Физик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан. Страница 39

— … Если дело не в расстреле генерала Качанова? Что еще могло случиться? Неужели прорыв на одном из фронтов? — потемнел лицом Мехлис, скользя невидящим взглядом по облакам в иллюминаторе. — Обстановка и без того горячая. Настоящая катастрофа…

На этой тяжелой ноте ему все же удалось забыться, провалившись в беспокойный дремотный сон. Очнулся он лишь в тот момент, когда колеса тяжелого Дугласа коснулись аэродрома.

— Значит, я скоро узнаю, что случилось, — пробормотал он, поднимаясь с места и застегивая шинель.

У трапа самолета его уже ждала легковая машина с сопровождением, которая тут же выехала в Кремль. В пути Мехлис вновь думал о том, что могло послужить причиной его вызова в Москву. Он пытался восстановить в памяти каждое слово из своего разговора со Сталиным и понять хоть что-то, но получалось не очень хорошо. «…Хозяин ничего конкретного не сказал. Звучали одни намеки и полунамеки. Очень это не похоже на него. Иосиф Виссарионович скорее правду в глаза скажет, чем будет кружить вокруг да около… Голос еще у него какой-то странный был. Не встревоженный, не испуганные, а скорее растерянный. Что же могло такого случиться?».

— Товарищ член Военного Совета, прибыли, — голос водителя неожиданно вырвал Мехлиса из раздумий.

Лев Захарович молча кивнул и вылез из машины. Пройдя мимо вытянувшейся охраны на посту, ответил на несколько дежурных вопросов. Перед зеркалом в коридоре привел себя в порядок: одернул строгий китель и огладил взъерошенные волосы карманной расческой. Порядок был его «все», и этому правилу он следовал чрезвычайно последовательно, за что и был не особо любим.

— Уже звонили, — негромко напомнил дежурный задумавшемуся гостю. Фраза была короткой, но из нее вытекало все, что нужно было знать. Получается, Верховный уже справлялся о нем, и ему только что доложили о приезде Мехлиса. А, значит, нужно было торопиться.

Коротко кивнув, он поднялся по широкой лестнице и оказался в длинном коридоре, где через каждые десять метров в небольших нишах каменными изваяниями стояли офицеры государственной безопасности. Прошагав мимо них, Мехлис прошел в приемную и, устало улыбнувшись что-то писавшему Поскребышеву, взялся за ручку двери сталинского кабинета.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — войдя внутрь, поздоровался он.

— Проходи, проходи, Лев, — донесся голос хозяина кабинета, застывшего у огромной, в пол, карты Советского Союза. — Ответь мне на один вопрос.

Гость чуть наклонил голову вперед, всем своим видом показывая, что готов слушать. Честно говоря, Мехлис до самого последнего мгновения ожидал вопроса о генерале Качанове и сложившейся ситуации на Северо-Западном фронте, с которой он и летал разбираться. Однако, Верховный смог его не просто удивить, а скорее даже ошарашить.

— Ответь мне, я похож на сумасшедшего?

От такого вопроса Мехлис, признаться, растерялся. Только неимоверным усилием воли его челюсть не поползла вниз. Он непонимающе качнул головой, быстро окидывая взглядом кабинет. Просто понять не мог, что на это ответить.

Когда же пауза начала затягиваться, заикаясь, произнес:

— Товарищ Сталин… Товарищ Сталин, конечно, нет. Нет! — завершил он уже твердым голосом. Уверенность к нему все же вернулась.

Мехлис хотел что-то еще добавить, но был остановлен жестом хозяина кабинета. Тот, по-прежнему, внимательно изучал карту, даже не обернувшись к гостю.

— Вот и я так думаю, Лев. Не похож я на сумасшедшего, — Сталин говорил негромко, но в его голосе чувствовалось сильное напряжение. — Почему же тогда происходит этот дурдом? Лев? Что это за безумие происходит?

В этот момент он повернулся. Сталин, без всякого сомнения, был не просто зол, а взбешен. Его левая рука, поврежденная еще в детстве, чуть тряслась, выдавая его состояние. И, пожалуй, это было самым верным признаком грядущим приступом гнева, после которого командующие фронтами шли под трибунал.

— Кругом один обман. С самого низа идут приписки, к верху превращающиеся в настоящие горы. По телефону докладывают одно, на самом деле ситуация совершенно иная. Почему так, Лев? Что мы не так сделали? — Сталин в раздражении пошел вдоль стола. — Страна, недоедая, строила тысячи танков и самолетов, раздавала звания, медали и ордена. И что? Обосрались! Немец отхватил Прибалтику, Украину, Белоруссию. Вплотную подошел к Москве и Ленинграду. Лев, что с нами случилось?

Озвучив этот риторический вопрос, он замолчал. Правда, молчание было непродолжительным.

— Ладно, Лев, это все лирика, — невесело усмехнулся хозяин кабинета, напоминая в этот момент не всесильного Вождя, а самого обычного сильно измотанного человека. — Наболело просто… А вызвал я тебя вот по какому делу. Последние несколько недель в Ленинграде происходит что-то непонятное. Оттуда идут совершенно противоречивые доклады. Жуков мямлит про странности в войсках. Оправдывается, что еще не разобрался в обстановке. Жданов в свою очередь все валит на Жукова. Неразбериха на Балтийском флоте, где пропадают баржи с эсминцами. Шлют какие-то дикие бумаги про сотни сбитых немецких бомбардировщиков, про бегство целых немецких дивизий со своих позиций. Вот, почитай, полюбуйся.

Схватив со стола какой-то листок, Сталин передал его Мехлису.

— Почитай, что пишут… Необъяснимым образом попала радиосвязь в районе Ораниенбаума и его предместьях… Глохнут двигатели самолетов и автомобилей. Что это за дикое объяснение? Какие-то неграмотные писульки! Как может пропасть вся радиосвязь⁈ Нет таких технических устройств, чтобы заглушить радиоволны! — хозяин кабинета говорил с уверенностью, прекрасно разбираясь в вопросе. Технические новинки, особенно военного плана, он любил, доказательством чего были многочисленные подборки из иностранных технических журналов на его столе. — А дальше… Обнаружены оставленные немцами позиции. На глубину сорок — пятьдесят километров брошены четыре узла обороны с железобетонными долговременными укреплениями, оставлены две железнодорожные станции с эшелонами, тысячи единиц стрелкового вооружения, десятки единиц ремонтнопригодной техники.

Недоумевал и Мехлис, под раздраженный сталинский голос вчитываясь в удивительные строки документа. То, о чем сообщалось на бумаге, просто физически не могло существовать. «Это, действительно, бред. Немцы никак не могли принять решение об отводе своих сил от Ораниенбаума. Скорее наоборот, они должны были усилить натиск».

Мучительно размышлял Лев Захарович, пытаясь понять, что могло случиться далеко на северо-западе. «Неужели это масштабная дезинформация со стороны противника?». Пришедшая в голову мысль о предательстве командования Ленинградского фронта уже не казалась невероятной. Чем больше он думал над этим, тем больше склонялся к справедливости этой версии. «Генерал Жуков очень подходящая кандидатура для предателя. Он очень честолюбив. Полно сигналов про его наполеоновские замашки и недовольство Верховным командованием. Не раз высказывался, что его недооценивают и не дают в полной мере проявить свой полководческий талант… Вполне может быть он. В свое время с Тухачевским так же было. Тоже Наполеоном себя мнил. Смел указания Партии давать. Сам же, сволочь, с немцами спутался и заговор готовил».

И с каждой секундой, пока он прокручивал эту мысль в своей голове, версия если не о предательстве, то как минимум о профессиональной некомпетентности Жукова все больше казалась ему единственно верной. Признать, к генералу Жукову он всегда относился с известным недоверием, памятуя еще о его службе в царской армии. Такое пятно из своей биографии, был уверен Мехлис, никогда и ничем нельзя было вытравить. «… Нужно копнуть поглубже так, что все его грязное белье вышло наружу… Чувствую, не наш он, не большевик внутри… Как был золотопогонником, офицериком, так и остался… Все те же барские замашки… Поставить его к стенке, сразу запоет».

— … Нужно твое мнение о том, что на самом деле происходит в Ленинграде. Вылетаешь сегодня же. Получишь все необходимые полномочия, — Сталин подошел вплотную к Мехлису и доверительно посмотрел ему в глаза. — Разберись, Лев. Нужно сделать это, как можно скорее.