Карми - Кублицкая Инна. Страница 29

Вот пуговицы-то и произвели в Майяре переполох. Если не у всех была возможность обзавестись экзотическими шелковыми нарядами, то на пуговицы у модниц средств хватило, и, продолжая по-прежнему пользоваться крючками и булавками, они стали нашивать на одежду бесчисленное множество пуговок. Хватило теперь работы и пуговичникам, и ювелирам; а сметливые горожанки стали прорубать в золотых и серебряных монетах по две дырки: такие пуговицы обходились дешевле, чем сделанные цеховыми мастерами из того же количества металла.

И разумеется, на пуговицы, повинуясь моде, тратили огромные деньги. Именно после визита в Майяр принцессы Арет-Руттул в Гертвире возникла поговорка «разорился на пуговицах». Так, по слухам, заявил на собрании гертвирских цеховых старшин один из зажиточных горожан.

Сава, конечно, знала, что майярские дамы живут очень замкнуто, не выходя обычно за ворота замка, но когда она просидела в тесных и душных комнатушках королевского дворца несколько дней, то поняла, что долго здесь не выдержит.

— Стенхе, — спросила она, — неужели они выходят отсюда только на собственные похороны?

— Почему? — возразил Стенхе. — Еще на богомолье. Сава замолкла, задумалась, а назавтра объявила Пайре, что, раз уж она получила возможность побывать в Майяре, ей хотелось бы проводить время с большей пользой для души.

— Я хочу побывать в прославленных майярских храмах, — сказала она. — Когда еще я смогу совершить паломничество?

— Я полагал, ты не очень набожна, государыня моя, — проговорил Пайра. — Я слышал, ты не так уж часто бываешь в храме.

— Видишь ли, — пояснила Сава, — Руттул, правда, не запрещал мне ходить, но не очень одобрял…

Стенхе в душе усмехнулся. В Сургаре Сава отправлялась в храм только по большим праздникам, когда на этом настаивал Руттул. Но раз уж принцесса говорит совсем другое, он не будет оспаривать ее слова.

Так что Пайре пришлось уйти и обдумать маршрут паломничества; он пришел на следующий день и принес список. Сава список взяла, поблагодарила и сказала, что подумает. Думала она в две головы со Стенхе; Стенхе заявил, что часть пунктов вполне можно выкинуть: они лишь отнимут время, в то время как интереса особого не представляют.

— Можно добавить Ваунхо, — сказал Маву, разлегшийся на полу. — Говорят, там красиво.

— Ни в коем случае. — возразил Стенхе. — Сургарцам близко к Ваунхо лучше не подходить: там уйма фанатиков.

— Тогда Лоссаре, — предложил взамен Маву. — Оттуда рукой подать до замка Ралло. Навестили бы Старика.

— Ты о чьих интересах думаешь? — спросил Стенхе.

— О своих, — ответил Маву. — О господских делах пусть господа думают.

Сава рассмеялась; Стенхе крякнул неодобрительно:

— Распустили тебя… — и обратился к Саве: — Ну что, госпожа, будем делать?

Сава взяла гусиное перо, макнула в чернильницу и решительно стала черкать в списке; Стенхе стоял за ее плечом, подавал изредка советы. Напоследок, когда Сава засыпала пергамент песком, Стенхе сказал тихо:

— И прямо в дороге можно будет придумать что-нибудь еще.

Ездить в повозках Саве совершенно не нравилось, но приходилось смириться. Она сидела закрытая от всего мира занавесями, посматривая на свет божий через щелки. Повозка тряслась, отвратительно наклонялась при поворотах, у Савы от долгого сидения постоянно затекали ноги. Порой, когда места кругом были пустынные, Сава выбиралась из повозки, Стенхе или Маву помогали ей сесть в седло, и она отводила душу в стремительной скачке.

Пайра выходил из себя от неподобающего поведения принцессы, но она успокаивала его, с почти искренним благочестием молясь в каждом древнем храме, который попадался по дороге. Новые храмы она перестала посещать после того, как убедилась, что последние два века храмы строились по единому, утвержденному высочайшей властью шаблону, отличаясь только иконами и статуями, которые выполняли разные мастера. Но и тут был введен единый канон, и Сава, вдоволь насмотревшись однотипных интерьеров, могла уже ходить по ним с закрытыми глазами.

Другое дело — старинные храмы. Они когда-то были посвящены совсем иным богам, и приверженцы новой религии лишь чуть перестраивали их, приспосабливая к своим обрядам. Новые хозяева относились к старинным святыням по-варварски, но многолетние старания изжить языческий дух никак не могли побороть настойчивые напоминания о древних богах — то на барельефе в руках почитаемой святой обнаружатся цветы, издревле посвящаемые прекрасной богине, а то могущественный бог Накоми Нанхо Ванр оказывался похожим на лучезарного воителя Лаонэ Нгарнао.

Стенхе, улучив момент, когда Пайры не было рядом, указывал на несоответствия в статуях и барельефах, показывал, где в стенах новая кладка или, наоборот, новые проходы и как стерты базальтовые ступени поколениями молящихся.

Сава с любопытством вглядывалась в древние лики, выслушивала многословные пояснения Стенхе, щедро награждала бродячих сказителей за старинные, еще доаоликанские, поэмы-речитативы, язык которых был чуть архаичен, но хорошо понимаем простым народом.

Пайра радовался такому вниманию к прошлому Майяра; он гордился своей богатой родословной, хотя, как выяснила Сава, историю Майяра знал плохо — только основные события, которых стыдно не знать знатному человеку.

А Сава впервые задумалась над тем, кем были для Майяра аоликану, и пришла к выводам, которые не рискнула высказать ни Пайре, ни Стенхе, приберегая их до Сургары, для Руттула. И поскольку выводы эти пекли ей язык, она заторопилась домой, в Тавин, и караван, описавший по Майяру широкий круг, устремился к Воротам Сургары.

Едва их миновали, Сава почувствовала себя свободнее и позволила себе шокировать Пайру, сменив пышные одежды на скромное, чтобы не сказать бедное, платье, подол которого совершенно бесстыже задирался до колен, когда она ехала верхом по-мужски.

И в первом же удобном месте Сава устроила купание, как привыкла, голышом, но от Пайры это удалось скрыть. Озабоченный неожиданным исчезновением принцессы, Пайра отправился разыскивать ее, но нашел только Маву, который сидел на берегу и глубокомысленно шлепал по воде веточкой.

— Где государыня? — спросил Пайра вставшего при его приближении хокарэма.

— Не беспокойся, господин, — заявил Маву. — Что с ней может случиться в Сургаре? — Он неопределенно ткнул прутиком в чащу прибрежного кустарника.

Пайра оглянулся на сопровождающего его Мангурре. Тот улыбнулся, показав два ряда испорченных зубов. Пайра чуть заметно кивнул ему и ушел.

Мангурре остался. Когда Пайра удалился достаточно далеко, Мангурре услышал тихий голос:

— Маву, брось мне рубашку.

Голос раздавался вовсе не из кустов, куда ранее указывал Маву, а от большого камня, торчащего из реки. Мангурре весело помахал рукой.

— Отвернись, нахал, — приказала ему Сава, не делая никаких попыток спрятаться за камень. Она ловко поймала свернутую в комок рубашку, встряхнула, разворачивая, и оделась. От берега камень отделяла полоса мелководья, и Сава, придерживая подол на уровне колена, вышла к хокарэмам.

— Что уставился? — спросила она у Мангурре и обратилась к Маву: — Побей его.

Маву наградил коллегу невесомым подзатыльником.

— Не извольте гневаться, государыня, — поклонился Мангурре. — Не думал, что вельможная дама купается в реке, как простая смертная.

— И много простых смертных купается в Майяре? — возразила Сава. — Майярцы воды боятся, как… как не знаю чего, не с огнем же сравнивать. — Она призадумалась: — А насчет реки ты, пожалуй, прав. Маву, как ты полагаешь, может быть, стоит построить в Савитри зимнюю купальню? Маву ответил каким-то междометием.

— Расходы… — вздохнул Мангурре. — Дороговато станет.

— Ничего, — отозвалась Сава. — Я нынче богатая. Мой дед передал в мое пользование треть доходов с княжества Карэна.

— С принцем надо будет посоветоваться, — проговорил Мангурре.

— Не беспокойся, — отозвался Маву. — Руттула она поставит перед свершившимся фактом, когда надо будет расплачиваться со строителями.