Старая шкатулка - Кубрава Амиран. Страница 5
– Ох, горе-то какое! – воскликнула она, прикрыв рукой смор
щенный ротик. – Да и кому она нужна была, боже ты мой!
– Где живет Мария Гавриловна?
Белова посмотрела на меня: в ее выцветших глазах набухали слезы. Мне стало не по себе. Затем она еле слышно произнесла:
– Не знаю, милый…
С Марией Гавриловной Федотовой я беседовал в тот же вечер: адресная служба сработала безотказно.
Когда я вкратце рассказал, какая участь постигла Лозинскую, Мария Гавриловна, в отличие от Беловой, слез тратить не стала:
– Я предугадывала ей такой конец. Сейчас молодежь готова за целковый человека жизни лишить, а у покойницы хранилось такое богатство! Ничего нет удивительного в том, что случилось. И со мной могло произойти такое, но, видно, в сорочке родилась!
– Почему?
Начало рассказа о Лозинской было, прямо скажем, загадочно и многообещающе.
– Ната хранила у меня некоторое время старую шкатулку с драгоценностями. Ей что-то привиделось, и она принесла их ко мне. Натерпелась я страху! Все казалось, что ворвутся грабители, тюкнут по голове, и – будь здоров… Когда стало невтерпеж, я послала к Нате мою дочь Полину, как раз тогда она гостила у меня. Явилась Ната, и при Полине я вернула шкатулку. Она не хотела брать, пока не убедилась, что все драгоценности целы.
– Ваша дочь знала, что в шкатулке?
– Не только знала, но и трогала, а одну вещь даже примерила… А почему вы спрашиваете? Драгоценности исчезли, верно?
Я кивнул и спросил:
– Раньше вы знали о них?
– Нет.
– Говорили кому-нибудь, кроме Полины?
– Тоже нет.
– Кто еще, кроме вас и дочери, знал Лозинскую? Я имею в виду тех, с кем знакомы вы сами.
– Могу назвать только Олю Белову.
– Где живет ваша дочь?
– О-о, далеко отсюда! Она замужем в Краснодаре… Неужели вы думаете, что… моя дочь?.. – Мария Гавриловна разволновалась, но я отрицательно покачал головой:
– Успокойтесь. Вашу дочь я ни в чем не подозреваю, и до этой минуты даже не знал о ее существовании. Но я должен поговорить с ней. Дайте ее адрес, пожалуйста.
Вскоре я уже записывал данные о Полине и ее адрес.
– Перегудова – это фамилия мужа?
– Да, – ответила Мария Гавриловна.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На следующий день я направил в Краснодар отдельное поручение о допросе Перегудовой и ее мужа.
Узнав об этом, Владимир Багратович сказал:
– Твое поручение будут исполнять месяц, если не больше… Не лучше самому туда поехать?! Да и поручения, как правило, исполняются формально, разве не знаешь?
– А что может дать их допрос?
– У тебя ничего и нет, Зураб. Довольствуйся пока малым. Исключим Перегудову и ее мужа, пойдем другим путем, если, конечно, найдем его. А заняться ими рано или поздно все равно придется. И чем раньше это будет сделано, тем лучше – мой тебе совет.
В аэропорту Краснодара меня ждал Женя Дегтярев – мой однокурсник по юрфаку. Женя работал следователем городской прокуратуры.
На следующее утро мы с Женей уже звонили в квартиру Перегудовой, но дома никого не оказалось. От соседки узнали, что они рано ушли на работу, а дети – в школе. Соседка попалась словоохотливая и рассказала, что Полина работает заведующей продуктовым магазином на окраине города. О Перегудове мы у соседки не спрашивали, хотя она порывалась сказать и о нем. Где работает Перегудов, мы могли узнать и у самой Полины, а чересчур любопытной соседке и без того хватало пищи для разговоров и размышлений…
Перегудову мы застали в зале магазина. На ней был темно-синий халат, в карманы которого она по-мужски засунула руки.
Узнав, кто я и откуда, Перегудова побледнела.
– Что случилось? Что-нибудь с матерью? – спросила она, вынув руки из карманов и сплетая пальцы.
Я ее успокоил: с матерью все в порядке, мне просто нужно задать несколько вопросов и долго ее не задержу.
– Каких вопросов? – еще больше побледнела она.
– Да вы не волнуйтесь…
– Все это как снег на голову… Вот уже никогда не думала, что моей особой заинтересуются следственные органы, да еще из Абхазии. Наши – куда ни шло, работа у меня такая, а вы… – И она попыталась улыбнуться.
– Нет ли здесь отдельного помещения, Полина Федоровна? – спросил я решительно.
Она мгновение колебалась, потом ответила:
– Спрашивайте прямо здесь, я ни от кого секретов не держу.
– Но зато у нас есть кое-какие секреты, – сказал я тихо. Не объяснять же прямо здесь, что беседа наша должна быть запечатлена в протоколе!
Перегудова, пожав плечами, направилась к двери, за которой оказался крохотный кабинет с двумя маленькими столиками.
– Вы знали Наталью Орестовну Лозинскую?
– А почему вы спрашиваете о ней в прошедшем времени? – бледность сошла с ее щек, и вопрос прозвучал спокойно.
– Она убита, Полина Федоровна…
– Умерла или убита? – ее слегка подведенные глаза расширились.
Я пожал плечами, вздохнул и кивком головы дал понять, что последнее предположение верно.
– Ах, да, да, конечно… Если она умерла своей смертью, вы не приехали бы сюда. – Перегудова прикусила зубами кончик сигареты, и какая-то тень легла на ее миловидное лицо.
– У нас есть сведения о том, что… – я помедлил, – после убийства преступники похитили из квартиры Лозинской старинную шкатулку…
– Так я и предполагала! – с каким-то облегчением в голосе, перебив меня, воскликнула Перегудова. – Предупреждала же я ее!
– Лозинскую?
– Кого же еще? – с легкой досадой произнесла она. – Однажды я удостоилась чести лицезреть ее драгоценности, – не без сарказма начала она, – хранящиеся в той старинной шкатулке, о которой вы упомянули, даже примерила их… Драгоценности были – с ума сойти! – Она по-девчоночьи приподняла плечи и хлопнула в ладоши, слегка выпятив при этом тронутые помадой губы. – Я присутствовала, когда мама возвращала их Наталье Орестовне, и тогда какой-то бес словно подтолкнул меня. Я сказала ей, что хранить такое у себя – очень опасно. Наталья Орестовна ответила, и весьма сварливо, что нечего каркать и накликать на нее беду. Я обиделась и ушла в другую комнату. Больше я не видела ни Наталью Орестовну, ни ее драгоценности.
– Вы можете описать эти вещи? – спросил я.
– Не только опишу, но еще и нарисую. – Перегудова вновь закурила.
– Вот как?
– Они отпечатались в моей памяти, как на пленке. Драгоценности – моя слабость, но муж мало зарабатывает, и я не могу позволить себе такую роскошь. – Только сейчас я заметил в ушах Перегудовой золотые сережки в виде больших капель, а на пальце – кольцо с бриллиантом, и невольно усмехнулся. Все это вместе с золотым зубом свидетельствовало, что Перегудова отнюдь не бедствует. Она меж тем, не замечая моего взгляда и усмешки, продолжала:
– Я навидалась в ювелирных магазинах всяких диковинок, но перед драгоценностями Натальи Орестовны меркнет все… – Полина Федоровна, не вставая, повернулась на стуле, открыла незапертый сейф, вынула оттуда лист ватмана, положила его перед собой и взяла из деревянного стаканчика остро отточенный карандаш.
Перегудова рисовала долго и тщательно. Оказалось, она обладает даром художницы и довольно искусно запечатлела на бумаге каждую драгоценность из шкатулки. Рисунки заняли и другую сторону листа, а в уголочке пририсовала и саму шкатулку. Затем я попросил обвести контуры рисунков шариковой ручкой, что она проделала столь же тщательно.
Я спросил, не занималась ли она рисованием или живописью.
– Было что-то раньше. Я училась в школе живописи и ваяния, а потом… бросила все и перешла в этот… вертеп, – грустно улыбнулась она. – Поняла, что мне не переплюнуть ни Рембрандта, ни Пикассо… – Пёрегудова помолчала немного и уже без горечи добавила: – У меня есть подружка, Света Дроганова, тоже страстная поклонница дорогих безделушек, и когда нам попадается что-то стоящее, рисуем их друг другу. Тем и утешаемся.