Красавица и босс мафии (ЛП) - Беллучи Лола. Страница 71

Я откидываю голову назад, позволяя глазам проследить каждую из линий, уже вытатуированных в моем сознании. Светлое лицо, темный плащ, покрывающий каштановые волосы и сочетающийся с одеждой, вытянутые руки, роза и кинжал. Я поднимаю руки в том же ритуале, что и всегда, и на этот раз так близко касаюсь ее, что почти чувствую, как холод стекла ранит мою кожу.

Воздух покидает мои легкие на одном дыхании, когда я отстраняюсь. Я прикасаюсь к чокеру на своей шее, чувствуя розу с рубинами в центре.

— Когда-нибудь. — Говорю я себе.

Однажды.

***

— Что случилось? — Я хмурюсь, когда вижу, что Рафаэла расхаживает взад-вперед по кухне. — Ты опять неправильно посчитала полотенца? — Поддразниваю я, потому что в последний раз я застала Рафаэлу, расхаживающую по дому, как ошалелый индюк, когда она отправила Луиджии не тот список белья.

Хоть я и насмехаюсь, но отчаяние было обоснованным тогда и останется таковым сегодня: главная гувернантка не терпит ошибок на своем посту.

Стол для нашего обеда уже накрыт на острове, что подтверждает первую мысль, пришедшую мне в голову, когда я проснулась: Я стала ленивой. Я просто больше не просыпаюсь вовремя к завтраку.

Рафаэла прекращает свою беспокойную прогулку, чтобы взглянуть на меня, и ее голубые глаза говорят мне, что все случившееся немного серьезнее, чем ругань Луиджии.

— Тициано? — Спрашиваю я, чувствуя, как напряжение разливается по всему телу. Моя подруга открывает рот, но из него не доносится ни звука, и я не могу остановить беспокойство, которое, как камень, оседает у меня в животе. — Рафаэла, ты меня пугаешь.

Рафа поднимает руки в кулаки до уровня живота, закрывает глаза и делает долгий выдох, прежде чем снова их открыть.

— Сядь, — просит она, и очевидно, что это заставляет меня нервничать еще больше, но я подчиняюсь, обхожу остров и сажусь на один из табуретов.

Я жду, что Рафаэла сделает то же самое, но она остается стоять на том же месте. Ее язык увлажняет губы, прежде чем Рафа опускает голову.

Как только ее взгляд встречается с моим, она закусывает губу и отводит глаза. Последовательность тревожных жестов вызывает у меня беспокойство до такой степени, что сердце начинает колотиться.

Что за новость могла повергнуть Рафаэлу в такое состояние, ведь она была ее посланницей?

Голова идет кругом, мозг работает в поисках возможных причин, и одна, о которой я никогда раньше не задумывалась, взрывает все мои тревоги разом. Я перестаю дышать, так как каждый мой внутренний орган получает сильный удар от осознания того, что со мной сделает получение этой новости.

— Он женится? — Спрашиваю я, предпочитая сорвать пластырь.

Я всегда знала, что ничто из этого не будет длиться вечно, но я никогда не ожидала того смятения, которое распространяется по моей крови при мысли о том, что брак Витторио завершит этот этап моей жизни. Я почти смеюсь над иронией, что прошло всего несколько минут с тех пор, как я проснулась с чувством благодарности за это.

Рафаэла моргает и хмурится.

— Что? Кто женится? — Спрашивает она, выглядя искренне озадаченной.

— Дон.

— Нет! — Отрицает она, и акцент, с которым она показывает, что это абсурдная идея, лишает меня напряжения, словно я воздушный шар, летящий по воздуху. — Per la Madonna, Gabriella! Нет!

— Так от чего у тебя сейчас случится удар? — Спрашиваю я, и Рафаэла тяжело сглатывает, после чего тянется к шкафу под кухонным островом и достает оттуда стопку газет и журналов.

Мои брови сходятся вместе, когда я не нахожу смысла в столь сильных опасениях по поводу того, что уже стало обыденностью. Даже горничные потеряли интерес к тому, чтобы разносить по дому статьи о нас с Витторио. Однако, когда Рафаэла кладет передо мной на тарелку стопку бумаг, я понимаю. Это, без тени сомнения, несъедобный обед.

Я чувствую, как меняется мое собственное лицо, пока мой мозг усваивает изображение на обложке газеты. Это фотография, сделанная вчера днем на яхте. Я отворачиваюсь на пару секунд, сглатывая горечь, которую оставляет во рту напечатанное в заголовке – видение момента, который я считала таким особенным.

На снимке я, одетая в одно лишь зеленое бикини, зажата между стеной на внешней стороне палубы и телом Витторио. На нем черные плавки, его губы приникли к изгибу моей груди, а его руки - одна на моей заднице, другая, очевидно, уложена между моих ног, в то время как моя голова наклонена вверх, а губы приоткрыты. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что я сейчас стону.

Большим пальцем я приподнимаю правый нижний угол лежащей передо мной стопки и вижу, что на всех обложках изображены разные моменты одной и той же истории. Решить, что я не хочу смотреть фотографию за фотографией, очень просто. Я отворачиваю лицо, застывая в никуда на несколько минут, прежде чем снова посмотреть на Рафаэлу.

— Спасибо, что не скрываешь это от меня.

— Габи, мне так жаль, — тихо говорит она, и покраснение ее глаз говорит о том, что моя подруга вот-вот расплачется, хотя мои собственные глаза сухие.

Я пожимаю плечами.

— Ничего страшного. — Я даю ей небольшую улыбку, но на этот раз фальшивое движение словно протаскивает колючую проволоку под моей кожей.

— Черта с два! — Рафаэла опровергает меня, серьезно. — У него не было такого права! —Говорит она и заставляет меня неловко рассмеяться.

— Он дон, Рафаэла. Ты, лучше меня, должна знать, что он имеет право делать все, что захочет. И это всего лишь фотографии, — лгу я ей, хотя понимаю, что, очевидно, признание, сделанное мною сегодня утром, лишило меня способности поступать так же с самой собой. Как будто переключили выключатель, и я вдруг стала очень внимательно относиться к каждому маленькому жесту, направленному на благо других, а не свое собственное. — Они не первые и, вероятно, не последние.

— Они другие, они интимные.

Она настаивает, как будто чувствует, что должна объяснить мне, почему я имею право обижаться на действия Витторио, даже когда я снова и снова повторяю в своей голове, что это не так. Я пытаюсь остановить необоснованное чувство предательства, закрадывающееся мне под кожу, потому что единственное, кто несет за него ответственность, это мои собственные фантазии.

Каждое слово, которое я сказала себе сегодня утром, по-прежнему остается правдой. Именно цена, которую эта правда мне стоит, и является причиной разочарования, вызывающего желчь во рту. Я не должна этого делать, потому что это все еще слишком маленькая цена, напоминаю я себе. Проблема в том, что после открытия всех этих истин эта уже не кажется таким легким для принятия.

— Лучше я, чем дочь семьи, Рафа. Мы всегда знали, что я лишь полезна дону, — произношу я вслух одно из многочисленных оправданий, которые молча даю сама себе.

Рафаэла смотрит на меня как на сумасшедшую, а затем ее лицо приобретает выражение, которого я не видела уже давно и никогда не видела на лице подруги: жалость.

— Ты имеешь право чувствовать боль, Габриэлла. — Она произносит эти слова так же, как если бы кто-то обращался к пятилетнему ребенку.

— Я не жду, что ты поймешь, Рафаэла. Мне правда не хочется, но да, не хочется. Несмотря на то, что я говорю это, глядя на нее, правда в том, что я - самая большая мишень этой уверенности. Это странная борьба во многих отношениях.

Во-первых, потому что я не привыкла бороться за то, что касается меня самой, а во-вторых, потому что тот факт, что я сопротивляюсь единственному убеждению, которое у меня когда-либо было, - убеждению, что я ничего не стою, на самом деле совершенно нов.

— Я не голодна, — говорю я, вставая и собираясь покинуть кухню, но голос Рафаэлы останавливает меня от осуществления моих планов.

— Это еще не все. — Невеселый смех, вырвавшийся у меня, на этот раз не фальшивый. Я киваю, прося ее продолжить. — Ты получила приглашение. — Я снова соглашаюсь и испускаю долгий вздох.

— На сегодняшний вечер? Он сказал, куда мы пойдем или как я должна одеться?