Жених моей сестры - Градцева Анастасия. Страница 8
Права была Леля, во всем права.
Я никто. Никто, никто, никто!
Я вдруг понимаю, что уже стою на улице перед подъездом, а в руках у меня папка с моими работами. Нет, не с работами – с мазней!
Я открываю папку, вытаскиваю рисунки, папку отшвыриваю в сторону, а сами рисунки начинаю яростно рвать на части. Это все ерунда, это все мусор, это все никогда не станет чем-то по-настоящему ценным…
– Нюта! Нюта, блядь. Да что с тобой?!
Я ослеплена своей яростью, своей истерикой и поэтому не сразу понимаю, почему у меня не получается двигать руками. И только через пару секунд доходит: это потому, что Ярослав стоит сзади, крепко обхватив меня со спины, и удерживает мои запястья. Я тяжело дышу, приходя в себя. А под ногами, в грязи, валяются мои смятые и порванные рисунки.
– Что с тобой, Нюта? – повторяет Ярослав. – Тебя кто-то обидел?
– Нет, – с трудом выдавливаю я из себя. Нос распух от слез, горло перехватывает, и слова звучат глухо и гнусаво. – Никто. Поехали домой.
– А твои занятия? Ты же только зашла? – ничего не понимает он.
– Их не будет, – смеюсь я истерично. – А знаешь почему? Потому что я бездарность!
Это слово словно кнопка, которая включает во мне новый поток слез. Я опять плачу, чувствуя, как меня снова начинает трясти, но внезапно сильные руки разворачивают меня к себе и притягивают к широкой крепкой груди, и я с упоением реву, уткнувшись в дорогую гладкую ткань пиджака, окунувшись в горьковатый ледяной аромат парфюма, смешанный с теплым запахом мужского тела. Горячая ладонь успокаивающе гладит меня по спине, и на секунду я вдруг чувствую себя так, как ни разу в жизни не ощущала – в полной и абсолютной безопасности.
Глава 6. Угольно-черный
– Пойдем в машину, – спокойно предлагает Ярослав, когда мои рыдания начинают стихать. В груди все еще больно, но меня хотя бы уже не трясет от злости и обиды. И слезы перестали бежать. Кончились, наверное.
Но возникла другая проблема.
Теперь, когда я уже немножко успокоилась и вернулась в реальность, мне становится ужасно, безумно, просто невероятно стыдно. Настолько сильно, что я бы сейчас с удовольствием провалилась сквозь землю.
Господи, ну какое я позорище! Устроила истерику перед Лелиным женихом, орала, психовала, испачкала ему весь пиджак своими соплями и слезами…
Вот теперь он точно будет уверен, что я странная и больная на голову.
– Прости, пожалуйста, за этот концерт, – я делаю шаг назад, высвобождаясь из его рук, и неловко шмыгаю носом. Смотреть на Ярослава я боюсь. – Да, конечно, пошли.
В ответ тишина, и мне все-таки приходится поднять на него глаза.
Он стоит и смотрит на меня, и в его взгляде я вдруг замечаю что-то непривычное, другое, не тот лед и холод, который там всегда был.
– Но есть зато и хорошая новость, – с натужной веселостью говорю я. – Тебе больше не нужно будет меня возить! Нет занятий – нет проблемы, правда?
Но Ярослав не поддается на мои нелепые попытки свести все к шутке, он наклоняется и подбирает с земли мою папку и порванные рисунки.
– Это в мусорку, – торопливо говорю я. – Не трогай, я сама выброшу.
Но Ярослав плевать хотел на мои слова, вместо этого он идет к машине, кладет на капот папку, а сверху разорванный пополам портрет Лели. Разглаживает смятую бумагу, складывает вместе обе половины, какое-то время смотрит на рисунок, а потом поворачивается ко мне.
– Это ты рисовала?
– А кто еще, – вздыхаю я. – Ярослав, очень прошу, выбрось, пожалуйста, эти работы. Они мало того что плохие, так еще и грязные.
Он снова смотрит на меня так, будто пытается во мне что-то разглядеть. Что-то спрятанное внутри меня, не на поверхности. На меня никто так никогда не смотрел.
– Я и не думал, – медленно и словно удивленно говорит он, – что ты реально так круто рисуешь. Думал, ты просто…
Ярослав не заканчивает мысль, просто слегка пожимает широкими плечами.
– Нет, – яростно мотаю я головой. – Я не…
– Леля бы такой портрет у себя в комнате повесила, я уверен, – перебивает меня Ярослав. – Ты ее тут прям как королеву красоты нарисовала.
– Потому что она такая и есть.
– Да ладно тебе, не настолько, – Ярослав смешливо фыркает, а потом снова возвращается к рисункам. Смотрит на остальные. Внимательно смотрит. И делает это явно не из вежливости. Неужели ему и правда интересно? – Охренеть как круто ты рисуешь, конечно. Ты реально талант.
– Скажи это моему преподавателю, – горько улыбаюсь я, но как ни странно, в груди от его слов возникает какое-то теплое чувство.
Это приятно.
Меня редко кто-то хвалит. А от него такая похвала и вовсе неожиданный подарок.
– Надо сказать? Я могу, – соглашается Ярослав. – Без проблем. Называй номер квартиры. Поднимусь и скажу, что он старый слепой дебил, который не может разглядеть настоящий талант.
– Только попробуй! – я не на шутку пугаюсь, потому что кто его знает этого Ярослава. Вдруг и правда пойдет и такое скажет. – Георгий Исаевич очень хороший художник! Он разбирается, он на работы смотрит профессиональным взглядом, понимаешь? Ты смотришь как обычный зритель, а он…
– Ну ведь картины и рисуются для обычных зрителей, разве нет? – справедливо возражает Ярослав. – Или ты типа для критиков должна рисовать?
– Нет, но… – я всплескиваю руками, потому что внутри столько эмоций, столько мыслей, которые я не знаю, как выразить. – Но портреты должны вызывать чувства! А у меня… Георгий Исаевич говорит, что я рисую кукол, а не людей. А мне надо научиться рисовать настоящие портреты! Они мне нужны для портфолио, потому что я хочу поступить в Лондонский университет искусств! Это моя мечта там учиться! Я хочу этого сильнее всего на свете, понимаешь!
Я вдруг слышу сама себя и понимаю, что уже перешла на крик, поэтому замолкаю и делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
Какой смысл говорить о том, чего уже никогда не будет? Мне просто надо с этим смириться.
– Отвези меня домой, – тихо прошу я. – Пожалуйста.
Но Ярослав не двигается с места.
– И ты собираешься сдаться? – спрашивает он недоверчиво. – Вот так просто сдаться? Мне показалось, у тебя есть характер, Нюта. Серьезно вот так вот все сейчас бросишь и поедешь домой?
– А что я могу сделать?! Он меня выгнал.
– Ну не знаю, – Ярослав пожимает плечами. – Типа… еще одну попытку?
Еще одну попытку.
Еще одну.
Сердце начинает биться так сильно, что в ушах шумит, а щекам становится жарко.
– Я могу, – начинаю я, но голос меня подводит и срывается. Приходится сделать выдох-вдох и начать сначала. – Я могу… тебя сейчас нарисовать?
– Нарисовать? – кажется, Ярослав удивлен, но по его лицу тут же скользит усмешка. – В обнаженном виде, я надеюсь?
– Дурак!
Он смеется и выглядит довольным, как мальчишка. А потом пожимает плечами
– Почему нет? Я согласен. Но не обещаю, что смогу сидеть неподвижно и вообще буду хорошей моделью. Я ни разу никому не позировал.
– Это неважно, – искренне говорю я.
Я уже несколько раз рисовала его исключительно по памяти, а теперь, когда его лицо будет перед моими глазами – это будет гораздо легче, даже если он будет вертеться.
Я прошу его сесть на место водителя, положить руки на руль и смотреть вправо, чуть повернув голову. Сама я устраиваюсь на пассажирском сиденье и быстро шарюсь в своих запасах. Акварель, несколько тюбиков масла… но я же не буду сейчас рисовать красками? Беру коробку с углем. Осталось найти бумагу, потому что я ее обычно с собой не таскаю: беру у Георгия Исаевича. Можно, конечно, нарисовать с другой стороны старых портретов, но они грязные и порванные…
Решение приходит быстро. Тянусь к заднему сиденью и беру оттуда скетчбук, который я так и не взяла от Ярослава. Открываю, трогаю бумагу – да, шероховатая, нормально для угля. Не идеально, конечно, пигмент достаточно быстро осыпется, но пойдет.
– Спасибо за подарок, – замечаю я. – Пригодился.