Взрослые люди - Ауберт Марие. Страница 16

Мы осматриваем окрестности с вершины Хейи, разглядываем дома, которые, как нам кажется, узнаем, на другой стороне фьорда. Наверху многолюдно. Одна женщина немногим старше меня стоит в спортивных шортах и коротком топе и пытается сделать селфи с тремя детьми и собакой, и чтобы фьорд тоже попал в кадр. Двое старших встают у нее за спиной, улыбаются и складывают пальцы буквой «V», она опускается на колени и поднимает телефон, потом они разглядывают снимки.

— Малин не попала в кадр, — говорит мальчик.

— Сфотографировать вас? — спрашиваю я.

— Спасибо. — Мать протягивает мне телефон.

Я смотрю на них через камеру, солнце светит прямо на меня, их лица будут темными. Мама стоит чуть поодаль и улыбается.

— Иди сюда, Малин, — говорит женщина и протягивает руку младшей девочке. — Теперь все вместе.

— Ветер дует, — отвечает младшая девочка. — Волосы будут растрепаны, на фотографии получится некрасиво.

— Ветер дует на всех, — отвечает ее мать. — Ничего страшного.

— Я не хочу с вами фотографироваться, — кричит девочка и отходит в сторону.

Я жду с мобильником ее матери в руках.

— Давай, — говорит та, — не создавай проблему на пустом месте.

— Я, блин, не хочу! — орет девочка, чуть не плача.

Ругательство из ее уст звучит странно, она маленькая, неуклюжая, в розовых кроссовках, ей, наверное, лет девять или десять.

Я не могу понять, куда смотреть, ее братья усмехаются.

— Малин! — кричит женщина. — Перестань сейчас же.

— Малин, ты сейчас просто облажалась, — говорит один из братьев.

Они снова улыбаются, я фотографирую, и еще раз, вот так, говорю я и показываю им снимки, и женщина благодарит меня с широкой улыбкой. Я жду, что она отругает девочку за то, что та сказала «блин», но она не делает этого. Мы с мамой смеемся, вспоминая случившееся по дороге вниз.

— Малышка достала, — говорит мама, — но она крутая. Чем-то похожа на Пеппи.

— Да, — отвечаю я, но думаю, что меня малышка не достала, она одновременно и бесила, и вызывала восхищение, как и ее брат, я никого из них не знала, но ощутила себя ее старшей сестрой, потому что она плохо себя вела, потому что беспокоилась о волосах, жаловалась и тянула время, когда все ее ждали. Я бы никогда ничего подобного не сделала, думаю я, я бы послушалась маму, улыбнулась бы тете, которая собиралась нас сфотографировать, и наслаждалась бы тем, что мою младшую сестру отругали.

Я ВИЖУ ПРОПУЩЕННЫЙ звонок на телефоне, номер начинается с +46. Во рту у меня пересыхает, руки начинают трястись, я закрываю дверь в свою комнату и перезваниваю. Я попадаю на коммутатор и прошу соединить меня с врачом, говорю, мне кажется, он звонил, чтобы сообщить результаты анализов. Да, да, отвечает секретарша и обещает соединить меня, если врач свободен.

— Здравствуйте, — говорю я, когда слышу, как врач называет свое имя, и называю ему свое, а в груди и ушах у меня стучит.

— Здравствуйте, Ида. — Он произносит мое имя так же, как и в тот раз в клинике, с широким шведским «и», которое практически превращается в «э». — Как ваши дела, Ида? — интересуется он.

— Все в порядке.

— Наслаждаетесь летом?

— Да.

— Проектируете красивые дома?

— Ага, — говорю я, нетерпеливо ерзая на кровати.

По телефону его голос звучит немного неразборчиво, но я слышу, он сообщает, что пришли результаты моих анализов, но, к сожалению, с ними не все в порядке.

— Я подумал, надо вам об этом сказать, — говорит он и добавляет еще что-то, я не разобрала.

— Простите, я плохо вас слышу.

Он повторяет свои слова, но я по-прежнему не понимаю, о чем он.

— Простите, но повторите, пожалуйста, еще раз, — говорю я. — Простите, но я должна убедиться, что все поняла.

Он говорит, что у меня недостаточно яйцеклеток и замораживать практически нечего, он использует не такие слова, но какие-то похожие шведские, и на этот раз я все понимаю.

— О, — произношу я.

Я смотрю в окно, на стекле птичий помет, которого я раньше не замечала. Чайка. По фьорду мимо нас скользит большое судно с множеством парусов. Интересно, как оно называется, и кто на борту, и куда оно идет.

— Наверное, я слишком прямолинеен, — говорит врач.

— Нет, — отвечаю я. — Нет, нет. Лучше говорить прямо. Я выдержу.

— Возможно, вы предполагали, что такое может случиться, — продолжает он. — Вам все-таки сорок.

Я заплакала, хотя и не хотела этого делать, плакать не о чем, а он слышит, что я плачу, горло сжалось, нос забит, разумеется, надо было об этом подумать, сейчас я не понимаю, почему не сомневалась, что все получится, ведь мне уже сорок.

— Мне жаль, — говорит он. — Я заметил на ультразвуке, что у вас мало яйцеклеток, но подумал, что будет лучше побеседовать с вами, когда у меня на руках будут результаты всех анализов.

Он продолжает говорить, рассказывает, что мне нужно пройти несколько курсов гормональной терапии, чтобы надеяться на появление достаточного для заморозки количества яйцеклеток, но он этого рекомендовать не может по медицинским показаниям, к тому же это очень дорого. Я прерываю его и спрашиваю, смогу ли когда-нибудь забеременеть. Он отвечает не сразу:

— Всегда есть небольшой шанс. Пока менструации не прекратятся, но… Вы понимаете. Детей надо заводить в тридцатилетнем возрасте, хотя и не всем это подходит. А потом внезапно оказывается, что вы слишком долго тянули. Это очень-очень жалостно, но так иногда случается.

ПРАЗДНИЧНЫЙ УЖИН РЕШИЛИ устроить на кухне, на улице такой ветер, что сидеть там нельзя. Креветки размораживаются на блюде на разделочном столе — Кристоффер съездил в город за продуктами, и свежих креветок в магазине не оказалось. Я вообще удивилась, что он смог сесть за руль. Он не встречается со мной глазами, сидит на диване и читает, иногда обращается к Олее с просьбой отложить в сторону айпад, читает ей вслух. Я брожу по дому и навожу порядок, накрываю на стол, достаю бокалы. Поговорив с врачом, я долго лежала на кровати, плакала, но совсем немного, грудь так сжало, что рыдания не могли прорваться наружу, им не хватало воздуха. Я пыталась делать глубокие вдохи и медленно выдыхать, но воздух шел рывками и толчками, внутри все горело, в груди болело, как будто кто-то сжимал ребра, меня трясло, и я подумала, не поднялась ли у меня температура, и накрылась одеялом, хотя и была одета. В конце концов я не смогла больше лежать без движения, я стояла в ванной и гуглила дыхательные упражнения, попыталась сделать одно под названием «дыхательный квадрат», всхлипывала при каждом вдохе и так замерзла, что пришлось залезть под душ и долго там простоять.

За столом мы поем маме поздравление с днем рождения, это идея Олеи, мама соглашается на «С днем рождения тебя». «Ура тебе» она не осилит, исполняя эту песню надо слишком много прыгать и скакать. Марта, Кристоффер и Стейн поют во весь голос, я пою тихо, мне не хватает воздуха. Я никому не стану мамой, у меня не будет взрослых детей, которые смогут спеть мне поздравительную песню, когда мне исполнится шестьдесят пять, я не буду ничьей бабушкой и у меня не будет внуков, которые захотят отметить со мной Рождество. Во мне будто пропасть разверзлась, я вглядываюсь во что-то пустое, черное и огромное, я пою: «С днем рождения, мама, с днем рожденья тебя», мне такого не споют, слишком поздно. Дышать квадратом: вдохнуть, посмотреть наверх, выдохнуть, посмотреть вправо, вдохнуть, посмотреть вниз, выдохнуть, посмотреть налево, — я проделываю это несколько раз подряд, пока остальные разговаривают.

Мы поднимаем за маму бокалы с белым вином, Кристоффер наливает Олее колы, он не смотрит на меня и не смотрит на Марту, я вижу, что сестра тоже пытается поймать его взгляд. Я не буду наливать колу своему ребенку. Я не буду приезжать в гости к своим детям на дачу, мне некого будет навещать. Вода в мисках для полоскания рук мутная, на поверхности плавают кусочки панцирей. Я чищу креветки трясущимися руками и слышу, как восторгаюсь их размером и красотой.