Офелия учится плавать - Кубелка Сюзан. Страница 63

Точно так же с Проспером. Я знала, что мы переживали звездные часы, но не предполагала, что отныне буду сравнивать с ним каждого мужчину, в пользу Проспера, конечно. Это никак не входило в мои планы. Не Уинстон был виноват в том, что мне были скучны французы (я это четко понимаю), а Проспер. Да-да. В мыслях у меня, правда, был Уинстон, но в сердце — Проспер. А это главное!

К тому же сегодня от него пришло письмо. На красной бумаге, со множеством марок, синих, белых, красных, полосы и звезды, это в его духе. Я сразу же прочитала письмо, в салоне, на желтом канапе, растянувшись на горе шелковых желтых подушек, как тогда, когда я впервые поговорила с ним по телефону и предвкушала нашу первую ночь.

Письмо не длинное. Проспер не любит писать. Ноты ему ближе, чем фразы. Но я вчитываюсь и вчитываюсь и смакую каждое слово!

Что же он пишет? Приедет навестить меня? Ура! Я вдруг начинаю реветь и долго не могу остановиться.

Со дня его отъезда я боролась с этим. Но после уик-энда с Уинстоном должна признаться: я люблю Проспера! Не только телом!

«Бэби, — пишет он своим красивым, ровным почерком, — я видел тебя по телевизору. Я все время думаю о тебе. Не могу спать, не могу сконцентрироваться на своей музыке. Я должен тебя увидеть. На следующей неделе мы летим в Бразилию. Потом в Японию. Очень напряженная программа, каждый вечер концерты. Только в сентябре мы свободны. Второго октября играем в Голландии. 12-го сентября я мог бы быть в Париже. Напиши немедленно, приезжать мне или нет. Если от тебя не будет вестей, я полечу обратно в Нью-Йорк. Я люблю тебя! Проспер Д.»

Выплакавшись, хватаю конверт и изучаю штемпель. На нем стоит шестнадцатое августа, мой день рождения, день телепередачи из Лондона. Две с половиной недели письмо было в пути. Сегодня — третье сентября. Проспер уже в турне. Где он? В Японии? В Бразилии? Я не знаю ни адреса, ни отеля, ни города. Мне надо срочно связаться с ним.

Но как?

Вытираю глаза. Как появляется Проспер, я всегда плачу. Верный признак. Раньше со мной такое бывало только в случае с Тристрамом. В Тристрама я была до того влюблена, что начала плакать от каждого звонка, от каждого письма, от любого признака жизни. Теперь опять то же самое.

Ладно, сентиментальность в сторону, как мне выйти на него? Позвонить ему домой — совершенно немыслимо. Но я не зря работала в масс-медиа, я умею производить розыски и всегда интуитивно попадаю в цель. Так же и на этот раз.

От Проспера я знаю, что в Европе существуют два джазовых агентства: одно — в Германии, другое — в Голландии. Поскольку его турне заканчивается в Голландии, я предполагаю, что те в курсе. Так и есть. Я позвонила в Голландское посольство, попросила отдел печати — там всегда хранят все местные телефонные справочники — и попросила номер агентства. Звоню туда на удачу — и вот меня уже соединяют с дамой, которая организовывает турне.

От нее я все узнала. Проспер уже в Японии. Мне известны город, отель, номер телефона, где они и во сколько играют. Сегодня они в Токио. Мне полегчало на сердце.

Сразу звоню туда. Здесь, в Париже, половина одиннадцатого утра, там уже половина восьмого вечера. Если повезет, я поймаю Проспера перед концертом.

Он действительно еще в своем номере.

— Алло! Это Офелия.

— О, бэби! — Он заливается смехом, и в его хохоте сквозит безграничное облегчение. Потом становится серьезным. — Мне так не хватает тебя. Мы увидимся в Париже?

— Конечно! — Я с большим трудом подавляю новые слезы. Этот голос! Медленный, глухой, с хрипотцой, он околдовывает меня. Этот низкий, эротический тембр волнует меня, как если бы Проспер стоял рядом.

— Я подумал, что ты меня разлюбила. Ты не ответила на мое письмо.

— Письмо пришло только сегодня. Я его прочитала несколько минут назад.

— Значит, мы увидимся во вторник?

— Конечно! Я тебя встречу. Ты знаешь свой рейс?

— Да, секунду! — Он называет мне номер. Потом говорит скороговоркой: — Я, кстати, уже два раза звонил. Тебя никогда нет дома. Я испугался, что ты уже вернулась в Канаду.

— Я? Я все время на месте. Когда ты звонил?

— Последний раз в субботу в пять часов дня.

Значит, в Париже было восемь утра.

— Верно, меня не было. — Я была на Пигаль, в этой мерзкой забегаловке с курящей стриптизершей. Но ему я об этом не говорю. — У тебя все в порядке? — спрашиваю я вместо этого.

— Спасибо, все очень хорошо. Только устал. Мы все устали. Нам почти некогда спать. Часто играем до полуночи, а в семь утра встаем и едем в другой город, чтобы вечером снова выступать. О, крошка! — Он на секунду замолкает. — Я люблю тебя!

— Я тебя тоже.

— Правда?

— Да! Я так рада, что ты приедешь.

Он смеется.

— Мы пробудем три дня в постели. О’кей?

— О’кей!

— Я тебе завтра позвоню. Сейчас мне пора идти. Я еще не переоделся.

— Публика хорошая?

— Очень хорошая. Отзывчивая. До завтра. Гуд бай!

— До свидания, дорогой! Покажи им, на что ты способен!

Кладу трубку. Уинстон забыт. Через неделю приезжает Проспер. Я могу уже начать строить планы. Но сначала просмотрю оставшуюся почту. Ну, наконец! Нелли прислала мне последнюю главу. Она не длинная, всего пятнадцать страничек. Чудно! С этим я справлюсь за пару дней. Сюда же она вложила небольшое письмецо. Извиняется за опоздание. Но почему она так долго не давала о себе знать, она не пишет.

Мама прислала мне с той же почтой иллюстрированный журнал. Ага! Последний номер «Пиплз Магазин». И что там? Оказывается, Нелли влюбилась в нового губернатора Калифорнии. А он в нее. Выглядит он очень приятно, вдовец, якобы на десять лет моложе ее, но на фотографиях разницы в возрасте не видно. Кстати, они были сделаны в Голливуде, в доме одного знаменитого продюсера. Он давал в честь обоих большой прием. Речь даже шла о женитьбе.

Пристально разглядываю фотографии.

Любят ли они друг друга по-настоящему? Или это только несерьезная история, чтобы бесплатно попасть в газету? Нет. Мужчина выглядит искренним. К тому же он видит только Нелли, а не камеру, и это хорошо. Большинство политиков начинают игнорировать своих спутников, как только замечают, что их снимают. Тут же заигрывают с камерой, а все вокруг для них — пустое место. Но здесь все иначе. Оба видят только друг друга. Видно, что влюблены. Я с удовлетворением откладываю журнал.

Кстати, загадка с Риверой тоже разгадана. Мама перепутала имена. Большой любовью Нелли был Валери Бельтур, директор Оперы. Оба до сих пор дружат, думаю, платонически. Он сейчас как раз на «Голливуд-Брайт-Стар-Ранч», чтобы перед возвращением привести себя в форму. Ривера был всего лишь маленьким увлечением. Неудачным, как и у меня!

Проспер приезжает в Париж! Я не буду праздновать встречу с Уинстоном. Некогда. В магазинчике на площади Контрэскарп быстро покупаю себе обед: салат из кукурузы с красным перцем, запеченную дыню с шампиньонами и большой кусок рисового пудинга с карамелевым соусом. Все свежее и готовое к употреблению. Мне не надо ничего готовить, это именно то, что надо. Я хочу работать, хочу сделать как можно больше до приезда Проспера. В сентябре я всегда в хорошей форме!

Месяц начинается удачно. И не только для меня. Нелли открывает свой первый вегетарианский ресторан. Бадди четыре вечера подряд играл в «Соленом поцелуе» с новой американской группой, и играл гораздо лучше, чем когда бы то ни было. Проспер дарит свое искусство японцам. Мама заканчивает летний семинар о знаменитых канадских художниках на рубеже двух веков. Тристрам делает хороший бизнес в Монреале: купил целый квартал, предназначенный на снос, и уже начал ремонт первых домов. А Уинстон действительно победил на выборах. Он новый министр финансов Англии, и вечером, после подсчета голосов, он звонит мне, чтобы сообщить об этом.

— Дорогая, мы победили!

— Поздравляю! Это точно?

— Абсолютно. Это был настоящий обвал! — На заднем фоне я слышу смех, гул голосов, пение. Тарахтят телексы, звонят телефоны, очевидно, в разгаре большой сабантуй.