Граничный Орден. Стрела или Молот (СИ) - Сторбаш Н.В.. Страница 3

— Вешко твой пусть сам на телеге трюхает. По укладу в пять дней мы должны прибыть. Любому дурню ясно, что мы на поезде приедем. А с едой что? Чуть не подох чужак-то! Даже воду свежую не налили.

— Ну откуда ж у нас столько еды, чтоб кажый дён менять! Цветень же месяц, не урожайник. Да и не было здесь никогда чужаков. Я и на жарник едва уговорил людей.

— Пусть каждая изба в свой черед готовит и несет в жарник. Разносолы не надо, хоть отруби сварят, день простоит, потом свиньям скормить или курам. Потом другая изба варит. И воду хоть раз в неделю менять! В другой раз приеду, самого заставлю пять дней в жарнике отсидеть! Понял?

— Понять-то понял. Да чего их, нелюдей, кормить? Все едино — сжечь.

— А если б то не чужак был? Если б городской чин прибыл? Или купчишка какой от дороги отбился?

— Так что же я, совсем дурной? Нешто я чужака не узнаю?

Карницкий поднял голову и увидел, что Аверий надвинулся на старика. Того и гляди, ударит.

— А узнаешь? В Ордене три лета учат тому, а ты сразу и отличишь? Почему не спросил знак показать? А вдруг, пока орденцы сюда от поезда топали, на них чужаки напали, раздели, ограбили да еще и пытали день? И сейчас перед тобой не орденец Аверий Марчук, а чужак, в его одежды обряженный?

— Чур меня, чур! — старик размашисто сделал знак, отгоняющий злых духов.

— Значит, так. Сегодня-завтра к вам прибудут орденские служки. Их кормить-поить, на постой взять. Покажешь им, где того чужака увидели. Часто первый прокладывает путь следующим, так что они постерегут, пока путь не закроется. И чтоб новый жарник построил! Крепкий и хотя бы на пятерых.

Грамотей мелко кивал и пятился.

«Уж не перестарался ли Аверий? — подумал Карницкий. — В следующий раз ведь не известят город, а сами спалят потихоньку. И хорошо, если сожгут попаданца, а если коробейника или путника?»

— Но за то, что делал всё по укладу, будет тебе награда. Кого учишь на замену?

— Внука, — вздохнул старик. — Сына учил, но тот помер.

— Лето учебы Орден возьмет на себя. Как вернемся в город, отпишем наверх, будет деревне облегчение.

— Ох, благодарствую! Благодарствую! А то тяжеленько выходит. Много берут за учение, уже люди косятся на меня…

Марчук не был в настроении выслушивать разглагольствования деревенского грамотея, потому резко того оборвал:

— А сейчас готовь нам двух коней, а лучше трех, и чтоб кто-то показал дорогу до станции. Хоть почтовой, хоть железной.

— Так ведь это… доберетесь ли до ночи? Может, у нас заночуете, а уж с утреца…

— Где станция?

— В соседней деревне. Оно там получше, и постоялый двор есть, и почтовая станция. Поезд каждую неделю встает, так ведь скоро темнеть будет.

Марчук все же добился, чтоб им дали коней, при том не самых негодящих. Значит, не столь уж нищая деревушка-то, раз были верховые кони с уздой и седлом. Мальчишка верхом сгонял до железных путей, забрал саквояжи. Орденцы же успели поесть, Карницкий даже половину листа написал.

Когда посыльный вернулся с вещами орденцев, те уже были готовы отправиться. Карницкий легко взмыл в седло, проверил, на достаточную ли длину опущены стремена, скривился, что надел сапоги без каблуков. Конь сразу почувствовал опытного наездника и баловать не стал. Марчук же забрался на спину своей кобылы с крыльца, тяжело перевалил ногу, кое-как нащупал стремя и жестковато взялся за уздечку. Впрочем, ездить он умел, хоть и не был столь привычен, как его подопечный.

Карницкий заставил коня пройти по кругу, напоследок оглядел деревушку, где впервые встретился лицом к лицу с чужаком, и поскакал вслед за Марчуком и провожатым.

Дело об украденных штанах и двух мертвых зайцах. Часть 1

Когда-то орденский дом находился на окраине города, стыдливо прячась за небольшим леском. Но шли лета, Старополье разрасталось. И нынче на месте грунтовой дороги проходил мощёный тракт, вокруг незаметно встали дома, поначалу скромные деревянные, потом кирпичные в два-три яруса. Появились разномастные лавочки, по утрам одуряюще пахло сдобной выпечкой, мерно стучал молоточком сапожник в мастерской, собаки лаяли на проезжающие повозки, тоненькими голосками бранились дети, споря, чей черед водить. На соседних улицах их били, обзывая орды́нцами, те же не уступали, давали отпор и сами ходили в атаку на навозников и кожемяк.

В орденской слободке не хватало лишь нищих и убогих, боялись спасовы люди орденцев, обходили стороной. Пусть чужаков-иномирцев почти никто из обывателей не видел воочию, но хватало одних разговоров, чтобы породить жгучий страх, который постепенно стали испытывать и перед самими орденцами. Давно и прочно вошли в жизнь слухи, что те любят хватать бездомных, тащить в жуткий подвал и пытать до смерти, чтобы их кровью закрывать двери из других миров. Вроде бы дело-то полезное, но отдавать свою кровушку за-ради цельного мира никто не хотел. Потому сторонились орденцев не только нищие, но и обычные люди, семейные, мастеровые и зажиточные. Мало ли что взбредет в голову борцам с чужаками? Вдруг почудится, что ты не уважаемый Меньшак по прозвищу Мяско, уже десять лет торгующий телятиной и свининой на Сучьем Загривке, а пришлый, что натянул его личину. И как доказать иное?

Вот только как бы ни боялся народ, какие бы ужасы ни сочинял, но при первом же подозрении присылал вестников в этот самый дом, дабы меньшее зло уничтожило большее. Потому там всегда были открыты ворота, и каждый мог заглянуть в просторный двор, где и днем, и ночью стояли три запряженные упряжки, и кучера не отходили от них дольше, чем нужно для облегчения и перекуса. Еще можно было разглядеть само здание, широкое и приземистое, у которого нижний ярус сложен из кирпича, а верхний — из дерева.

Так сделано неспроста. Прежде наверху жили сами орденцы. В городе не хотели сдавать им комнаты, боялись, что такие жильцы принесут хворь, подхваченную у чужаков, потому и приходилось Граничному Ордену сразу строить дома и под дело, и под жилье. А ведь всем известно, что жить и спать можно только в деревянном срубе, камень-то высасывает из тела и тепло, и саму жизнь. Сейчас в Старопольском отделении служило уже почти тридцать человек, многие были семейными, и все уже не помещались в старом здании. Пришлось выкупать землю и строить новый дом только под квартиры. А второй ярус отдали под архив и кладовые.

Карницкий переписал отчет набело, еще раз пробежал глазами, нашел одну ошибку, но исправлять не стал, иначе заставят переделывать. Осталось лишь заверить у старшего и можно сдавать чернильникам — так называли тех служак, что не высовывают носа из бумаг и вечно придираются по мелочам: то почерк неразборчив, то подписи не хватает, то написано не по правилам. Марчука отыскать было несложно, Адриану подсказали, что тот часто сидит в архивах и перечитывает старые дела.

Аверий и впрямь сидел за покосившимся столом, водил пальцем по строкам, шевеля губами.

— Я закончил отчет. Будьте так любезны, прочтите его и, если всё написано верно, подпишите, — сказал юноша.

— Карницкий, — вздохнул Марчук, — а проще ты изъясняться можешь? Неужто в питомнике не научили? Давай свой отчет.

И тут же уткнулся в принесенные записи, выведенные аккуратным почерком без всяких модных завитушек, снова зашевелил губами, будто проговаривая написанное вслух. Адриан даже и не думал смеяться над столь странной манерой чтения. Мало кто из попавших в питомник знал грамоту. Да и с чего бы? Туда брали сирот, случайно выживших после прихода попаданцев, и причина не в человеколюбии или жалости. Граничный Орден славился далеко не этими качествами. Расчет, смекалка и хладнокровие — вот главные ценности ордена.

Во-первых, сироты никому не нужны и никто их не хватится. Государству тоже выгодно, чтобы такие дети не бродяжничали на улицах, не сбивались в стаи и не обворовывали честных граждан. Во-вторых, они хотели поквитаться с чужаками и готовы были ради этого трудиться. В-третьих, само их выживание означало, что у них есть качества, нужные орденцам. Например, они не померли от лихоманки, занесенной попаданцами, или догадались укрыться вовремя, или хотя бы обладали некоторой долей удачи.