Дикарь и лебедь - Филдс Элла. Страница 19

– Увечья, пытки, запугивание…

– Политика навевает на меня скуку… – сказал он. – Если тебе очень надо знать, у меня назначена встреча с дядей и двумя моими… – Он наморщил нос и задумался. – Пожалуй, проще всего назвать их друзьями.

Не знаю, была ли это попытка пошутить, или он и правда до сей минуты не осознавал, что эти так называемые друзья – действительно его друзья.

– С дядей? – переспросила я, когда он убрал законченное пальто и достал платье. Я мало что знала о том устрашающем генерале, который, вроде как приходился убитому правителю Вордана братом и лучшим другом. Знала только, что он был жесток, безжалостен, прожил не одну сотню лет, но так и не обрел свою половинку.

Король хмыкнул:

– Да уж, Серрин когда-то был по-настоящему гнилым типом, но теперь, боюсь, самый гнилой – это я. – Он вскинул лицо, сверкнул зубами. – Мучительная потребность быть первым – мое проклятье.

До чего гадкими созданиями были его дядя и те существа, которых багровый наглец называл друзьями, я и представить не могла.

– Полагаю, один из них и есть истинный Клык.

– На самом деле зовут его Клементом, – король ухмыльнулся, глядя на платье, – но он, конечно, ненавидит это имя, поэтому мы всегда называли его Клыком.

Я взялась за следующую вещь, а он переплел свои пальцы с моими. Я притворилась, будто не заметила этого мягкого, нерешительного жеста. Он взглянул на меня исподлобья:

– Ты знаешь, как меня зовут?

– Кровавый властитель.

Его длинный прямой нос сморщился.

– Король волков.

Он кивнул:

– Теплее. – Багровый поскреб щетину на подбородке – от этого звука я вся напряглась – и вкрадчиво спросил: – Но как меня назвали при рождении, Опал?

– Дейд Волькан, – прошептала я, сама не зная почему, и отвела взгляд.

Повисла тишина. Король кашлянул и достал очередную вещь, все еще держа меня за руку. Он опустил голову, и высокий ворот плаща коснулся его остроконечного уха.

– Мать умерла до того, как успела дать мне имя, но дядя знал, между какими она выбирала.

– Каким было второе? – Меня одолело любопытство.

– Он мне так и не сказал, до сих пор секретничает, – шумно выдохнув, ответил король. – Надменный говнюк.

Расспрашивать его о матери, о том, как та умерла, было бы неуместно – наши руки соприкасались, тепло, исходившее от наших тел, впитывалось в лежавшую между нами ткань и нагревало комнату.

Мы молча обрабатывали одну вещь за другой, и Дейд, похоже, был не против тратить время на столь заурядное дело. Что было удивительно, поскольку он, как я уже знала, умел творить не только мелкие бытовые фокусы.

Когда последний предмет одежды отправился в стопку с готовыми вещами, я не удержалась и спросила:

– Я думала, что кровавые фейри не обладают даром чинить. Что подобное не только ниже вашего достоинства, но и вообще за пределами ваших возможностей.

Король Вордана встал, потянулся и, холодно усмехнувшись, подошел к окну.

– А я ничего и не чинил, лебедушка. Только открыл ворота для твоего дара, и ты все сделала сама.

Дейд растворился в воздухе, прежде чем я успела спросить, что он имеет в виду, а секундой позже рассеялись и языки тьмы, оставшиеся после его исчезновения.

На следующий день принц заглянул ко мне еще до обеда. Я в тот момент расхаживала по комнате и, остановившись, разгладила фиолетово-белое платье, которое надела, пробудившись от беспокойного сна.

Нелепое, чрезмерно пышное, оно было обильно расшито кружевом – вся его необъятная юбка и лиф, – отчего моя грудь, и без того не маленькая, казалась еще больше. Но несвежее платье, в котором я прибыла сюда, унесли, и оно тоже не особенно меня радовало – разве что напоминало о доме и о том, зачем я здесь.

Меня всю ночь изводили сны о крови и зубах, о шерсти и перьях, но я никак не могла взять в толк, что может значить эта мешанина образов.

– Доброе утро, принцесса. – Брон почтительно поклонился мне, хоть и не обязан был этого делать. – Возможно, ты не захочешь, но я все же спрошу…

– Да, – сказала я и протопала мимо него к двери. Мышцы затекли от напряжения, и ноги покалывало с каждым шагом. Я нуждалась в солнечном свете, в аромате дождя, который принесло с утренним бризом, мне не терпелось выбраться из четырех стен.

– Ла-адно, – протянул принц и, нервно усмехнувшись, поспешил вслед за мной вниз.

Стражники в нелепых шлемах, застывшие, как каменные истуканы у подножия лестницы, воззрились на меня.

– Сюда, – сказал Брон и махнул в сторону смежного холла.

Тот был поменьше и, в отличие от остальных здесь, не такой помпезный – меньше богатой отделки, меньше портретов. В холле не было ни души – за исключением стражника, что караулил закрытую на засов деревянную дверь. Брон отпер ее, и мы вышли на вымощенную камнем дорожку.

Отойдя на несколько шагов от караульного, я запрокинула голову и глубоко вдохнула. С выдохом напряжение вытекло из меня, и я отвела взгляд от пухлых белых облаков.

– Ты ведь несколько дней не выходила, – сказал принц, будто пытался подобрать слова, чтобы хоть как-то объяснить мое странное поведение.

Неудивительно. Ему – человеку, привязанному не к собственной земле, а лишь к тому, чем она его одаривает, – оно должно было казаться странным.

– А чувство такое, словно прошло полвека.

Принц усмехнулся, и мы пошли по дорожке, что стелилась вдоль живой изгороди. Спустившись по широким ступеням, мы оказались в садах, разбитых с тыльной стороны замка. Пышная зелень вперемешку с разноцветьем и плодовыми деревьями занимала пространство не меньше полумили в ширину и доходила до той самой непреодолимой стены.

– Ты… – выдохнул принц, – невероятна, Опал. Те вещи… – Мы остановились возле мраморной скамьи, по обе стороны от которой стояли большие горшки с папоротниками. Брон повернулся ко мне: – Мать выручила за них солидную сумму.

– Сколько? – Я отошла к кусту герани, что рос напротив скамьи, и провела рукой над глянцевитыми соцветиями, отчего их оттенок стал ярче.

Шумно втянув воздух, принц подошел ко мне:

– Я не имею права обсуждать подобные дела. Мне жаль.

– Врешь, – промурлыкала я и лукаво улыбнулась.

Он оторвал взгляд от бутонов, что распускались, когда я прикасалась к ним, и посмотрел мне в глаза.

– Не уверен, что понимаю, о чем ты.

– Тебе не жаль, – просто сказала я, расправила плечи и потянулась.

Когда я повернулась к Брону, его возбужденный взгляд соскользнул с моего лица на грудь, но я все равно улыбнулась ему, хотя этот врун-человечишка не вызывал у меня никакого интереса. В кудахтанье матери, которое я слушала на протяжении двадцати лет нашей совместной жизни, большая часть идей оказалась правдой. Мужчин, особенно людей, было легко перехитрить, если действовать с умом.

– У тебя есть дар чуять ложь?

Брачные игрища никогда не вызывали у меня интереса. Воспитанная в тепличных условиях, я когда-то была твердо настроена дождаться всепоглощающей любви, как та, которую посчастливилось обрести моим родителям. Любовь, для которой вечность не была преградой.

Вожделения я тогда еще не знала, но в те дни меня такие вещи и не волновали. Но сейчас все было иначе.

– Не так, как ты себе это представляешь, – сказала я, погладила его по плечу и двинулась глубже в сад. Я шла мимо грядок с помидорными кустами и огуречными плетями, и садовники с лопатами расступались, когда я к ним приближалась.

Под дубом на окраине сада обнаружилась еще одна скамья, на сей раз деревянная; я села и подобрала с газона яблоко-паданку. Брон сел рядом – нерешительно, но явно испытывая любопытство – что еще я скажу или сделаю? А я просто вытерла яблоко о платье, запачкав последнее землей.

– Сколько? – спросила я и откусила, но этот плод, как и многое другое в этом лишенном волшебства королевстве, оказался безвкусным.

Брон придвинулся ближе ко мне и недоуменно свел брови: