Залив Терпения - Ныркова Мария. Страница 8

со стороны мы были ебнутыми подростками, самыми обычными на земле: прыщавыми и куцыми, никак не складывающимися в пазл, громкими и болезненно нервными. мы всех раздражали, потому что все знали — это пройдет. теперь, когда мы больше не рядом и дотянуться до него можно лишь через радиоволну, я пытаюсь излечиться от ревущего страха, но с каждым годом давление воздуха тех миров, в которых мы живем, все усиливается. путь становится попыткой сбросить с себя тревогу.

на Сахалине одна из попутчиц, зубной врач из Москвы, хвасталась своей прививкой от клещевого энцефалита, которую «обязательно надо сделать, если летишь на Дальний Восток».

— здесь эндемичный клещ, ты в курсе?

— что такое эндемичный?..

— ну это когда почти все клещи, что водятся в этом ареале, уже носители энцефалита, девяносто процентов вероятности, что, если тебя укусят, ты заразишься.

у меня прививки не было. клещи поползли по ногам, щекоча мое нервное тело. я подумала о противотревожной таблетке, которой у меня тоже не было. придется самой сбросить с себя этих насекомых. я обездвижилась, громко дыша, закрыла глаза:

с тобой все нормально

тебя никто не кусал

никто не укусит

ты жива

ты здорова

ты не умрешь

маша

ты не умрешь

и я никогда не умирала

но я была разной, и меня было много. каждая подчуствинка пугала. даже в самые кризисные моменты, написывая в ужасе и слезах ночные сообщения подругам, я знала, что отчасти притворяюсь. в ту ночь я не спала, сидела и качалась на диване из стороны в сторону, обхватив руками колени, смотря в одну точку, а после, подрываясь, судорожно искала на незагоравшемся экране телефона признаки жизни. моя подруга уже спала, а я писала ей что-то вроде:

окей

мне уже лучше сейчас

нет мне нихуя не лучше

я сейчас встану

умоюсь

включу ютуб

буду смотреть и завтракать да

не конец света

совсем не конец света

я знала, как драматично это звучало. утром она откроет сообщения, прочтет и будет сострадать мне. мне очень хотелось сострадания. но на самом деле — было ли на самом деле?

в каждом моем жесте сквозит ложь недосказанности. любое описание, картина или звук не верны. всегда напускное, меньше, чем я, меньше, чем чувства, что объемлют меня, и точно меньше предощущений, оттенков, скоростей, молний, этих огонечков нейронных связей в плотной мозговой жиже.

духовная работа не синтезируется. не воспроизводится. в этом страх (со)общения.

Эрнесто Сабато описал нечто похожее в «Туннеле». главный герой, Хуан Пабло, становится одержим не женщиной, но не сказанным ею. подозревает ее в измене из-за мелькающих искорок ее глаз, из-за не вовремя загорающегося в ее комнате света. разорвать лицо, снять скальп, чтобы увидеть мысль, которую он/она скрывают. у меня так с собой.

я знаю, как чужды мои мысли моей социальной копии. но меня всегда было так много, что людям кажется: они всё знают здесь. я доверяю им секреты своих первых опытов мастурбации. своих любовных драм. своих потайных желаний. и не вижу в этом никакого таинства.

когда я мастурбирую мытой ледяной морковкой из холодильника, самой большой загадкой является не то, что я делаю это, а то, что я одновременно мысленно вожделею себя, ощущаю холод моркови и неприятие этого собственной вагиной, заставляю ее это принимать от нежелания сдаться, стыжусь своей похоти, боюсь подхватить заразу, опасаюсь, что кто-то нарушит мое одиночество, и воображаю, как кто-то еще захочет мной обладать. я боюсь, что перечислила не все. все не назовешь.

так и секс стал для меня домом, потому что научил сосредоточиваться. во время секса я чувствую себя машиной, которую перепрошивают. перепрошивка = любовь.

мы так мало можем постичь через другого, что физическое воздействие тела на тело, обновляющее мой разум, — это дар, благодарность за который я приношу себе и природе. спасибо, что позволяешь мне принимать помощь других. его помощь.

я помню всю нашу близость с ним, все удовольствие. его сопровождает темнота моих закрытых глаз. у этой темноты свой цвет, такого нет в природе слов.

итак, я вывела формулу: быть вечно в пути и быть вечно с его касанием на теле. то было моей мечтой, то было невоплотимо и остается невоплотимым по сей день. эта формула родилась из кровной нужды и утонет в ней очередным невротическим страхом.

сейчас я стою над горной рекой в городе, где не была с далекого детства, в городе, где мне нужно выполнить семейный долг, который я не хочу выполнять: продать квартиру моего покойного двоюродного деда Вити. последнее имущество, связывающее нас с островом. Витя умер несколько лет назад, завещав моему родному дедушке Сергею, своему брату-близнецу, квартирку на окраине Южно-Сахалинска. вступив наконец в права наследства, дедушка стал искать покупателей, мама ему помогала. так через интернет они нашли семейную пару, на все готовую, лишь бы обрести семейное гнездо. когда покупатель нашелся, на меня оформили доверенность и как самого молодого и мобильного члена нашей семьи отправили заключать сделку. до нее еще неделя, и мне нужно занять себя, чтобы не сойти с ума.

со взрывною волной улетает вся память

это мир это мир это мир

повторяет он

кладя ладони на щеки мои

ледяные стальные

не перестает повторять

перестаю понимать слова

жесты

температуру считывать как знак

для расчета какую одежду надеть

какую одеть Надежду и во что

на сегодня

как настойчиво дует ветер

из его колыбели

и от рук его матери

остается сторониться

но никто не хочет покинуть меня

никто не хочет уйти сам

потому что я очень хорошая

как и должно мне быть

и я выполняю приказы

от неизвестного

без звания и чина

ибо не нужны они ему

чтобы властвовать

не уверена что я действительно чувствую все то что знаю как чувствуется

и что необходимо

и что естественно

не уверена, что я вообще

чувствую

как женщина

или как мужчина

или как кто-то еще

я слышала, что, если человек не чувствует

это депрессия

но кроме — есть еще много симптомов

у меня один

я не чувствую

или нет

во мне есть осколки

но я вынимаю их

и пространство вокруг

стягивается как моллюск

победивший паразита

и ему невдомек

что он боролся

что он проигрывал

что он побеждал

и что на кону его вязкость и жидкость стояли

и выстояли

эти осколки могу назвать

страх

тревога

сокрытие

это чувства?

я уже ничего не знаю

скажите, если да

если нет

если полу-да

если полу-нет

если по Луне

ходили люди

тоже можете сказать да

но мне все равно

Корова. Часть третья

Чехов в «Острове Сахалин» пишет, что север этой земли для жизни совершенно непригоден. он едет туда словно на войну. это 1890 год. там есть небольшие поселения и бесконечная каторга. еще за сорок лет до приезда писателя ни один путешественник или географ в мире не был уверен, что собой представляет Сахалин. они склонялись к тому, что это полуостров, по форме напоминающий кильку, потому что Татарский пролив сильно сужается к северу, а зимой узкий перешеек между Николаевском-на-Амуре и островной землей может замерзнуть.

через сорок лет моя прабабушка Ксения Илларионовна тоже приедет на Сахалин с мужем, деверем, братьями и двумя маленькими дочерьми. японцы сдадут северную часть, и, чтобы привлечь народ на Дальний Восток, там будут раздавать землю, которая не успела стать за годы правления другой империи ни пригодней, ни безопасней. раздача условна. можно выбрать практически любой кусок промерзшей и неухоженной земли и поступать с ней как знаешь.