Долго тебя ждала - Летова Мария. Страница 10
На диване перед Зотовым лежит большая спортивная сумка, в которой он рылся до моего появления.
– Это личный звонок, – натягиваю на лицо улыбку. – Так что поищу другое место.
Разумеется, я не буду звонить Власову при нем. Это личное!
– Рад, что ты здесь, – говорит Марк, отворачиваясь к сумке.
– Я не надолго.
– Спешишь куда-то? – спрашивает, не оборачиваясь.
– Да, к дочери…
– Как ее зовут?
Ответ застывает у меня в горле, потому что легким движением руки Зотов сдергивает со своих бедер полотенце и бросает его на стол.
Мой позвоночник превращается в наэлектризованный кол, а глаза округляются.
В мои семнадцать он делал так постоянно. Для парней-хоккеистов нет ничего необычного в том, чтобы светить друг перед другом задницей. Задницы товарищей по команде они видят чаще, чем лицо тренера.
Пока Зотов копается в сумке, я жадно разглядываю его крепкие ягодицы, на одной из которых набита татуировка – аббревиатура из трех латинских букв, значение которых я даже не берусь угадывать, но я могу с уверенностью сказать, что раньше этой тату на его заднице не было.
То поднимаюсь вверх, то спускаюсь вниз взглядом по мышцам его спины. И захлебываюсь воспоминаниями, потому что я миллион раз висла на этой спине и в два раза больше касалась ее. Всем. Руками, губами, грудью…
Боже…
Этот невозможно красивый, сексуальный и чужой мужчина – Зотов!
Скольжу глазами вниз по крепким ногам и вижу, что фиксатора, в который еще вчера была закована одна из них, больше нет, но у стены пристроена трость, а значит, его травма – реальная вещь.
Развернувшись и прихрамывая, Марк делает шаг к стулу, на котором лежит стопка мужской одежды. За пару секунд он находит в ней трусы, и мне достаточно этого времени, чтобы увидеть все, что находится у него между ног.
Приоткрыв рот, пялюсь на его пах, забывая моргать.
Он слегка возбужден. Господи, у него немного стоит! Прежний он или новый, но мне достаточно.
– Зотов… – говорю угрожающе. – Ты не в раздевалке.
– Я все тот же, Отелло, – смотрит на меня с иронией. – Ты все видела. С тех пор ничего не поменялось, – ловит мой взгляд, когда вскидываю его вверх.
Это обращение ударяет по моим нервам сильнее, чем его голая задница и полутвердый член. Шагнув назад, цежу:
– Кажется, пары сантиметров не хватает.
Захлопываю за собой дверь с треском.
От притока адреналина краска заливает щеки. Чувствуя себя так, будто меня перевернули вверх тормашками и встряхнули, залетаю в соседнюю дверь, которая оказывается гостевым санузлом с душевой кабиной.
Здесь до сих пор в воздухе висят пар и запах ментола.
Повернув замок, падаю на дверь спиной. Пробую восстановить разыгравшееся учащенное дыхание и ополаскиваю лицо прохладной водой, остужая разгоряченный лоб.
Кажется, у меня поднялась температура. Я буквально чувствую, как жидкий огонь струится по венам.
Выдохнув, смахиваю с телефона блокировку и даю себе минуту, отсчитывая ее вслух, прежде чем нажать на контакт Родиона и сделать дозвон.
Власов не был бы собой, если бы взял трубку с первого раза. Он делает это специально. Чтобы надавить на мои нервы. Поставить на место. Чтобы показать свою власть и вседозволенность.
Все становится неважным, когда слышу в трубке голос Маруси:
– Мамочка, я соскучилась…
– Где ты? – впитываю в себя ее тонкий родной голосок.
– У бабули и дедули. Я мультики смотрю. Мне деда мармеладных мишек купил. Я оставлю тебе. Три. Или пять.
На меня снисходит мгновенное успокоение.
Однажды Власов забрал ее из сада и не довез до своих родителей. Моя дочь два часа провела вместе с ним и его друзьями в каком-то ресторане. Какая-то девица из их тусовки кормила моего ребенка картошкой фри, став ее нянькой, пока хирург Власов курил кальян в соседнем зале.
Я была шокирована и зла, когда увидела эту картину своими глазами. Я забрала дочь и неделю не подпускала его к ней, но он всегда побеждает, ведь у нас… совместная опека, а его родители очень влиятельные люди…
– Мне хватит трех… – говорю дочери, прочистив горло.
– Мне бабуля разрешила лечь спать в десять.
– Ладно. Ты поела?
– Угу… суп и… гречку… фу-у-у…
– Завтра приготовим с тобой что-нибудь вкусное и вредное…
– Пиццу! Хочу пиццу! – счастливо визжит Маруся.
– Передавай привет бабушке и дедушке…
Положив трубку, вздыхаю так, будто с души свалилась бетонная плита. Напряжение отпускает, ведь мой ребенок в надежных руках. Родители Власова души в Марусе не чают. Они очень к ней привязаны, хоть иногда напрягают ее своей строгостью. Будто всю строгость, которую они пожалели для своего сына, решили слить на моего ребенка.
Убрав телефон в задний карман джинсов, берусь за ручку и выхожу в коридор.
Глава 10
Дверь в «ночлежку» Зотова закрыта так же плотно, как и пять минут назад, когда я ею хлопнула. Если он еще там, в комнате, то не подает никаких признаков жизни, но проверять я уж точно не собираюсь.
Дача Капустина и так теперь кажется мне спичечной коробкой, а я ненавижу замкнутые пространства.
Не задерживаясь больше чем на два вдоха, ухожу по коридору тем же путем, которым пришла, но теперь в доме уже не так тихо.
В квадратную прихожую с улицы, как семечки, сыплются люди. Я вижу Таню, Альберта, Страйка, детей в разноцветных комбинезонах и с розовыми щеками. Вместе с собой пришельцы приносят морозный свежий воздух и шум, который не взрывает мне голову, потому что облегчение после разговора с Марусей настолько полное, будто внутри разжалась тугая пружина.
Мне становится легко даже несмотря на то, что не знаю, куда себя деть. Я хочу повеселиться. Развеяться в конце концов! И не думать о том, почему судьба подкинула мне встречу с голой задницей Зотова, хоть я об этом и не просила.
Дожидаюсь, пока Капустина сбросит ботинки и пуховик, под которым у нее вязаное бардовое платье чуть ниже колена. Ее очки запотели, кончик носа покраснел, но моя подруга улыбается, чего не скажешь об Альберте. С кислым выражением на лице он забирает у Тани пуховик и вместе со своей курткой убирает вещи в шкаф, дождавшись очереди после Страйка.
– У меня нос отмерз, – подруга берет меня под локоть, с любопытством осматриваясь. – Как мило… – смотрит вокруг, оценивая очень сдержанную, я бы сказала, холостяцкую обстановку.
Заглядывает за угол, придирчиво знакомясь с домом Данилы, и покусывает губу, крутя на пальце кудряшку.
Хозяин входит в дверь в компании своей хихикающей девушки, и за то время, пока мы не виделись, оба успели обзавестись морозным румянцем, как и все остальные пришедшие со двора.
Капустин заботливо помогает Нике снять длинную шубу, под которой на его даме блестящие свободные брюки и короткий топ, и этот лук делает ее похожей на фиолетовый диско-шар, а ведь сегодня даже не Новый год.
– Ну просто человек-праздник, – слышу сухое замечание Тани.
Прикусив от смеха губу, наблюдаю за тем, как в дверь протискивается смутно знакомый мужчина с подносом, на котором возвышается гора шашлыка. Держа поднос над головой, он объявляет:
– Если кто-то хочет хавать, еда на кухне!
Напрягая мозги, пытаюсь вспомнить его имя, ведь мы явно когда-то были знакомы, но без толку.
Под очками глаза Альберта тоскливо смотрят на поднос, но Таня тянет меня и своего «парня» в гостиную, куда стекается часть гостей.
– Пошли… – шикает Альберту, который и так обреченно не сопротивлялся.
В гостиной два небольших кожаных дивана друг напротив друга, между ними деревянный журнальный столик, на крышке которого нарисована шахматная доска. Компания, галдя, рассаживается: парни плюхаются на мягкие диваны, девушки садятся тоже.
Скачу взглядом по лицам. Многие мужчины мне знакомы – это хоккеисты из юношеской команды Зотова и Капустина, по крайней мере основная их часть. Девушек я вижу впервые, и они рассматривают меня и Таню с не очень дружественным интересом, будто кто-то из нас двоих способен положить глаз на хоккеиста! Мне хватило первого и последнего раза, а Таня никогда спортсменами не интересовалась.