Шаровая молния 3 (СИ) - Гор Александр. Страница 3

Сколько времени эти парни и девчата пробудут в Москве, неизвестно. Шварц, как убедился в этом Демьянов, не тот человек, чтобы отсиживаться в тылу, и наверняка с наступлением весны снова повезёт их выступать перед бойцами. А на фронте всякое случается. Вот и шептали губы человека, живущего уже вторую жизнь, слова из песни, когда ребята из фронтовой бригады прощались с ранеными:

До свидания, мальчики.

Мальчики, постарайтесь вернуться назад.

Фрагмент 2

3

Перевод в госпиталь НКВД Демьянов посчитал добрым знаком. Значит, возвращение к активной деятельности уже не за горами. Правда, Анастасии Кирилловне, с которой у него наконец-то установились действительно неплохие отношения, теперь будет немного сложнее приходить: всё-таки режим в ведомственном лечебном заведении несколько жёстче, чем в обычном.

«Установились неплохие отношения»… Не без проблем проходил этот процесс. И виной тому стала… «воробушек» Роза.

Трудно сказать, почему она примчалась поделиться своей бедой именно с ним. Её разыскал выздоравливающий красноармеец-москвич, принёсший горькую весть: в ноябре в Крыму погиб её брат, добровольцем вступивший в Приморскую армию в дни обороны Одессы. Эту армию, как было известно Николаю, эвакуировали в Крым, когда возникла угроза захвата полуострова 11-й армией Манштейна. И надо же было тёще явиться именно в тот момент, когда муж её погибшей дочери на лавочке в уголке больничного холла обнимал рыдающую у него на груди девчушку!

К чести Анастасии Кирилловны, она не стала устраивать скандал, а дождалась, пока Роза уйдёт, и лишь потом подошла к нему. И по её глазам больной собаки Николай понял, что та опять насочиняла себе чёрт знает что. Не ошибся.

— Николай, я знаю, что мужчины не могут быть без женщины. Но вы бы хоть более ответственно подходили к выбору новой жены! Ну, как эта пигалица сможет воспитывать Валечку? Она же сама ещё ребёнок, её саму воспитывать нужно! — потекли слёзы из глаз тёщи. — К тому же, она инвалид, и многие элементарные вещи просто не может делать.

— О чём вы говорите, Анастасия Кирилловна⁈

— Я же собственными глазами видела, как вы её обнимали. И собственными ушами слышала, как вы ей говорили: «Наше счастье — в наших руках».

— Господи, да это же было сказано совсем по другому поводу! У Розы погиб брат, она не может продолжать обучение на музыканта из-за того, что потеряла на фронте руку. На работу её тоже никуда не хотят брать из-за увечья. Она очень славная девушка. Помните ночь на 22 июня? Именно в эту ночь она исполняла песню, которую я ей передал. Мы с Кирой были в восторге от того, как она её пела в парке Горького. Поэтому она мне действительно не совсем чужая. Но, поверьте, не настолько, чтобы у меня даже мелькнула мысль поменять Киру на неё!

Что и говорить, с началом выздоровления природа начала требовать своего: организм-то молодой, несмотря на содержимое мозгов. То прелестные округлости санитарки, помогающей ему выбраться из ванны с валерьянкой и мелиссой, заметит, то на выпуклости под халатом массажистки, разминающей ему руки и ноги, засмотрится. Заметит. Засмотрится. Да так, что санитарка однажды заявила ему, кивнув на «предателя», начавшего набухать:

— Больной, уймите свои фантазии. Я замужняя женщина, у меня муж на фронте.

Естественно, пришлось извиняться и при следующих процедурах отводить глаза. Но пустоту в душе, возникшую после потери Киры, он пока не в состоянии перешагнуть.

Перевод в госпиталь «родного» ведомства принёс и другие изменения. Палата у него стала уже не четырёхместной, а двухместной. И соседом в ней оказался бывший заместитель начальника Особого отдела 50-й армии, тоже попавший под немецкую бомбёжку, но под Щёкино в Тульской области. Бывший — потому что даже сам Алексей Фомич прекрасно осознавал, что на фронт после полученных ранений он уже не вернётся: перебитый нерв гарантированно оставлял его на всю оставшуюся жизнь с негнущейся левой ногой. Когда срастётся раздробленная кость.

— Трудно было, — рассказывал капитан госбезопасности Демьянову, к которому понемногу начал возвращаться слух. — В октябре-ноябре каждый день ждали прорыва немецких танков в Тулу. Командование армии прекрасно понимало, что танки — главная опасность, и по его просьбе рабочие оружейного завода сверх плана изготовили для нужд армии почти полтысячи противотанковых ружей, которые нам очень помогли в обороне. Мы же их использовали в качестве подвижного противотанкового резерва: в каждом полку сверх штата взвод противотанкистов с этими ружьями, перебрасываемый туда, где появились танки. А когда по головному танку палит сразу десять стволов, да ещё и в нужное место, это очень сбивает спесь с фашиста. Один-два залпа, и средний танк без гусеницы. Потом, когда атака отбита, спокойно добивай его в борт. Один-два залпа, и лёгкий танк горит. А если они совсем уж близко подошли к нашим траншеям, то и тут на них управа найдётся — эти новейшие реактивные гранатомёты. Если красноармеец не косорукий, то никакая броня от этой штуки не спасёт. Представляешь: танк стоит целёхонький, только вот такусенькая, с двухкопеечную монетку, дырка в броне, а внутри все мёртвые. Ну, если пожара не случилось. Жаль, очень мало таких ещё.

Это Фомичу удивительно было, а Николаю и читать подобные отчёты о действии «фауст-патронов» в ходе боёв в Берлине доводилось, и видеть действие гранаты РПГ-7, и рассматривать на полигоне повреждения от РПГ-1, разработанного с его подачи. Новостью было лишь то, что тульские рабочие, помимо сверхплановых пистолетов-пулемётов (только не Коровина, а куда более технологичные судаевские) для городского ополчения, ещё и ПТРД делали.

— А когда в контрнаступление перешли, намного легче стало. Немцы же, когда отходили, оборону строили по принципу опорных пунктов, в глубину её не развивали. А поскольку мы давили, в первую очередь, на немецкие пехотные дивизии, танками давили, то удавалось прорываться. Причём, старались, чтобы эти удары были удалены друг от друга хотя бы на пару десятков километров. Немцы только перебросили свои машины на участок одной дивизии, а тут новый танковый удар, и им приходится перебрасывать «ролики», как они их называют, на другой участок.

Сначала контратаковали полками или даже целыми дивизиями. Не полными, конечно. Откуда у них после нашей мясорубки полные дивизии и полки? А потом мы их так задёргали, что они не всегда и батальон могли собрать для контратаки. Они контратаковали, а мы их жгли, сколько получится. Наши в другом месте ударили, они туда мчатся, расходуют моторесурс, контратакуют, а мы их снова жжём. С большими, конечно, потерями, но всё-таки раздёргали танковые дивизии Гудериана. И, считай, почти окружили того Гудериана. Да так, что ему пришлось драпать, бросая технику. Считай, на 130 километров на запад от Тулы германца уже отбросили, за самый Воротынск!

Так ли это было в «другой» истории, Демьянов не помнил. Этап зимнего контрнаступления он как-то упустил из вида, в своё время больше интересуясь начальным этапом Великой Отечественной войны. Помнил только то, что в тот период была проведена целая серия контрнаступательных операций на доброй половине советско-германского фронта. Первый в истории нацистской Германии разгром её «непобедимой» армии. Так что слушал соседа, «развесив уши».

Приспособился он и газеты читать. Дрожащими руками раскладывал газету на столе и, сидя на стуле, «проглатывал» статью за статьёй. По упоминаниям в них и сводках Совинформбюро населённых пунктов пытаясь установить реальное положение дел на фронте на данный момент.

За этим занятием — чтением газеты — Демьянова и застал Румянцев.

— Вижу, совсем уже на поправку пошёл! — похвалил он. — Значит, скоро на службу.

Николай лишь отмахнулся, цитируя «Кавказскую пленницу»:

— Грешно смеяться над больными людьми.

Шутки юмора Анатолию, конечно, не понять, но смысл — рано ещё его соратнику думать над возвращением к служебным обязанностям — уловил. Глядя на трясущиеся руки майора.