Мадам придет сегодня позже - Кубелка Сюзан. Страница 42

Три спальни, комната с гардеробом, большой холл с книжными стеллажами до потолка и уютной кукурузно-желтой софой. И здесь достаточно мебели, чтобы сразу въехать.

Фаусто может сочинять что угодно. Дом выглядит теплым и обжитым. Нет даже намека на холодную стерильность ремонта, здесь якобы только что проведенного.

— Кто здесь раньше жил? — кричу я вниз, услышав, что Фаусто вернулся.

— Старая супружеская пара!

Тоже неправда. Скорее семья с маленькими детьми. На первом этаже мне попались белые детские пластмассовые часы, а здесь я наткнулась на две розовые заколки для маленьких девочек, в ванной — на резиновую утку. Не похоже на чету пожилых пенсионеров!

А это что? К стене рядом с желтой софой прислонена картина в резной позолоченной раме. Переворачиваю ее и чуть не сваливаюсь с лестницы от испуга.

Это портрет дядюшки Кроноса!

Таращусь на картину. Никакого сомнения! Это наш благодетель, богатый дядюшка Фаусто в молодости, как живой. Мои ноги вдруг становятся ватными.

— Ах вот ты где! — Фаусто незаметно поднялся по лестнице и заглядывает мне через плечо. Молча подношу к его лицу картину.

— Это старый господин, продавший мне дом! — Кажется мне, или действительно его голос звучит неуверенно? — Предыдущий владелец, месье Бернарден.

— Это дядя Кронос, — холодно бросаю я, — видно даже слепому!

— У тебя галлюцинации, детка. Твои венские мозга поехали. Хотя подожди. Ты не совсем не права. — Он берет картину из моих рук и подносит ее к свету. — Сходство действительно есть!

Я молчу.

Фаусто задвигает портрет за софу. Для него вопрос решен. Для меня, однако, нет.

— Почему вы не встроили на первом этаже ванную? — спрашиваю я. — И на кухне нет вентиляционной трубы.

— Потому что потому! Ты же сама всегда говорила, что излишек новомодных штучек тебе претит!

— Но ведь ты покупал дом не для меня. Об этом никогда не шла речь. Ты его купил, потому что хотел заработать…

— Раньше было одно, сейчас — другое, — подводит итог Фаусто. — Теперь это твой дом, поэтому я по возможности все оставил по-старому. А если ты в свое время захочешь от него избавиться, — ты меня слушаешь, Тиция? — потому что найдешь свою мечту в Провансе, его будет легко продать благодаря шарму. Каждый вложенный франк — потерянные деньги. Я прав?

— Ты можешь мне сказать, что именно вы здесь перестраивали с середины мая?

— На тебя никогда не угодишь, — раздраженно говорит Фаусто, — вечно этот перекрестный допрос. Если тебе не нравится дом — так и скажи!

— Почему предыдущий владелец, этот месье Бернарден, оставил свой портрет, как ты считаешь?

— Он и мебель оставил, и постельное белье. Книги оставил. Он переехал с женой в дом для престарелых там мало места. А вот что еще, любовь моя. Я предлагаю, ты здесь обустроишься и останешься на пару деньков. Что тебе делать в жарком городе? Шум машины, вечные пробки! В Париже уже невозможно дышать, ни один нормальный человек не остается на лето в городе!

— А ты? Ты тоже останешься здесь?

— С превеликим удовольствием. Неужели ты думаешь, что я хочу умирать от жары в Париже? Я взял на себя смелость спланировать загородную вылазку. Лолло упаковала наши вещи. Выбери место, где бы ты хотела спать. А я тем временем принесу их!

— Сколько ты хочешь тут пробыть?

— Может, недельку? Посмотрим, как нам здесь понравится!

Фаусто возвращается с двумя тяжеленными чемоданами. Это все для меня. Для себя же он упаковал маленькую сумку!

Потом мы едем ужинать в трехзвездочный ресторан, расположенный в двадцати километрах отсюда, в старом замке. Фаусто один выпивает две бутылки вина, будто у него пожар в груди. Однако машину вести он в состоянии. К полуночи мы возвращаемся, и он желает немедленно лечь в постель. Никаких разговоров, ему нужен покой!

— Значит, здесь обоснуемся? — Он стоит в самой большой из трех спален и рассматривает супружескую кровать, которую я днем застелила свежим бельем. — Ну что ж, годится!

С быстротой молнии он разоблачается. По комнате летят рубашка, брюки, туфли, белье, вслед несется довольное кряканье. Он нагишом валится в постель.

Когда я выхожу из душа, Фаусто все еще лежит на спине и не сводит глаз с предмета гордости Франции, прямо, как стрела, устремленного вверх.

— Доктор, доктор, — зовет он дурашливым детским голосом и показывает на член, словно впервые видит его, — у меня здесь болезненное вздутие. Как вы считаете, это серьезно?

— Очень серьезно, месье Сент-Аполл!

— Тогда придите в постель, мадам. С этим надо что-то делать!

Я того же мнения. Улыбаюсь ему, но не успеваю вынуть гребешки из волос, как он с лихорадочным блеском в глазах вскакивает.

— Куда ты? — ошарашенно спрашиваю я.

— Сполоснуться! — Он уже исчез.

Ну ладно, сейчас успокоится. Предвкушая третью ночь любви, забираюсь в белоснежные простыни, пахнущие свежестью и солнцем. На этом мягком, душистом ложе по воле Господа (и Фаусто) зародится мой ребенок. Не сегодня, не завтра. Но с середины следующей недели опять начнутся радостно опасные дни!

Приходит Фаусто, красивый как греческий бог, и становится надо мной на колени. Вода капает с его пениса, как из пожарного шланга.

— Я абсолютно чистый, — он подносит его к моему рту, — поцелуй, родная!

Доставляю ему удовольствие, хотя это не просто. У Фаусто все такое большое, что член с трудом помещается у меня во рту и я почти касаюсь его зубами. К тому же меня начинает тошнить, когда он проникает слишком глубоко. И как-то я все представляла себе иначе. Мы так долго не были вместе в последнее время. Я соскучилась по нежности, по ласковому слову!

Но Фаусто стонет от вожделения, часами, как мне кажется! Когда он, наконец, захочет меня?

Так, потихоньку насыщается. Ложится ко мне и начинает меня ласкать — там, где приятнее всего. Даже с первой попытки попадает в нужное место!

Но тут у меня вырывается вздох блаженства, и это было ошибкой. Он сразу отнимает руку. Не страшно, все равно я хочу, чтобы он вошел в меня.

Нежно его обнимаю, прижимаюсь к сильному телу. Я хочу его до боли. Хочу чувствовать, сжимать, целовать его! Он мой муж! И две последние ночи были чудесные.

Фаусто замечает это, высвобождается из моих объятий и поворачивается набок.

— Почеши мне спинку, — канючит он детским голосом, — меня кто-то укусил. Какая-то мошка. Сильнее почеши. Посередке. Каждый позвонок, вверх и вниз. А теперь под лопаткой. А-а-а-а-х, хорошо!

Его голос становится все тише. Он вдруг засыпает, ночью просыпается, начинает мастурбировать и кончает:

— … беременеешь!

Я не сплю до рассвета и раздумываю.

Две красивые ночи в Париже. Очевидно, это было уже чересчур! Теперь опять начнется засуха. Жарко — холодно. Кнут и пряник. Этот мужчина не может меня любить.

И как я не могу этого понять?

У меня вдруг начинается ужасная мигрень. Голова раскалывается. Все тело — от моего никому не нужного чрева до самого сердца — ноет.

Фаусто лежит рядом, похожий на ангела, и сладко спит. (Неудивительно после такого количества вина!) Время от времени у него вырывается легкий вздох. Его львиная грива занимает всю подушку. Кудри разметаны по моей щеке, рука лежит у меня на груди. Он такой тяжелый, что мне трудно дышать. Нет, что-то должно произойти. Так не может продолжаться!

Но на следующий день становится еще хуже.

Ранним утром Фаусто вдруг выпрыгивает из кровати. Ни поцелуя, ни слова объяснения. Когда я, наконец, отваживаюсь последовать за ним в ванную, он уже бреется.

— Дорогая Тиция, — начинает он, увидев меня в зеркале, — я должен с тобой серьезно поговорить! Твое поведение этой ночью — просто скандал! Я женился на тебе, потому что думал, на тебя можно положиться. Наконец маленькая веселенькая жена, сказал я себе, прекрасная венка, которая не зудит, не задает вопросов и не превращает твою жизнь в ад. А что происходит? Стоило мне создавать фирму и начинать работать?

Он ест меня глазами. Я пожимаю плечами.