Клинок архангела (ЛП) - Сингх Налини. Страница 34

— Она начала с хлыста с металлическим наконечником, острым как бритва

— Хватит, Дмитрий. — В его волосы вцепилась рука. — Я не могу этого вынести. — Он услышал слёзы и был поражён. Хонор почти разрушили в той адской дыре, в которой держали два бесконечных месяца, но, согласно её записям в психиатрической клинике, она ни разу не плакала за все месяцы, проведённые в больнице. Ни разу. Её врачи были очень обеспокоены, что она держит в себе эмоции и может взорваться. Но когда она опустилась перед ним на колени на камни и обхватила ладонями его лицо так, как он не позволял ни одной женщине почти тысячу лет, её глаза наполнились влагой.

Протянув руку, он проследил дорожку одной слезинки по её щеке, вниз к подбородку, где поймал капельку и поднёс ко рту. Солёная слеза была странной и незнакомой. Дмитрий не плакал. Больше, после того дня, когда сломал шею своему сыну, ни разу.

— В моё время, — сказал он, — многие верили в ведьм. Ты ведьма, Хонор, и заставляешь меня многое рассказывать?

Заставляла его вскрывать раны, которые оставались надёжно затянутыми так долго, что большую часть времени удавалось забыть об их существовании.

Она продолжала обнимать его лицо нежными руками и потянула вниз, пока их лбы не соприкоснулись.

— Я не ведьма, Дмитрий. Будь это так, знала бы, как тебя вылечить. — Такие странные слова, хотя именно она сломлена. Возможно, ему следовало бы разозлиться на высокомерие Хонор, но его эмоции по отношению к этой охотнице были не так просты.

— Расскажи, — приказал он. Опустив руки, она поднялась и подошла к самому краю ручья, вода целовала её сапоги, спускаясь по небольшому склону и углубляясь в лес.

Он тоже поднялся и встал рядом. Хонор потребовалось много времени, чтобы начать говорить, но её слова вернули его во времена, когда он жил только ради клинка. Он научился сражаться на стороне Рафаэля, простой земледелец стал тем, кто знал только тёмную ласку смерти. Ничто иное не могло погасить ярость внутри, ни на десятилетия, ни на столетия. Единственная милость его Обратили во времена кровавых битв между бессмертными, и меч никогда не испытывал недостатка в пище — те времена давно минули, но Дмитрий не растерял смертоносные навыки.

— Был один человек, — начала Хонор, глядя на воду, но, не видя весенне-зелёного леса, пронизанного золотым светом. — Главный. — С завязанными глазами, она могла лишь чувствовать сосновый аромат его лосьона после бритья… и уродливость его присутствия. — Он дразнил меня возможностью, что я смогу убедить отпустить меня. — Вместо того чтобы заткнуться, она приняла решение продолжать говорить, потому что голос единственное её оружие. — Когда он уходил в первый день, ударил меня так сильно, что зазвенело в ушах. — Она была ошеломлена неожиданным ударом, внутренняя сторона щеки кровоточила, заливая рот. — Я не видела его, возможно, день. — Она провела этот день голой на бетонном полу и привязанной к металлическому кольцу, вделанному в бетон. Разъярённая решимостью, она пыталась освободить хотя бы одну руку, даже сделала сознательный выбор попытаться сломать запястье. Но путы были слишком тугими и хорошо сконструированными. — В следующий раз он извинился, ослабил натяжение цепей после того, как снова подвесил меня; и принёс что-то выпить. — Она с сосредоточенной жадностью проглотила жидкость, понимая, что понадобятся все преимущества, если собирается пережить это. — Он хотел подготовить меня к моменту, когда я начну быть благодарным ему за то, что он позволил мне жить.

Но Хонор прошла обязательный и строгий курс психологического давления в Гильдии, и была подготовлена к тому, что может оказаться заложницей. Но даже этого не хватило, учитывая продолжительность её заточения, но она выросла в тридцати разных приёмных семьях. Некоторые были хорошие; большинство пригодны для жизни; другие ужасны. И этот опыт научил её одному — всегда искать истинное лицо человека.

— Я не знаю, сколько дней он придерживался такого курса. Я довольно быстро потеряла чувство времени. — Поскольку в её тюрьму можно было попасть только по внутренней лестнице, она даже не могла рассчитывать на вспышку солнца, когда дверь открывалась, чтобы сориентироваться. — Я пыталась подыграть, но он понял, что я манипулирую. — Хонор заставила себя рассказать Дмитрию остальное. Она впервые поведала об испытании кому-то, а то, что это был Дмитрий… но, возможно, лишь он и будет знать. — Он питался от меня, из горла. А рукой… касался меня. — В отвратительной пародии на ласки, нежность его прикосновения делает это не меньшим насилием. — Потом он прошептал о знании, что был моим первым. — Это тоже правда. Она всегда испытывала отвращение к тому, чтобы позволять кому-либо питаться от неё. Это была не просто неприязнь, а глубокое, тошнотворное отвращение к акту, необъяснимое по своей силе. — Думаю, именно поэтому он выбрал меня.

— Планирование, — сказал Дмитрий ледяным голосом, — и терпение, довести дело до конца. Сложи это со знанием аппетитов Валерии, Томми и других, а значит, мы ищем сильного вампира, как минимум трёхсотлетнего. Любому, кто моложе, было бы трудно завоевать доверие.

— Да. — Его прагматичная манера облегчала задачу, заставляла чувствовать себя охотником, а не жертвой. — У меня сложилось такое впечатление от его речи… по большей части он говорил современно, но иногда использовал старомодные слова или формулировки.

— Как он одевался? — Внутренности Хонор сжались, когда разум вернул ощущение нападавшего, прижимающегося к ней, и его возбуждённое тело заставило то немногое, что она съела, подняться к горлу.

— Двубортные костюмы. — Она всё ещё чувствовала, как пуговицы врезаются в кожу.

— Это исключает из уравнения несколько старых, — ни намёка на эмоции, — но я пока не буду их игнорировать.

— Да, он умён, и мог бы изменить свой обычный стиль. — Увидев полосатый хвост ястреба, летящего на ветру над головой, она проследила за его продвижением над деревьями. — Дом, где они нашли меня, находился в центре заброшенного жилого комплекса, примерно в часе езды от Стэмфорда.

— Я читал досье. — Она повернулась к нему… и чуть не отшатнулась от безудержной ярости в тёмных глазах, горящих чёрным пламенем.

— Дмитрий. — Он не ответил, его волосы развевались на ветру, который гулял среди деревьев, обнажая грубые черты лица чувственной красоты, и Хонор поняла, почему ангел жаждала обладать им. Но потом этот ангел причинила ему боль — мысль об этом вызвала в душе Хонор гнев, такой глубокий, будто он был частью её с момента рождения.

— Мне нужно вернуться на Манхэттен, — наконец, сказал Дмитрий, поворачиваясь к поляне, где ждал вертолёт. В тот момент он выглядел за гранью отстранённости, мужчиной, который не следовал никаким правилам, кроме собственных. Но подождал её на опушке леса, укорачивая шаг, чтобы она подстроилась к нему. Она не стала ошибочно думать, что это означает, будто у неё есть какие-то права на него. Что бы ни притягивало их друг к другу, это хрупкая, почти ломкая конструкция. Дмитрий кто угодно, только не такой; он сформировался в реках крови. И всё же когда-то он жил в маленькой деревне, зарабатывал на жизнь своими руками. Простая жизнь, но ради неё отверг предложения ангела, известного своей красотой. Большинство мужчин приняли бы такое приглашение, хотя бы из-за новизны. Возможно, он был слишком горд, чтобы стать мимолётной игрушкой ангела… или, возможно, его сердце уже принадлежало другой.

Мерцание на её коже, ощущение неоспоримой правоты. Однако она проглотила вопрос, вертевшийся на кончике языка — вопрос о женщине, воспоминание о которой придало интимную интонацию голосу в тот единственный раз, когда он упомянул её. Не только потому, что сейчас неподходящее время или место, но и потому, что каким бы ни был ответ, не будет хорошим. Не тогда, когда Дмитрий шёл один.

— Что-то разузнал о тату? — спросила она вместо этого.

— Три мастера-татуировщика, с которыми консультировались, придерживались мнения, что, независимо от сложности, это любительская работа.