Офелия учится плавать - Кубелка Сюзан. Страница 2

Я отправилась в Торонто, в колледж. И поскольку я закончила его с уверенностью, что мне предстоит еще многому научиться, я проработала два года в университетской библиотеке и все свободное время посвящала чтению биографий знаменитых женщин, которые когда-либо были написаны. Это придало мне мужества. Что умеют они, могу и я, сказала я себе и решила, во что бы то ни стало, стать богатой и знаменитой и показать миру, из какого теста я сделана.

Следующим этапом была работа в библиотеках чуть ли не всей Канады. В Ванкувере я открыла бойкую книжную торговлю. В Монреале была директором архива самой популярной ежедневной газеты. В Оттаве вложила все свои скромные сбережения в литературное кафе, вскоре ставшее местом встреч не только писателей, но и государственных чиновников, дипломатов, актеров и художников. Через пять лет я выгодно продала его и поместила деньги весьма осторожно. Пусть под небольшой процент, зато им не грозит опасность в один прекрасный день бесследно исчезнуть.

Как все французские канадцы, я выросла двуязычной. Но в отличие от других, со времен колледжа я владею английским и французским как устно, так и письменно. Это подтолкнуло мою карьеру, потому что, вплотную занявшись средствами массовой информации, я смогла дорого продать себя.

За самые высокие гонорары я работала для радио Канады и Канадского телевидения. Потом был Голливуд. Одна американская кинофирма взяла меня заведующей отделом печати, и за четыре года я удвоила свои накопления. Моя последняя работа была самой интересной, потому что опять была связана с книгами: я должна была открыть в Монреале филиал одного крупного французского издательства и руководить им.

Я заметила в себе одну особенность. Если меня что-то интересует, у меня это получается. Тогда мне не нужны специальные дипломы (их здесь, кстати, никто не спрашивает) и чудовищно дорогие курсы. Если меня что-то действительно привлекает, как, например, книги, кино или зарабатывание денег, я постигаю любую науку в рекордные сроки. Точно так же в любви. Тут я тоже на лету схватила главные правила.

Так вот! Напрасно на нас, женщин, нагоняли страх. «Сладкой малютке только шестнадцать» или «Тебе семнадцать, ты блондинка» — вся эта детская эротика просто чушь. В жизни котируется не девушка, а женщина. Важен не бутон, а цветок. К тому же любой, покупавший цветы за баснословные деньги, знает, что иные бутоны и вовсе не распускаются. Умные мужчины это тоже знают.

Тот, кто любит женщин, получает больше. Я сама — живое тому доказательство. Достигнув тридцати, я больше не разочаровала ни одного мужчину. До того, признаюсь, случалось. Я была слишком зажатой, не испытывала ни малейшего желания, а вид обнаженного мужского тела был мне омерзителен. Теперь все иначе, слава богу!

Да-да! Я дитя своего времени, нашего сумасшедшего, дикого, опасного времени, имеющего, однако, то преимущество, что мы постепенно заново открываем очарование зрелости. Я осознанно говорю «заново», ведь Овидий утверждал еще две тысячи лет тому назад, что женщины расцветают в полную меру лишь после тридцати шести, и — поверьте мне! — поэт знал, о чем говорил!

Да что я все о римлянах!

Мэй Уэст, первый американский секс-символ, автобиографию которой я проглотила на одном дыхании, начала свою карьеру в кино в сорок лет. Красавице-блондинке Катрин Денев за сорок, а в Америке она считается олицетворением европейской красоты и элегантности. А у кого лучшие роли в телесериалах — в «Далласе» и «Денвер-клане»? У женщин старше сорока. Они и зарабатывают больше всех. Да, темпераментная Джоан Коллинз лишь в пятьдесят два стала мировой телезнаменитостью и гребет миллионы.

От этого уже никуда не уйти: уверенные в себе, зрелые женщины наступают, и я с удовольствием наблюдаю, как они уверенно отвоевывают свое исконное место на работе и в постели. Именно поэтому я лежу здесь на желтом диване, обитом шелком, такая беззаботная и довольная в свои сорок один год, и с уверенностью смотрю в будущее. Когда мне исполнится пятьдесят, я уже все докажу миру. Я распланировала все до мельчайших деталей, вскоре это свершится, а пока я наслаждаюсь затишьем перед большой бурей.

Если повернуть голову, я вижу себя во всю длину в овальном зеркале на стене, и это наводит меня на блестящую мысль. Я исполню желание своего детства и закажу свой портрет, пока я в Париже. Я отдам увековечить себя всю — рыжие локоны, грудь и талию, бедра и ляжки вплоть до ухоженных пальчиков на ногах — настоящему парижскому художнику. Самое позднее через шесть месяцев, быть может даже раньше, и скорей всего обнаженной, как Мане писал свою Олимпию.

Пусть это слишком смело, зато будет иметь непреходящую ценность, потому что никто не сможет мне потом сказать: «Какие же смешные вы тогда носили платья!» Однако чулки в черную мушку должны попасть на картину. А правую руку с бразильским кольцом я соблазнительно положу на обнаженное бедро. Кто сказал А, должен сказать и Б.

Я, наконец, встаю. Невероятно, как быстро летит время! Целых два часа я пролежала на своем удобном диване. Но я не просто мечтала, я и делом занималась. Я, между прочим, считала своих любовников. Результат я записала. Оказывается, их было сорок три!

Сорок три кому-то покажется внушительной цифрой. Если говорить честно, она меня тоже поразила. Прежде чем написать все имена, я могла поклясться, что спала самое большее с двадцатью мужчинами. Некоторых я с трудом вспомнила, и я абсолютно не уверена, что не забыла одного или двух. Но насколько я могу окинуть взглядом, их было сорок три, и хотя цифра выглядит внушительно, поверьте мне, ничего особенно волнующего во всем этом не было.

К тому же я не виновата. От своей бразильской прабабки я унаследовала определенный темперамент (который проявился, как гром среди ясного неба, в день моего тридцатилетия), и, естественно, мужчины это чувствуют. Они, правда, не летят на меня как мотыльки на свет (такое, по-моему, бывает только в кино, но хотя бы один всегда оказывается под руками, и кто бы он ни был, он выкладывается вовсю).

Дело в том, что со мной может каждый, каким бы старым он ни был. И может часами. А утром перед завтраком может еще раз. Но если со мной может каждый, это еще вовсе не значит, что я хочу с каждым. Я разборчива, а в будущем буду еще разборчивей. У меня, конечно, богатый опыт, но, просматривая сорок три имени, могу сказать, что мои любовники были весьма заурядными. Большинство было менее образованно, и многие меньше зарабатывали. Некоторые были женаты (как потом всплывало), и только у шестерых была действительно интересная профессия. Все они наверняка были милыми, симпатичными мужчинами, но ни за одного я не захотела бы выйти замуж. Правда, если быть честной, я не могу себе даже представить мужчину, ради которого я бы пожертвовала своей свободой.

Но прежде чем признаться себе, что его вообще не существует, я бы с удовольствием завела себе действительно влиятельного любовника: министра или директора международного банка, главу государства или нобелевского лауреата, короче, человека, которого интересно послушать, с идеями и широким кругозором, который не испугается умной женщины.

И лишь перепробовав весь спектр снизу доверху, от безработного переселенца до главы государства, лишь тогда я успокоюсь. Я буду знать, что в том, что касается мужчин и брака, я ничего не пропустила. Я могу со спокойным сердцем оставаться вечерами на работе, не терзаясь, что мужчина моей мечты на том празднике, от которого я только что отказалась. Лишь тогда я буду уверена, что моя жизнь, как я ее проживаю, для меня единственно верный путь.

То есть я это и так знаю. Но хотела бы подтверждения.

В моем салоне три большие балконные двери. Я выхожу на террасу — и попадаю прямо в парижскую весну. На крыше напротив воркуют голуби, а дрозды поют так сладко, что душа наполняется счастьем. Пантеон на расстоянии вытянутой руки. Его купол напоминает тугую материнскую грудь, а белые колонны залиты солнечным светом. А я чувствую себя такой свежей, красивой и соблазнительной, как никогда в жизни. В этом, очевидно, и заключается магия Парижа — не в Нотр-Дам, Лувре и Эйфелевой башне, а в том, что здесь чувствуешь себя красивее, чем в любом другом месте. Да, я сразу догадалась, именно это влечет весь мир на берега Сены, опьяняющее чувство, что ты неповторима, что у тебя есть все шансы и даже президенты международных банков и главы государств доступны тебе.