Морозов книга 7 (СИ) - "Гоблин - MeXXanik". Страница 50

— Задержанный Морозов, — сообщил парень.

Тот вздохнул, отложил периодику, включил компьютер и принялся оформлять меня в журнале учета. Это заняло еще десять минут. После чего жандарм нажал на кнопку, и мы прошли в коридор, по обе стороны которого тянулись железные двери с номерами камер. Время от времени, в коридорах встречались посты, на которых дежурило по двое жандармов.

Конвоир провел меня на второй этаж, остановился у камеры с нужной цифрой и попросил:

— Встаньте лицом к стене, Михаил Владимирович.

Я послушно исполнил просьбу и, как положено, заложил руки за спину. А жандарм загремел ключами, отпирая комнату. Наконец, дверь заскрипела, и конвоир скомандовал:

— Входите.

Я отлип от стены и вошел в камеру. И дверь за моей спиной тут же захлопнулась. Я же осмотрелся.

Небольшая тёплая комната освещалась висевшей под потолком тусклой лампочкой. А в стене напротив входа, высоко было прорубленое небольшое окошко. Дотянуться до него не получилось бы никак. Но можно было рассмотреть клочок неба и бегущие по нему облака.

Обстановка в камере была простой. Кровать у стены, рядом с ней стоял стол. А у входа висел умывальник и расположился отгороженный санузел.

— Удобно, — оценил я, запоздало подумав, что, наверное, это бастион для высокорожденных. А камеры простолюдинов выглядят иначе.

Я прошел к кровати, скинул обувь и улегся на матрас, думая, как за сутки добраться до Воронцова.

Впрочем, долго думать мне не пришлось. Спустя какое-то время, за дверями камеры послышались шаги. Затем кто-то остановился напротив камеры, загремел железными ключами, а затем послышался грозный оклик:

— Встать!

Я поспешно вскочил с кровати, вытянулся по стойке «смирно».

Дверь открылась, и в помещение вошел человек, который катил перед собой тележку. Лицо конвоира скрывала надвинутая на глаза фуражка.

— Ужин, мастер Морозов, — хрипло произнес он, подкатил дребезжащую тележку к столу, и поставил на столешницу тарелку. Рядом тут же оказалась металлическая кружка с чаем.

— Спасибо.

— Ешьте осторожнее, сегодня вам блюдо от шефа, — предупредил разносчик и положил рядом с едой томик какой-то книги.

— Чтобы скоротать вечер, — пояснил жандарм в ответ на мой удивленный взгляд. А затем развернулся и покатил тележку к выходу.

Дверь за гостем закрылась, и я сел на кровати. С интересом осмотрел книгу. Усмехнулся: на полях страниц стояли пометки, сделанные простым карандашом, сложив которые я смог прочитать послание:

«Ворон лежит в лазарете».

Старательно стерев бледные отметки, отложил книгу и задумчиво принялся ковыряться в тарелке с макаронами, щедро сдобренными обжаренным фаршем и луком.

Осталось решить, как попасть в лазарет? Можно попытаться симулировать приступ, но лекарь должен подтвердить, что я плох, и только потом меня на время поместят в нужное мне помещение. А можно…

Ложка звякнула обо что-то металлическое. И я осторожно поддел спрятанный в еде предмет. Вынул его, поднял, чтобы рассмотреть.

На дне ложки в тусклом свете блестел обломок лезвия. Видимо, это и был тот самый подарок от шефа. Намек, что делать с этой вещицей, я понял без слов. Спокойно доел макароны, отодвинул пустую тарелку и откинулся на кровать, считая шаги патрульного в коридоре.

Тяжелые подошвы стучали по бетону, приближаясь. Время от времени, человек останавливался, видимо заглядывая в камеру и проверяя, все ли в порядке с арестантом. И я крепко сжал в пальцах обломок лезвия. А затем решительно закатал рукав робы. И выдохнув, глубоко полоснул лезвием по коже. На бетонный пол закапало красное. И я почувствовал, как в глубине души, почуяв запах крови, поднимает голову мой миньон.

— Сидеть. Место, — мрачно приказал я.

Затем обмазал угол столика, который расположился у кровати и осторожно лег матрас. Так, чтобы рука свисала на пол и была видна в глазок. Конвоир остановился напротив моей двери, лязгнула задвижка, открывающая обзор. А через секунду, в коридоре послышался истошный крик:

— Лекаря в камеру! Попытка самоубийства!

Загремела связка, затем с лязгом заворочался в замке ключ. И дверь открылась, а в помещение ворвался жандарм:

— Что случилось, Михаил Владимирович? — крикнул он, и в голосе прозвучала тревога.

Подбежал ко мне, присел рядом с кроватью. Умело снял с пояса ремень и затянул повыше раны.

— Упал неудачно, — ответил я. — И зацепился за край стола. Вот и натекло.

Жандарм покосился на обломок лезвия, который валялся у кровати. Нахмурился и неожиданно сунул мое импровизированное оружие в карман. Потом взглянул на меня с осуждением, но промолчал.

В камеру ворвалась команда из нескольких дружинников и лекаря, молодого человека лет двадцати пяти, в белой робе Синода. И в руках этот лекарь держал сумку с рисунком крыльев.

Парень подбежал ко мне, присел рядом, отодвинув жандарма, открыл саквояж, и вынул оттуда бинт и флакон с каким-то снадобьем. Открыл пробку, и по комнате поплыл резкий запах. Лекарь быстро полил кусок бинта жидкостью и туго замотал рану.

Кожу обожгло, и я зашипел от боли. А лекарь встал, быстро осмотрел меня, и произнес, обращаясь к дружине:

— В лазарет его. Не мешкайте.

Парни закивали. Подхватили меня, и выволокли из камеры.

В комнате лазарета резко пахло какими-то травами и металлом. Странный железистый привкус от вдыхания воздуха оставался на языке. А еще, здесь было практически пусто. Только на одной кровати лежал связанный мужчина. Судя по прикрытым векам, он крепко спал.

Воронцова я узнал, но вынужден был признать, что заключение не пошло ему на пользу. И без того немолодой мужчина, казалось, постарел лет на двадцать. Кожа его посерела и обтянула углы челюсти, оставив несколько глубоких складок на лбу и вокруг рта. Нос из-за этого сделался острее, а уголки губ опустились. Кустистые брови нависали над глубоко запавшими глазами, прикрытыми бледными веками. Волосы были всклокочены и торчали в стороны, словно их давно не касались расческой.

— Везет нам сегодня, — едва слышно пробормотал лекарь. — В Остроженской крепости находятся два ведьмака. И оба оказались в лазарете. А все потому, что мой напарник пожелал мне удачной смены. Вот же гад. Встречу и обязательно двину ему за это в морду.

— Он вас так проклял? — вяло поинтересовался я.

— Именно. Нельзя лекарям такого желать. А ведь до утра еще много чего лихого может приключиться.

Я подумал, что парень оказался прав, но говорить об этом вслух не стал.

Меня провели к кровати, усадили на жесткий матрас. Лекарь еще раз осмотрел меня, и сделал знак жандармам. Один из них снял с пояса браслеты, которыми приковал мою руку к кровати.

— Вечером я проверю ваше состояние, — предупредил лекарь. А я с опаской покосился на соседа по палате:

— А что с мастером Воронцовым?

Лекарь остановился, обернулся:

— С Арсением Петровичем творятся странные дела. В него словно бес вселился. И это сказывается на его поведении. Такое бывает, когда человек надолго отрезан от силы.

Он как бы случайно покосился на мою перебинтованную руку, и я кивнул:

— Да. Бывает.

— В последнее время ему становилось все хуже, — продолжил лекарь и вновь посмотрел на Воронцова. — Мастер перестал осознавать, где находится. Забыл, кто наш император.

— Какой ужас, — протянул я сочувственно.

— А сегодня он спросил, что такое Синод, — парень осенил себя священным знаком. — И мы перевели в больничное крыло, всерьез опасаясь за его здоровье. Того и гляди Спасителя забудет.

— Избави нас всех судьба от такой участи, — я закатил глаза.

— Теперь решается вопрос об отправке мастера в дом скудоумия.

— Надеюсь, ему смогут там помочь, — кивнул я.

Лекарь и жандармы вышли из помещения. Я же откинулся на кровать.

Меня начало мутить. Голова кружилась, и я взглянул на бинты, которые напитались красным. И запоздало подумал, не перестарался ли я с глубиной раны. Впрочем, рядом с кроватью была установлена кнопка вызова лекаря. Если сделается совсем плохо — успею на нее надавить.