Рекенштейны - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер". Страница 11

— Я жду, милостивый государь.

— Что прикажете, графиня? — спросил он с некоторым удивлением.

— Что прикажете! — повторила она с насмешкой. — Я ничего не смею вам приказывать; это мне строго запрещено. Но я жду проповеди, которую мой муж поручил вам мне прочесть.

— Граф шутил, говоря о проповеди, графиня; я не имею никакого на то права. А так как вы сами вызываете этот вопрос, то позвольте мне вам сказать, что вы сделаете несчастным вашего сына, если будете продолжать относиться к нему так неблагоразумно. Красота ребенка может приводить в восхищение его родителей и всех его окружающих, но возбуждать в нем тщеславие, — говорить ему о его физических преимуществах — по-моему, преступно. Нет ничего противней женоподобного мужчины, фата, хвастуна, который думает, что физическая красота может скрыть его невежество и его душевную пустоту. А таким человеком и будет Танкред, уже сейчас напыщенный фатовством, если вы не остановитесь в своей слабости к нему. Вы раздражены против меня, графиня, и то, что я сейчас сказал, конечно, не понравилось вам; но Бог свидетель, что все, что я делаю и говорю, имеет целью лишь пользу мальчика, порученного мне.

Габриэль слушала, устремив глаза на красивое, энергичное лицо говорящего, но ей некогда было отвечать, так как вбежал Танкред в сопровождении лакея, несущего колоссальную бонбоньерку; затем пришли оба графа. А немного спустя графиня сказала, что устала, и попросила отвезти ее в свои комнаты.

Как и предвидел доктор, в конце недели Габриэль была вполне здорова и ее ноги исправно служили ей. Для нее это было все, так как ее подвижная натура не выносила покоя. Молодая женщина непрестанно придумывала новые развлечения, и Арно помогал ей в этом с большим увлечением. Устраивал кавалькады, сельские праздники и приглашал провести один день у него в Арнобурге, что приводило в восторг графиню. Она никогда не ступала туда ногой и горела нетерпением войти победительницей в это гнездо своих старинных врагов.

Наконец настал столь желанный день посещения Арнобурга. Граф протестовал против немногочисленного общества, находя это слишком скучным; но Арно обещал ему, что все будет семейно, что его избавят от продолжительных прогулок и что доктор и уездный судья приедут вечером составить ему партию в вист.

Был полдень, коляска ждала у подъезда, и резвые лошади, горячась, били копытами от нетерпения. Граф и Готфрид, в перчатках и со шляпами в руках, ходили взад и вперед по вестибюлю.

— Дай, Бог, терпенья! — воскликнул граф, смотря на часы. — Туалеты жен это истинная напасть для мужей; да вы, конечно, знаете это по опыту, Веренфельс, так как сами были женаты.

Молодой человек покачал головой, улыбаясь.

— Нет; моя бедная, покойная жена была простая, скромная женщина, для которой туалет составлял последнюю заботу. Она не возводила его в искусство, а у меня не было средств наряжать ее. Но совершенно естественно, что у женщин высшего общества, как у графини, другие требования.

Граф вздохнул. Он знал, чего ему стоили в год эти светские требования жены.

В эту минуту одна из дверей отворилась, и в ней появилась Габриэль. Она вела за руку Танкреда. Позади была камеристка. Габриэль была в белом платье, которое казалось совсем простым, но знаток сумел бы оценить дорогие вышивки, украшавшие это кисейное платье, и редкие кружева на ее мантелэ и зонтике. Танкред был в парижском костюме из шелковой материи цвета экрю, с широким кружевным воротником и широким красным кушаком, обшитым бахромой; красный тюк прикрывал его черные кудри. Оба они были действительно так красивы, что просились на полотно. Позабыв все, граф устремил на жену и на ребенка взгляд, исполненный любви и гордости.

Заметив восторг мужа, Габриэль слегка покраснела и с милой простотой извинилась, что заставила его ждать.

— Я вполне вознагражден твоим прелестным видом; а костюм Танкреда действительно очень красив! — отвечал любезно граф, сам помогая жене сесть в экипаж.

День был прекрасный и жаркий. Габриэль раскрыла свой зонтик на ярко-красной подкладке и спокойно прислонилась к подушкам. Она была в прекрасном расположении духа и весело разговаривала с графом и даже с Готфридом, сидевшим против нее.

Проехали лес, который со всех сторон опоясывал Рекенштейн. Гордо возвышаясь на уединенной скале, показался вдали Арнобург. То было огромное здание, менее тронутое временем и нововведениями, чем Рекенштейн.

Когда коляска из-под мрачного свода ворот въехала в главный двор, три молодых человека уже с нетерпением ожидали гостей, стоя на ступеньках узкого крыльца. Арно, сияющий, обнял отца и брата, пожал руку Готфрида и затем подал руку своей мачехе, чтобы вести ее к ожидавшему их завтраку. После завтрака осмотрели комнаты и вернулись в зал.

— Габриэль желает, чтобы я показал ей фамильную галерею. Не хотите ли пойти с нами, Веренфельс? Я вам покажу портрет, который приписывают Гольбейну; все хотели его видеть. Я отдавал его реставрировать и только вчера мне прислали его обратно.

Молодой человек с удовольствием принял предложение. Ему давно хотелось видеть галерею. Они поднялись в первый этаж и длинным рядом парадных зал прошли в обширную галерею, освещенную с одной стороны высокими окнами со стрельчатыми сводами. Эта огромная галерея с прекрасным сводом, как в монастырских коридорах, была выстлана косоугольными белыми и черными плитами; а на стенах, на темных панелях, размещались в два и даже в три ряда портреты всяких размеров, и поясные и во весь рост, изображающие графов и графинь Арнобург-Рекенштейнских. Там и сям на пьедесталах красовались то воинские доспехи в полном составе, то пирамиды дорогого оружия, древних знамен и всяких трофеев.

Габриэль остановилась, как очарованная.

— Ах, как это интересно! — воскликнула она, крепко сжимая руку Арно. — Отчего в Рекенштейне нет такой галереи? Я так их люблю; в них дышит прошлое, под неподвижным взором этих угасших поколений. Впрочем, я нигде не испытывала такого сильного, захватывающего чувства, какое ощутила, войдя сюда.

— Подобная галерея, во всяком случае, любопытна, как история костюмов в течение многих веков, — сказал, улыбаясь, молодой граф. — Но так как это собрание предков имеет счастье интересовать вас, дорогая Габриэль, то я представлю вам их каждого отдельно. Начнем с правой стороны, с самых старых портретов. Вон первый Арнобург Рекенштейн — Руперт и его супруга Агнеса.

И он указал на два портрета, написанных на дереве.

— А вот их внук Эбергард, который пошел в монахи, после того как задушил свою жену по ложному подозрению.

— Фи! Изверг! — воскликнула Габриэль, отходя прочь и отводя глаза от грозного рыцаря, облаченного в кирасу поверх монашеской рясы.

Спрашивая имена и знакомясь с историей жизни изображенных лиц, они медленно продвигались вперед; и по мере того как они приближались к новейшим временам, галерея становилась богаче и полней.

— А это что такое? — воскликнула вдруг графиня, указывая на две большие рамы, занавешенные черным сукном.

— Эти портреты связаны с печальной фамильной легендой и изображают жену и брата Арно Арнобургского, которого вы видите вот тут.

И он указал на портрет такого же размера, изображающий вельможу приятной наружности в щегольском костюме времен Генриха II.

— Какая легенда? Расскажите нам, Арно; я предчувствую: это что-нибудь трагическое.

— Да, это нечто весьма печальное. Но вот факт таков, каким нам его передает хроника. Во второй половине XVI века в этом самом замке жили два брата: Жан Готфрид и Арно, на два года моложе первого. Они нежно любили друг друга; и когда младший, возвратись из путешествия по Италии, привез молодую жену — Жан Готфрид принял их с распростертыми объятиями. Бианка была дочь благородного венецианца, красивая, как греза, но пагубная для тех, кто к ней приближался; все должны были ее любить, и, по словам хроники, в глазах ее был демон, убивающий тех, кто подчинялся ее чарам.

Не разделяя мнение хроникера, я полагаю, что Бианка была красивое и опасное существо, которой не так легко противиться. Бедный Готфрид испытал это на самом себе. К несчастью, Бианка питала к нему безумную страсть. Ему бы следовало бежать от нее, но он не имел на то силы и, позабыв брата, увлекся ею. Но пылкой и страстной итальянке этого было недостаточно; она решила отделаться от мужа, который стеснял ее, и однажды Арно был найден заколотым; но удар оказался не смертельным. Жан, любивший брата, несмотря на то, что обманывал его, усердно ходил за ним; но глаза Арно раскрылись и он осыпал брата заслуженными упреками. Узнав, что не кто иной, как Бианка посягнула на жизнь своего мужа, Жан Готфрид был охвачен ужасом и раскаяньем; объявил своей невестке, что отказывается от нее и поступает в монастырь, чтобы искупить свое преступление. Конечно, эта безумная женщина вымолила у него последнее прощальное свидание. На этом свидании, устроенном в одном из старых флигелей замка, Бианка отравила своего любовника и себя. Их нашли мертвыми в уединенной комнате, которую Арно велел тотчас же замуровать, оставив там их тела. Затем велел занавесить черным сукном портреты двух преступников; и с тех пор ничей глаз не видел их.