Орден Святого Георгия (СИ) - Пылаев Валерий. Страница 5

И вот с этой-то структурой я и сцепился. Можно сказать, на всех уровнях, от рядовых каторжан до верховного колдуна. И если первые после знакомства со мной обычно не задерживались на свете, то про второго я до сих пор не знал почти ничего. Список доподлинно известного, мягко говоря, не впечатлял: возраст, седые волосы, тайные знания, запредельный уровень личного могущества и запредельная же старость. Похоже, под сотню лет… С виду, конечно же: сильный Владеющий запросто может прожить и вдвое больше, а уж если мне не посчастливилось столкнуться с себе подобным — то речь и вовсе идет о невозможных даже для местных аристократов цифрах. Этакое древние чудище. Пожалуй, даже пострашнее тех, что лезут на улицы Петербурга из Прорывов.

И если так — к перечню можно смело добавлять и мотив. С опытом в несколько столетий и колдовским даром такого уровня можно желать всего трех вещей: обрести власть, облагодетельствовать все человечество так, чтобы никто и ни в коем случае не ушел обиженным… Или прикупить небольшой домик в глуши со старенький «Нивой» у крыльца. «Ниву» в этом мире еще не изобрели, а на благодетеля колдун с его убойными ритуалами походил мало.

Остается только власть.

— Греешься на солнышке?

— Прячусь в тени. — Я взял со столика кепку и принялся демонстративно обмахиваться ею, как веером. — Ваше преподобие сегодня не на службе?

Признаться, я не сразу узнал Дельвига, хоть он и не пытался изображать из себя секретного агента и уж точно не злоупотреблял маскировкой. Точнее, ее вообще не было — просто я за месяцы нашего знакомства успел привыкнуть к форме. Примерно в середине мая для кожаного плаща стало уже слишком тепло, но черный китель так никуда и не делся — будто прирос к его преподобию вместе с пурпурно-серебряным георгиевским крестом на шее.

Но сегодня Дельвиг почему-то оделся в гражданское: легкие брюки, рубашку и плетеную шляпу-канотье. Пиджак из плотной темной ткани явно не слишком-то подходил для такой погоды, однако разоблачаться его преподобие не спешил — видимо, все-таки прятал под одеждой кобуру с револьвером.

— Я всегда на службе, — буркнул он, устраиваясь напротив. — Но тебе почему-то понадобилось встретиться в публичном месте… Неужели так сложно было доехать до почтамтской?

— Нет. — Я пожал плечами. — Но тогда я бы лишился удовольствия лицезреть ваше преподобие в этой чудесной шляпе… Она вам определенно к лицу. Клянусь, вот та юная особа не сводит с нашего стола глаз!

— К-какая особа?.. Подавальщица? — Дельвиг порозовел, обернулся было — и снова уставился на меня, сердито сдвинув брови. — Сейчас же прекрати паясничать! Я не собираюсь…

Последние слова я не разобрал — в ушах вдруг зашумело так, будто все звуки разом исчезли, оставив только низкий и тревожный пульсирующий гул — я слышал, как колошматит мое собственное сердце. Давление подскочило раза в полтора, но этого взбесившемуся организму этого показалось мало, и он поспешил добавить испарину на лбу и слегка подрагивающие пальцы.

В повседневной мирной жизни это принято называть паникой, но я уже давно предпочитал другие слова. Мне не раз приходилось наблюдать, как солдаты — самые обычные люди без крупицы особых способностей — собирались и спешно покидали насиженное место: здание, траншею, блиндаж или даже прекрасно оборудованный и укрепленный бункер. Иногда даже бросали снаряжение и бежали. Покидали позицию — за мгновение до того, как ее размалывало в пыль бомбами или артиллерийским ударом.

Чутье? Вероятно, да — ничем иным объяснить подобное я просто не мог, потому что ни к колдовским ритуалам, ни к логике, ни даже к наблюдательности оно не имело никакого отношения. Такое всегда развивается под обстрелами, а уж я пережил их столько, что запросто мог почувствовать опасность за несколько минут или за час. Или даже за сутки с небольшим — в зависимости от масштаба.

Его тут явно не было, а вот время уже заканчивалось: счет шел буквально на секунды, и чутье не просто предупреждало — истошно вопило в оба уха, требуя без малейшего промедления вскакивать и бежать.

— Ваше преподобие, — Я поднялся — так быстро, что едва не опрокинул стул, — мы уходим.

— Да погоди ты. Куда помчал? Надо же расплатиться!

— Быстрее! — Я без особых церемоний схватил Дельвига под локоть и потащил к припаркованной у тротуара машине. — Ну же, ваше благородие, шевелите ногами!

Все-таки не успели: чутье тоскливо взвыло, и оставленная мною на столе чашка разлетелесь вдребезги. Выстрела я не слышал, и никто не бежал к нам с револьвером в руках. Значит, били метров со ста, не меньше — дистанция явно не для короткоствола, а винтовочная. Отыскать в Петербурге полноценную автоматику в тысяча девятьсот девятом году Петербурге почти невозможно. Секунда или две на поворотно-скользящий затвор, еще примерно столько же на прицеливание…

Додумывать я не стал — просто толкнул Дельвига за капот автомобиля и сам нырнул следом за мгновение до того, как вторая пуля разнесла лобовое стекло.

— Господь милосердный… Что это было⁈

— А на что это похоже? — усмехнулся я. — Стреляют.

Похоже, его преподобие еще не успел в полной мере осознать происходящее, но далекий грохот и брызнувший крошкой асфальт в двух шагах оказались куда доходчивее любых объяснений. Дельвиг охнул, поджал ноги и как будто даже стал чуть меньше, вжимаясь спиной в бампер.

— Но откуда?.. — пробормотал он. — Ты заметил?

— Нет. — Я осторожно высунулся из-за крыла. — Но, предполагаю, что во-о-от оттуда. Видите церковь?

До возвышающегося над крышами золоченого креста было метров сто пятьдесят-двести. Серьезная дистанция. Но для опытного снайпера, да еще и с пристреляной винтовкой и хоть какой-то оптикой все-таки не запредельная.

— Храм, — зачем-то поправил Дельвиг. — Святой великомученицы Екатерины. С чего ты взял, что?..

— Я бы засел на колокольне. — Я пожал плечами. — Обзор оттуда лучше, и дома почти не мешают. А тот парень явно знает свое дело — начал стрелять, когда мимо ехал трамвай.

— Поэтому мы ничего не не услышали… И что теперь делать?

Его преподобие не выглядел испуганным или растерявшимся — скорее до невозможности сердитым. За годы службы Ордену он успел повидать расклады и похуже, но с таким наверняка сталкивался нечасто — а может, и вообще впервые. Георгиевских капелланов учат обращаться с оружием и управлять Талантом, учат выслеживать и убивать самых страшных из порождений Прорывов. Стая Упырей, зубастый и проворный Леший, огромная Жаба и уж тем более тот самый полулегендарный Рогатый наверняка куда опаснее человека с винтовкой.

Но стрелять все-таки не умеют.

— Сейчас, ваше преподобие, — ответил я, прикрывая глаза. — Подождите немного…

Я уже успел заметить, что способности из того мира возвращались ко мне не постепенно, а скачками, обычно после работы на пределе или сложных схваток. И кровавый поединок с Грозиным пополнил мой арсенал еще одной.

Конечно, до полноценной телепатии это не дотягивало и в том мире. Полноценно залезать в голову человеку я так и не научился — да и, пожалуй, не очень-то и хотел. А вот проделать что-то подобное с разумом попроще и поменьше когда-то было мне вполне по силам.

Получилось и теперь, хоть и со скрипом. Я пыхтел почти полминуты, но все-таки смог нащупать крохотное птичье сознание, парящее где-то со стороны Невы. Осторожно подтянул поближе, успокоил — и уже потом надавил изо всех сил, перехватывая управление.

Тело сразу стало другим: легким и одновременно могучим. Пожалуй, даже сильнее, чем волчье, несмотря на размер. Чайка явно охотилась, высматривая рыбу под мутной рябью воды, но у меня были другие планы. Я не пытался орудовать крыльями самостоятельно — просто чуть изменил направление, закладывая вираж, и помчался над жестяными крышами. Хорошее, правильное направление, и все-таки слишком высоко — даже для острого птичьего зрения.

— Ниже, — прошептал я. — Спустись немножко, хотя бы чуть-чуть…

До моих ушей донесся сердитый протяжный крик, но чайка послушалась и свалилась еще на полсотни метров — чуть ли не к самому кресту. Теперь я видел колокольню буквально как на ладони: вытянутую башню, белые с серым стены, колонны, открытые арки ярусов с лестничными пролетами и и позеленевшей от времени бронзой колоколов, кровлю с крохотным слуховым окном и прямо за ним — винтовочный ствол и темный силуэт.