Приют изгоев - Кублицкая Инна. Страница 47

С Абраксаса как шелуха с пересохшей луковицы слетела вся его спесь. Неожиданно он ощутил себя под взглядом этого несомненно мудреца и, наверное, волшебника, мальчишкой, как в детские годы, когда получал выговоры от покойного отца. И плаща на его плечах не стало, да и рост был обыкновенным. И еще он почему-то почувствовал себя несчастным. Взглянув, в поисках поддержки, в небо, он увидел только бессмысленно, как стая вспугнутых голубей, мечущиеся в синеве серебристые шары; го-, лоса, обещавшего ему богатство и величие, не было…

– Что смотришь? – хрипловато сказал неведомый мудрец, проследив за его взглядом. – На родственничка своего надеешься? Зря. Не по тебе эта ноша, правду тебе скажу. Да и ему она не по зубам оказалась, вот и призывает тебя.

– Какой родственник? – непослушными, словно занемевшими губами произнес Абраксас.

– Эк тебя прихватило-то! – Мудрец усмехнулся. – Присядь-ка, расслабься.

Он похлопал большой сильной ладонью по столу перед собой, как бы приглашая, и Абраксас послушно опустился на место, где сидел до появления серебристых шаров.

– Какой родственник, спрашиваешь? – Мудрец не спеша полез к себе под камзол и достал оттуда нечто похожее на бутылку из-под вина, но прозрачную и заполненную прозрачной же жидкостью. На бутылке была белая продолговатая наклейка с какой-то витиеватой надписью и овальным рисунком посередине, изображавшим пшеничное поле со снопом на переднем плане. – Кем он там тебе приходится – прадед, кажется? Или прапрадед? Аха этот ваш?

– Аха-колдун? – помертвевшими губами переспросил Абраксас.

– Да какой он колдун! – пренебрежительно бросил мудрец. Из второго кармана внутри камзола он достал прозрачный же стакан в тонкую продольную полоску. – Все его кол довство в Книге. Он уже забыл, как простейшее заклятие навес ти, – говорил он, откупоривая тонкую металлическую пробку и наливая из бутылки в стакан. – А по Книге кто угодно что угодно сделает. С Книгой даже мне тягаться трудно, хотя оба мы hi вашего мира. Да мне и не к чему… Выпей вот, на дорожку. Пуп тебе предстоит долгий.

Абраксас с подозрением посмотрел на подвинутый ему мере: стол стакан.

– Что это?

Мудрец усмехнулся.

– Можешь считать, что настой. Волшебный, само собой. Вдруг поможет.

Абраксас протянул руку, взял стакан и принюхался. В носу защипало, и он чихнул – пахло крепким хмельным и чем-то еще.

– Пей, пей, не задерживай посуду, – подбодрил мудрец. Он взял из-под носа купца остывший пирог, понюхал и разломит пополам. Абраксас взял свою половину и поднес стакан к губам. Горло ожгло, и он торопливо стал жевать.

– Молодец! – похвалил мудрец и налил себе. – Волшебником тебе не стать даже с Книгой, но человеком ты будешь. Сразу видно.

Он привычно опрокинул содержимое стакана себе в рот, крякнул и, прежде чем отправить туда же свою половину пирога, поднес ее к усам и сильно втянул воздух.

– Прости уж, больше ничем я тебе помочь не могу, – развел руками мудрец. – Спасение утопающих дело рук самих утопающих. А если уж я тебе помочь не могу, то стало быть, никто другой не поможет. Тебе и твоей бедной стране.

– Товьяру? – спросил Абраксас сипло.

– Что ваш Товьяр, – махнул рукой мудрец. – Тоже страна – кочка лягушачья. Я об Империи говорю. Хотя она тоже…

– Империя? – осмелился повторить Абраксас. То ли от выпитого, то ли от пережитого – а может, от всего сразу, у него помутилось в глазах и голове. – При чем тут Империя?

– Да тоже, в общем, ни при чем, – вздохнул мудрец. – Сам все скоро узнаешь. А мне и так все известно, потому и скучно… Плохо, знаешь, все знать наперед. Ладно. – Мудрец перевернул стакан, вытряхнул остатки настоя на землю и накрыл им горлышко бутылки, которую вернул обратно внутрь камзола. Когда он встал, и Абраксас вскочил следом, он испытал еще одно потрясение: мудрец оказался так высок, что Абраксас ощутил себя перед ним еще более маленьким, чем даже когда появление мудреца вывело его из транса величия, навеянного серебристыми шарами и голосом.

– Пора мне, – сказал мудрец и неожиданно подмигнул. – Надо одну знакомую навестить, пока у вас тут каша не заварилась, пусть ноги уносит. А вы уж… Врачу, исцелися сам…

– Кто вы? – спросил Абраксас.

– Кто? – повторил мудрец. – Посторонний, Вечный Жид на этой планете, бог, если хочешь, или волшебник. Или никто, nihil. – Он усмехнулся. – Живу я здесь, я ворон здешний… Ладно, прощай. Даст бог, еще свидимся… Не веришь?

– Верю, – сказал Абраксас. – Но не понимаю.

– И не надо, – спокойно сказал мудрец.

Абраксас поднял глаза, но странный мудрец исчез, словно его не было…

И в тот же момент площадь ожила.

Зловещие серебристые шары будто потеряли часть своих гипнотических чар – люди разом зашевелились. Послышались возбужденные голоса, удивленные возгласы:

– Что это?.. Знамение!..

Пальцы показывали в небо, кто-то заголосил визгливым причитающим плачем, кто-то громко и грязно ругался… Молодец из городской стражи неподалеку от Абраксаса выдернул из-за пояса аркебузеты и, пристально прицелившись, выстрелил в шары – но, понятное дело, не преуспел.

Серебристые шары тем временем, словно поняв вдруг, что что-то упустили, как по команде устремились к зениту, где выстроились в один ряд, будто нанизанные на незримую, заметно дрожащую в напряжении нить; какое-то мгновение они торчали в небе причудливой тонкой башней – а потом невидимая нить разорвалась и серебристая гирлянда обрушилась на площадь.

Площадь ахнула сотней глоток. Кто упал на землю, прикрывая голову руками, кто на четвереньках бежал под прилавок, кто прятался по-иному от страшного серебряного града – всем было ясно, что шары всей своей ртутной тяжестью сейчас ударят по живому, и не будет от них спасения…

Один Абраксас стоял посреди шарахнувшихся кто куда людей. Но был вновь уже уверен в себе. И опять знал, что с лпп ним ничего не случится, что шары не только не повредят ему, но напротив – в них его сила, в них – путь к величию; в них то, о чем нашептывал ему вновь возникший голос.

Первые шары упали на площадь…

Серебристые шары, словно обезумевшие хорьки во всполошенном курятнике, гонялись за мечущимися в поисках спасения людьми, выбирая почему-то одних и совершенно не замечая других…

Крики, плач и стоны заполнили все вокруг, но Абраксас стоял среди всего этого и безучастно смотрел на происходящее вокруг него. Где-то в глубине сознания он понимал, что происходящее страшно и жутко, но голос, ставший – и становящийся с каждым мгновением – сильнее, нашептывал, что так надо, так надо для его, Абраксаса, возвеличивания, для славы, для величия, для…

Облепленные шарами, люди катались по земле, пытаясь их сбить, но сбить их было невозможно. Шары налипали на человека, словно комья грязи, брошенные чьей-то рукой, сплющивались, растекались, обволакивали – и человек переставал отбиваться, кричать и только слабо шевелился, словно больше и больше увязая, пока вовсе не замирал, лежа на земле переливающимся комом зеркальном грязи.

Давешний молодец, который стрелял по шарам, вытащил из сумки еще пару аркебузетов и выстрелил в один такой кокон. Раздался приглушенный вскрик, кокон вздрогнул, замер и тут же стал рассыпаться. От него начали отпочковываться шары, оставив на земле неподвижное смятое тело, выстроились над мертвым в башню, уменьшенную копию тай, что недавно висела над площадью. А через мгновение обрушилась, и шары бросились на стражника, повалили его на утоптанную множеством ног землю…

Прошло не больше минуты и разоренная базарная площадь была пуста: те, кого шары не коснулись, разбежались – кто во все лопатки, кто бочком-бочком, озираясь круглыми от страха глазами; кто-то и вовсе не был способен передвигаться на своих двоих, но и их врожденный инстинкт гнал прочь – хоть на четвереньках, но прочь, прочь… И то тут, то там среди поваленных телег, опрокинутых лотков и разбросанных товаров блестели слабо шевелящиеся серебристые комья, бывшие недавно людьми…