Драгоценность черного дракона (СИ) - Вельская Мария. Страница 12

В комнате было ещё кое-что — у дальней стены стоял гроб, похожий больше на произведение искусства, почти что усыпальницу. Она подошла на занемевших ногах, спотыкаясь и чуть не падая — уже чувствовала, что здесь увидит. И оказалась права. Он и правда был здесь — насмешливый, пугающий, странный, но внимательный к ней дух. Вернее, здесь лежало его тело, укутанное в покрывало из темно-синих диких роз. Огненно-рыжие волосы разметались по его последнему ложу, глаза были закрыты — зажмурены словно в муке, изломаны рыжие брови, приоткрыт в крике рот. Он был бледен до прозрачности — но все же эта красота ударяла под дых также сильно, а, быть может, ещё сильнее, чем в призрачном виде.

- Я был тогда очень молод, но уже назревала война, — тихий голос за спиной заставил чуть вздрогнуть, положив руки на край усыпальницы, — у нас есть такой обычай, с древних времен — у каждого города нашего народа должен быть Хранитель. Он направляет потоки силы, узнает первым о всех происшествиях, выстраивает защиту, заботится о нуждах. Но даже тело бессмертного алькона не способно вместить такое количество энергии — поэтому, на время нашего служения мы покидаем тело и становимся духами. Вернуться назад… да, возвращались не все. Кто-то просто привыкал жить духом, кого-то не смогли дозваться, кого-то просто некому было звать назад. Но самое главное другое — у духа должна быть привязка к земле. То, что не даст забыть о своем теле, о смертной жизни. Обычно это тот, кого он любит — но родители не подходят. Брат-сестра, или возлюбленная…

Тихий неслышный вздох. А она, не отрываясь, смотрела на искаженное мукой лицо, и не чувствовала, как по щекам катятся слезы — не злые слезы ненависти, а слезы сопереживания, слезы утраты, от которых в душе что-то скреблось противно, ныло, царапалось сквозь выстроенную корку безразличия. Она уже подозревала, чем закончится этот рассказ.

- Её звали Анаи-рэ. Знатна, умна, изысканно-красива и изящна. Я был счастлив до безумия, когда она обратила свой взгляд на меня. Никогда в жизни я ещё так не ошибалссс-ся, — лицо духа исказилось от злобы, — ей нужно было мое положение. Власть. Богатства. Сила. Все, чего временно лишается тот, кто становится Душой Города. А выбор, вскоре после нашей помолвки, пал на меня. Это честь, от которой нельзя отказаться, — тонкие пальцы призрака сжались в кулак.

- Ты и не стал отказываться… — ничего естественнее этого «ты» сейчас просто не существовало.

- Нет. Я, разумеется, согласился. И сделал её своим якорем, хотя брат отговаривал… через месяц началась война. Как понимаешь, итог был закономерен и ясен. Анаирэ первой бежала прочь из города, хотя он даже ещё не был осажден. С собой она прихватила изрядную часть моей сокровищницы, — в темных глазах полыхнуло жестокое удовлетворение, — я узнал об этом слишком поздно, чтобы успеть разорвать нашу связь, да и назначить иной якорь было уже невозможно. Несмотря на всю свою силу, я застрял в таком положении, вынужденный безучастно наблюдать, как пленяют и уничтожают всех, кого знал и любил…

Призрачный меч с отнюдь не призрачным скрежетом вошел в стену — только каменные крошки полетели. Колыхнулись синие одежды Духа. Коснулся лица холодный, обдирающий кожу порыв ветра.

- Не знаю, почему я тебе это говорю, девочка. Ты умеешь слушать, — тихая усмешка. Над самим собой?

- Что же… было дальше?

- Дальше? Я поступил очень милосердно с Анаиррэ. Она умерла до проклятья рабства, что пало на нашу расу, пусть и умирала не самой легкой смертью… Но, по сравнению с тем, что делали захватчики с нашими женщинами…

К горлу подступила дурнота.

- Можете… не продолжать, дайрэ.

- Отчего ж, — в полутьме сокровищницы ясно блеснули тонкие иглы клыков алькона, — ты должна знать, что тебя ждет, если твой покровитель не сможет тебя защитить!

Смешок. Высверк. Бесконечная усталость на душе и затаившийся страх.

- Я и так знаю, — голос дрогнул, срываясь.

Есть такие раны на душе, что никогда не перестанут гноиться, не затянутся. Лицо призрака было совсем близко — хищное, жестокое и полное неизбывной печали и отчаянья. Прохладные пальцы на миг словно обрели твердость, касаясь подбородка. Губы дрогнули в очередной неловкой попытке улыбнуться — и скривились. А она утонула в искристо-синих глазах, чувствуя, как эту боль и печаль из неё словно высасывают.

- Вкус-ссная… — длинные прозрачные когти с сожалением коснулись щеки — и Йаррэ словно очнулась, мигом. Тело тряхнуло от запоздалого страха, и она почти полностью облокотилась о гробницу, чтобы не упасть.

- Так вот, как вы питаетесь?

- Именно так, ирисс-сээ. Как бы я иначе столько протянул? В тебе много эмоций, мне хватило лишь сделать глоток, чтобы утолить жажду. Сколько ненависти в тебе, сколько горечи и яда… но пить тебя — словно пригубить из черных вод матушкиного Озера.

Она не поняла, о чем дайрэ Гирьен говорит, а он не стал пояснять.

- Мне нравится развлекаться с бродягами и мародерами, которые на что-то надеются, врываясь в мой дом.

- Ни один не выбрался?

- Отчего же, иначе других не будет, — равнодушное. — Я с ними… играю… и некоторых отпускаю. Чтобы они после привели с собой других, надеясь на удачу.

Жестокий расчетливый ублюдок. Взгляд упал на распростертое на ковре из роз тело. Тонкие, почти мальчишеские черты — призрак выглядел ощутимо старше. Сжатые в отчаянье кулаки. Острые ушки. И сама не поняла, как потянулась к телу спящего — да, она решила думать о Духе именно так. Коснулась чуть вздернутого носа, обвела пальцем контуры губ, погладила заострившиеся скулы. Не удержалась — коснулась уха.

Рядом раздалось угрожающее шипение, которое вдруг, внезапно, стихло, когда Йаррэ накрыла своей рукой руку спящего вечным сном, осторожно разгибая пальцы и стирая запекшуюся кровь с ранок. Она не сразу поняла, что произошло дальше.

Вот она касается второй, стараясь разогнуть и её — пальцы расслабляются легко — и по ковру из роз катится темно-сиреневая сфера, тут же касаясь её руки. По ушам ударяет отчаянный крик:

- Нет, не смей, не трогай!

Но уже поздно. Её пальцы, будто сами собой, смыкаются на прозрачной сфере, в которой, как на ладони, виден город. И на неё обрушивается боль. Инициация силы? Издевательства охраны? Допросы? Ярость алькона Амондо? Это все — ничто, по сравнению с тем, что происходило сейчас. Кажется, она упала прямо на тело Гирьена. Прохладная чужая кожа на миг охладила съедающий изнутри жар — а потом он вспыхнул с новой силой, заставляя кричать, срывая голос.

Кажется, она пыталась расцарапать себе грудь, чтобы вырвать то, что так отчаянно жглось изнутри. Кажется, её кто-то остановил, наваливаясь сверху и не давая шевелиться. Периоды забытья сменялись короткими проблесками ясного сознания, но шевельнуться не было сил. Она только чувствовала, как тело ласково укрывает холод, как кто-то тихо шепчет над ухом, что все будет хорошо, просто чудесно, особенно, когда он все-таки выпорет одну малолетнюю дурочку…

А потом осознание происходящего исчезло полностью, оставив лишь поглощенное тьмой тело в полуобъятиях другого.

Гирьенрэ Наират Амондо зло ударил когтями по стене, заставив древний склеп вздрогнуть. Проклятье, куда это мелкое шебутное дитя залезло! По-другому воспринимать добычу братца не получалось, хотя тот, кажется, видел в девчонке совсем не ребенка… Иначе, зачем послал именно сюда, желая, чтобы Гирьен на неё взглянул? Призрачные пальцы налились силой, осторожно укладывая безвольное тело поудобнее. Он много чего мог, но далеко не всем об этом следовало знать.

Глупое дитя! Шанса выжить у неё почти не было. Гирьен с сожалением посмотрел на засохшие губы, тонкие, как у птицы, руки-лапки, бледную кожу. И чуть склонил голову, внимательно вглядываясь в ползущую по бледно-серой коже тонкую веточку татуировки. Неужели?

Пальцы с силой сжали ткань, разрывая одежду на груди — не до сомнительных девичьих прелестей нынче. Прямо у сердца отпечаталась темно-фиолетовая многолучевая звезда, а вот шара, который её коснулся… его больше не было.