Сойкина Ворона (СИ) - Чередий Галина. Страница 45
Губы к губам, губы по коже, соль и пряность ее вкуса на моих губах, ее губы обхватывающие мой член, отчего я кусаю в кровь свои, сдерживая крик чистого кайфа.
Мои стиснутые кулаки врезаются в жалобно скрипящий диван под нами, потому что невыносимо просто неподвижно и безмолвно выдержать этот протяжный стон Женьки, что она издает принимая меня так глубоко в свое горло. Я не понимаю в этот момент отчего так сносит башню – от того, что ощущаю сам или это ее кайф.
Ее тонкие пальцы, царапающие, комкающие простынь, пока она мечется и рвется из моего захвата на бедрах, а я смотрю, ловлю одурманенный блеск глаз, взахлеб пью, дурею-шалею от вкуса, и это мой-ее-наш кайф сейчас льется криком из нее.
Лицом к лицу, Женька хрупкая-сильная-совершенная подо мной, одинаково шокированно-пьяные взгляды друг в друга, роскошные бедра щедро распахнуты, я вторгаюсь в самую желанную влажную тесноту. Танец плоти, что был у нас обоих не раз. Прежде, между нами и с другими. Но это – иное. Это – впервые для обоих. Я не схожу с ума, просто не помню вдруг как пребывать в пространстве разумности, улетаю, но не могу хотя бы прикрыть глаза, потому что вижу отражение себя, своего полнейшего охренея этой новизной небывалой в синих глазах напротив. Женька обвивает ногами, толкается навстречу, гнется на излом, гладит мое лицо, не разрывая запредельного взаимного проникновения. Ей не нужно вторить тому, что шепчу я, не в состоянии удерживать в себе свое «никогда-никогда-ни с кем-никогда», за нее все говорят глаза. И я ни за что не хочу прерывать это слияние-признание, пусть уже мышцы вдоль позвоночника и в паху полыхают и болезненно сокращаются от усилий удержать прущий оргазм, продлить то сокровенное, что бушует между нами. Нет, оно – мы, между нет больше ничего.
Женька решает за обоих, опрокидывая меня на бок и на спину, седлает, принимая в себя стремительно. Насаживается резко, мгновенно обращая обоих в лютое пламя. И только тогда я осознаю со всей бритвенной остротой – не кончим сию же секунду и конец мне – сдохну к хренам уже. И снова вижу отражение своего безумия в ее глазах. И все – летим, вцепляясь друг в друга и врываясь взаимно так, будто желаем врасти. Горим-горим свободным пламенем счастья и медленно-медленно оседаем перемешавшимся навсегда пеплом покоя. Этот пепел – не сгоревшее насовсем ничто, он лишь почва для нового и очень скорого возрождения того, что случилось и будет теперь случаться. Нужно просто чуток дух перевести…
Я закрыл глаза… и проснулся от звонка моего сотового черт знает сколько времени спустя.
– Су-у-ука-а-а! – прошипел нащупав одновременно отсутствие рядом Женьки и словив такой удар боли по башке, что вынужден был тут же замереть. – Вот я долбоящер!
У нас с Женькой случилось … ЭТО! а я взял и отрубился, едва кончив? Ну п*здец же просто! Вот как так можно было облажаться? Я частенько раньше думал над тем, чем же нахрен может отличаться хороший секс в принципе и тот самый загадочный секс с любимой женщиной, о котором упоминают мужики с каким-то странным видом. Прежде был уверен – это некий групповой стеб окольцованных над свободными, ну или типа замануха какая-то, как в финансовую пирамиду, ага. На крайняк – эдакая уступка женской романтичности и желанию ощущать себя исключительными, на которую идут влюбленные мужики. Типа жалко что ли, да, любимая, никакого сравнения с другими, ты перевернула мой сексуальный мир.
Но хрен я угадал. Мы с Женькой последний раз не трахались, не сексом занимались. Даже не сшибались жестко, пытаясь выжимать исключительно давно желанный кайф, а по факту, как вылезло потом – захватывали, присваивали. Я уж точно. Мы… черт знает… срастались, сливались, реально дышали и существовали вместе, и ничего лучше со мной в жизни не случалось, хотя спроси меня как происходило – не смогу отчетливо воспроизвести не единой картинки, жеста, шага – только ощущение. Одно, огромное, нереальное, и, сто процентов, общее. Ну все, Миха, был ты свободный стрелок да весь вышел. От такого на сторону рыскать или даже поглядывать – на всю голову долбанутым быть.
Телефон затрезвонил снова, долбанув по моей трещащей черепушке, и я таки встал, скинув одеяло, отчего стало мигом, пипец как, холодно. Я даже зыркнул не открыта ли форточка в комнате, прежде чем пошлепать до вешалки у двери, где в кармане куртки, которую я однозначно не сам туда повесил, и разрывался аппарат. Кстати, остальные шмотки, что, наверняка, дорогой валялись тут недавно, тоже аккуратно были сложены на стуле. Глянул на экран, убеждаясь, что угадал – мамуля звонит и охнул. Недавно? Двадцать два тридцать четыре! Это я выходит почти девять часов продрых? Ну, офигеть же!
– Да, мам, – сказал, точнее хотел сказать, но вместо этого вышел какой-то скрежет, и осознал, что в горло как песка насыпали, и он там все натер до кровавых мозолей походу.
– Заболел? – без приветствий и обиняков спросила мамуля впрямую.
– Да нет, я просто спал, вот и хриплю, – сбрехал я, хоть и понимая – бесполезно.
– Миша, соврешь мне еще раз, и я приеду! – пригрозила жестокая родительница.
– Ну немного, мам, ноги слегка промочил. Ерунда делов!
– Температура есть?
– Еще не мерял. Только проснулся. Честно.
– А градусник и лекарства хоть какие-то у Жени есть?
– Я спрошу. На крайняк сам в ближайшую круглосуточную аптеку сгоняю. Не переживай, мам.
– Тридцать первого в пол-одиннадцатого? Ждет тебя там кто, сынок. Значит так, сегодня обходитесь чем есть, а завтра с утра позвоню и честно мне скажешь, как себя чувствуешь, понятно? Если станет сильно хуже – говоришь мне адрес, и я приезжаю.
– Ну, ма-а-ам…
– Не мамкай, не маленький уже! Приезжаю и привезу все, что нужно. Обещаю Женю твою не покусать и даже не пугать.
– Мам, да все со мной…
– Миша, уясни пожалуйста: то, что ты теперь с девушкой живешь и даже твоя женитьба в будущем не отменяют того факта, что ты – мой ребенок. И я не могу перестать о тебе переживать и стремиться лечить, кормить и помогать только потому, что для этого у тебя есть еще одна женщина.
– Мне больше нравится думать, что вы обе будете просто меня любить, а полечиться или поесть я могу и сам.
– Какой ты у меня еще одичалый все же, Миш. Ну ничего, поговорим на эти же темы через время. Я чего звонила-то: Аня с детьми тут рядом, и мы все поздравляем вас! – на заднем плане раздался нестройный хор голосов моей родни, заставив улыбнуться. – С Наступающим вас, сынок! Лечись!
– С Наступающим! Я вас всех люблю!
Натягивая на голое тело треники и футболку, я морщился – кожа казалась какой-то необычно чувствительной и даже болезненной, а резь в горле набирала обороты. Ну вот, какого же черта именно сегодня, а?
Пошел на негромкую музыку на кухне и замер в дверях, залюбовавшись. Женька танцевала и готовила. Именно так. На большом столе посуда, доски, продукты, а она скользит вокруг него, плавно двигаясь в ритме музыки. Вот вскинула руки и закружилась, поднявшись на носочки и закрыв глаза, а у меня дыхание перехватило. Жаль длилось это всего с полминуты, пока она меня не засекла, я чую, мог бы так хоть до утра простоять, глаз от нее не отводя.
– Выспался? – спросила Воронова, мигом меняясь в лице и возвращаясь к готовке.
Только сейчас я заметил и то, что она елку нарядила и даже гирлянда на ней блымает, и то, что в духовке громко что-то шкворчало, распространяя офигенный аромат.
– Жень, ты прости меня, скотину такую беспардонную, – повинился я, подходя к ней и обнимая со спины.
Вдохнул, уткнув нос в изгиб шеи, и веки набрякли мигом, вынуждая прикрыть глаза. Женщина, которая пахнет моим счастьем. Моя женщина.
– Эй, ты мешаешь! – продолжая что-то нарезать, она слегка толкнула меня, на самом деле только провокационно пристроив уже привставшего бойца между своих ягодиц. – И за что это я должна тебя прощать?
– За то, что взял и задрых. Я не такой вообще-то, чесс слово.
– Миш, ты практически не спал последние сутки, перемерз, нервничал.