Офелия учится плавать - Кубелка Сюзан. Страница 31

Ривера пьет чересчур много. Сначала виски, потом четыре большие рюмки водки. Держится, впрочем, хорошо. Очевидно, к алкоголю привычен, и только слегка затуманившийся взор выдает, что он не совсем трезв.

Его взгляд падает на мою полную тарелку.

— Вам не нравится семга? — удивленно спрашивает он.

— Нравится, нравится. Но вдруг пропал аппетит.

— У вас аппетит, как у маленькой птички, — констатирует он. — Я закажу вам десерт. Здесь есть свежая лесная земляника. Не возражаете?

— С удовольствием. — Я благодарно улыбаюсь и складываю руки на коленях.

— Вы всегда такая молчаливая? — спрашивает он, позванивая кусочками льда в своем бокале.

— Только если нужно. Я с удовольствием слушаю вас. Ваш английский превосходен. Вы долго жили в Америке?

Ривера польщено улыбается.

— Моя жена американка. — Он не говорит «бывшая жена». Значит, не признает развода.

— Послушайте, — он словно прочитал мои мысли, — если вы где-нибудь читали, что моя жена бросила меня, то это ложь. Лиза — верная душа. Это я в вечном поиске. Мне нужны новые и сильные эмоции. Без любви я не могу работать. Понимаете? Художнику нужна свобода. — Он берет мою руку, целует и задерживает в своей. — Если я вам сейчас скажу, что нахожу неотразимой такую красивую женщину, как вы, вы на меня не обидитесь?

— Нет. Разумеется, нет! — Я забираю руку. — Но нельзя мучить человека, с которым скреплен узами брака. Это не хорошо!

— А что хорошо в жизни? — удивленно спрашивает он. — Вы можете раскрыть секрет?

— Многое, думаю я, многое хорошо. Но я не для того сюда пришла, чтобы спорить с ним, и ограничиваюсь таинственной улыбкой, чем окончательно располагаю к себе.

— Моя прекрасная канадка! О чем вы думаете?

Он-то явно думает о постели.

— О вашей жене.

— О моей жене? — Он не может в это поверить. — Почему вы, дражайшая, думаете о моей жене, когда я сижу перед вами во плоти?

— Меня интересует, где она?

— За городом, — недовольно бурчит он, — в нашем имении в Южной Франции.

— И чем она там занимается?

Он измученно вздыхает.

— Работает над новой Коллекцией.

— Красивые вещи?

— Понятия не имею. Я в моде ничего не смыслю. А теперь мы поменяем тему. Мне кажется, есть более увлекательные вещи, чем говорить о моей жене.

— О чем же хотели бы поговорить вы? — спрашиваю я подчеркнуто наивно. — О вчерашней даме? Предыдущая подруга?

Реджинальдо громко хохочет.

— Вы забавляете меня, Офелия. Такая молодая и уже столько сарказма. Но я тактичен, любовь моя. От меня вы ничего не узнаете. Моя частная жизнь для меня — святое, женщина может доверять мне. Она может устраивать со мной самые разнузданные оргии, никто об этом даже не догадается. Я нем, как могила. Вы можете чувствовать себя в безопасности.

— Я ненавижу оргии.

— Почему?

— Потому что это не имеет ничего общего с любовью. Это для извращенцев или для мужчин, у которых проблемы с потенцией.

Он заказывает еще рюмку водки.

— Вы правы, — замечает он после первого глотка, — оргии — это что-то неаппетитное. Лучше всего с одной женщиной наедине. А теперь я сяду к вам поближе. Вы слишком далеки от меня, моя любовь.

Ривера встает и садится рядом со мной на коричневую бархатную банкетку.

Подают землянику, и он, с рюмкой водки в руке, смотрит, как я ем. Когда я заканчиваю, он обнимает меня и прижимает к себе.

— Какие у вас планы на вторую половину дня?

— Я еще не знаю.

— Могу я вам кое-что предложить?

— Нет, лучше не надо.

Он хочет положить руку мне на бедро, но я его не пускаю. Была бы я влюблена, я бы не возражала. А так мне мешают все эти люди, то и дело посматривающие в нашу сторону, чтобы не пропустить подробностей того, как знаменитый дирижер Реджинальдо Ривера опять идет налево. Не часто ведь такое в жизни увидишь, тем более так близко.

Но больше других посетителей меня смущает мужчина, который только что вошел. Он садится на табуретку возле стойки бара, громко заказывает коньяк, и не какой-нибудь, а знаменитый «Коньяк Фин Шампань 1830», которым славится «Риц» и маленькая рюмка которого стоит двести долларов. Он делает один глоток, с облегчением вздыхает и с таким отвращением смотрит на Риверу, будто он из полиции нравов.

Что-то тут не так. Этот мужчина в дорогом коричневом костюме стоял в холле, когда я вошла в отель, потом несколько раз проходил мимо открытой двери в бар — с опущенной головой, нервной походкой. Теперь он рискнул войти внутрь, но это еще не все. Моя интуиция подсказывает мне, что он чего-то хочет от нас. Вернее, не от меня, а от Риверы.

— Вы знаете мужчину у стойки? — тихо спрашиваю я. — В коричневом костюме?

Ривера бросает на него взгляд.

— Нет, никогда не видел. А что?

— Он не спускает с вас глаз. Может, он вас знает?

— Вполне может быть. Я знаменит, моя дорогая. Меня знают многие, кого я и в глаза не видывал. А теперь я должен вас поцеловать!

— Нет, пожалуйста, не надо. Здесь слишком много народу.

— Вы абсолютно правы.

Реджинальдо выпрямляется, поправляет свой галстук, приводит в порядок пиджак и подзывает официанта.

— Гарсон, последнюю рюмку водки и счет.

— Куда вы направляетесь? — спрашиваю я, продолжая играть в наивность.

— Вам это прекрасно известно.

— А если я не пойду с вами?

Ривера улыбается с торжествующим видом.

— Вы не бросите меня в беде, я знаю. Так не делают, если одеваются так, как вы. Ваше платье все выдает. Кстати, оно совершенно прелестно. Обворожительно. Если бы вы умели петь, я бы вас тут же ангажировал. А так я только могу попросить вас подняться наверх, в мой номер-люкс, и немного выпить. Можно?

Он сжимает мою руку.

Выпить? Насмешил. Я прекрасно понимаю, чего он хочет. Но мне это не так уж неприятно. Которую неделю я опять одна. С того рокового воскресенья меня не целовал ни один мужчина. Я хочу отдаться, утонуть в сильных руках, забыть все плохое. Секс всегда дарит яркие ощущения. А это именно то, что мне надо в моем теперешнем состоянии. Я хочу, наконец, избавиться от физиономий четырех подонков, преследующих меня во сне ночь за ночью. Ривера, правда, женат, а браки я принципиально не разрушаю. Но в этом случае я ничего не отнимаю у его жены. Он обманывает ее безостановочно. Я ничего не изменю.

— Маленькую рюмку, — говорю я кокетливо, — одну маленькую рюмку, не больше и не меньше. Вы обещаете?

— Ну, разумеется. — Он целует кончики моих пальцев. — Я испанец, а мы, испанцы, — джентльмены. Вы этого не знали, любовь моя?

Он оплачивает счет, сумма невероятно высокая. Небрежно вытаскивает из кармана брюк толстую пачку крупных купюр, отсчитывает, почти не глядя, несколько на стол, так же небрежно запихивает остальные обратно, сует одну купюру официанту в руку и ведет меня к лифту.

Когда мы проходим мимо стойки бара, странный мужчина в коричневом костюме протягивает руку, хочет что-то сказать, но в последний момент сдерживается и поворачивает голову.

— Он хочет автограф, — самоуверенно решает Ривера. — Мне постоянно надоедают, но тут уж ничего не поделаешь, это неизбежно, если ты стоишь в свете рампы.

В лифте мы одни, и хотя мы поднимаемся только на один этаж, он тут же идет ва-банк. Его рука на моей груди, не успела закрыться дверь, другая уже лезет под юбку, и когда я его прогоняю оттуда, он так плотно прижимает ко мне нижнюю часть своего тела, что его анатомия не может укрыться от меня. Насколько могу судить, он прекрасно сложен и его член вдвое больше, чем у Нури. Вот это да!

Обычно мне этого достаточно, чтобы настроиться должным образом. Я — страстная женщина, люблю мужское тело, нахожу его прекрасным, и когда там внизу что-то шевелится, мои жизненные силы просыпаются. Но на этот раз шевелится слишком рано, то есть слишком рано обращают мое внимание, а это не предвещает ничего хорошего!

Если мужчина до первого поцелуя сует мою руку себе между ног или без ложного стыда тычет своим любимым предметом мне в поясницу (или в живот, что то же самое), значит, у него проблемы с потенцией и он зациклен на своем пенисе.