когда стоявший впереди кругленький Пежо, раздраженно сигналя, включил поворотник и вывернул в средний ряд, лейтенант вздрогнул, присмотрелся и понял наконец, что в желтой машине сзади никого нет и никуда она, конечно, поэтому не поедет.

Если бы за последние сутки ему удалось хоть немного вздремнуть, если бы со вчерашних шести утра его не гоняли без роздыху все кому не лень, скорее всего, он поступил бы иначе — вышел и попытался бы разобраться, отыскать беглого таксиста, помог бы смешной девчонке. Несмотря на то что разруливать трафик в тоннеле уж точно была не его работа — помог бы, ладно, потому что девчонка была ничего, хоть и малолетка, и жутко нервничала, и наверняка потом очень мило бы его благодарила. Но сейчас ему хотелось одного — спать. Переставить проклятый Форд, закрыть глаза и урвать хотя бы полчаса, пока стерва из Мерседеса опять не вцепится ему в горло. И потому выходить старлей никуда не стал и безо всякого даже раскаяния сделал то же, что и пять водителей до него — просто вырулил в соседний ряд и уехал назад, как было велено. И забыл про пустое такси и девчонку в тесных джинсах еще до того, как заглушил мотор и ослабил наконец шнурки на ботинках.

Патрульная машина обогнула желтый Рено с шашечками, грязные «Напитки Черноголовки» и укатила вслед за остальными, и гнаться за ней было бы очень тупо. Особенно на глазах у татуированной девицы из Кайен, которая со своими тридцатью подопечными явно справилась гораздо лучше и ждала теперь, когда Ася уберет два последних препятствия и освободит дорогу. Ее-то три ряда, конечно, стояли ровненько, как лошади перед стартом, и рвануть вперед им не давала только ее поднятая вверх ладонь. И смотрела она на Асю, как на идиотку. Жалкую бесполезную дуру, которая ничего не может без папочки. И папа наверняка бежал уже с другой стороны; даже не оборачиваясь, она знала, что он вот-вот будет здесь, неискренне похвалит ее и отправит назад, в Тойоту, к ледяному Терпилиному затылку. Девица-Кайен между тем закатила к потолку густо накрашенные глаза и картинно пожала плечами, чтобы все, кто ждал ее сигнала, точно поняли, кто виноват в этой глупой задержке.

Ася показала ей средний палец, прошла вдоль опустевшего ряда к Газели, стараясь держать спину прямо, а подбородок высоко, и постучала в окно.

— Эй! — сказала она громко. — Эй! — и приготовилась стукнуть еще раз.

Но не успела, потому что в это самое мгновение шторка из фольги на водительском окошке нетерпеливо поднялась, как будто люди в кабине только и ждали повода, чтобы выглянуть наконец наружу, просто пока она не постучала, никак не могли его отыскать. Ася вежливо отступила на шаг, сделала приветливое лицо и приготовилась сказать испуганному молодому Газелисту, что всё в порядке и бояться не надо. Что никакая вода ей не нужна и что, кроме нее, тут никого нет, совсем никого, честное слово.

Но вместо таджикского мальчика за рулем оказался худой темноволосый человек с кровавой ссадиной на щеке, и по этой ссадине она его и узнала, точнее поняла — кто он, даже раньше, чем увидела след от наручников у него на запястье. Человек быстро глянул ей за плечо и опустил стекло.

— Это кто у нас тут? — спросил он ласково. — Ты потерялась?

— Вам машину надо передвинуть, — сказала Ася и отступила еще на шаг. — Чуть-чуть отъехать назад.

Человек с разбитой щекой склонил голову набок и улыбнулся.

— Прости, я не понял, — сказал он. — Куда отъехать?

В душной серебряной темноте у него за спиной Ася разглядела наконец и юного водителя Газели, и сердитого таксиста из Рено. Оба молча смотрели на нее, не шевелясь, одинаково маленькие и напряженные, и, в отличие от улыбчивого пассажира, были точно совсем ей не рады, но почему-то очень важно было, что они тоже здесь, рядом, и худой человек в кабине не один.

— Назад, — сказала Ася. — Немножко. Чтобы места впереди было побольше. Все уже уехали, остались только вы.

Улыбчивый качнулся вперед и высунул голову из окна, и два его безмолвных соседа тут же пропали из виду.

— Правда уехали, ты смотри, — произнес он весело, оглядывая пустые ряды. — А тебя, значит, оставили. Напомни мне потом сказать пару слов твоим родителям. Не сердись, но мне кажется, они очень беспечные люди.

Глаза у него были черные и жадные, с широкими зрачками, как у кошки в темной комнате. Пятиться дальше стало некуда, позади была шершавая бетонная стена.

— Уходи, девочка, — сказал невидимый таксист из кабины; голос его звучал резко, как будто говорил он сквозь сжатые зубы. — Тебе тут нечего делать, уходи.

Смешливый Асин собеседник покачал головой и с комичным сожалением развел руками, как человек, который и хотел бы продолжить приятный разговор, если б только ему не мешали всякие грубияны, с которыми проще согласиться, чем спорить.

— Извини, мы, наверно, пока никуда не поедем, милая, — сказал он. — Давайте без нас. Но ты заглядывай поболтать, если будет минутка.

Он подмигнул, и засиженное мухами стекло поехало вверх. Через секунду дернулась и упала плотная шторка из фольги, и «Напитки Черноголовки» снова превратились в грязный железный ящик со слепыми окнами.

Девица-Кайен что-то раздраженно кричала издалека, слов было не разобрать. Ася сделала несколько шагов в сторону и подумала, что неплохо бы еще раз показать сучке палец, но почему-то ничего не вышло. И руки, и колени у нее стали мягкие, как вата.

— Аська, — сказал папа задыхаясь. — Ну ты как тут?

Подбородок у него был жутко колючий, майка насквозь мокрая, и пахло от него до сих пор вчерашним пивом. На следующий день от него всегда пахло сильнее, до самого вечера.

— А водовозы чего? — спросил папа. — Бунтуют опять? Ладно, давай-ка ты попроси там подождать еще секундочку, я сам с ними поговорю.

— Не надо, — сказала Ася.

— Погоди, — сказал папа другим, незнакомым голосом и отодвинулся. — Они что, обидели тебя? Посмотри на меня, они сделали что-то? Маленький, они тебе что-то сделали?

— Ничего, — ответила Ася быстро и почувствовала, какие горячие у нее щеки, очень горячие и красные, наверно, как свекла. — Все нормально, ну правда, пап. Просто не хотят ехать, да пошли они.