Адвокат вольного города (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar". Страница 20

Судья Бабаев, своими манерами напоминающий старого учителя, поднял со скамьи подсудимых третьего обвиняемого.

— Сашенька, Саша, Сашок. Помнишь меня? — судья посмотрел поверх очков и устало вздохнул. — Лешенька, что ты садишься? Я разрешал садиться? Стой теперь, Вас же судят. Насидишься ещё.

Второй обвиняемый действительно, пользуясь тем, что внимание переключилось на другого — пытался, как ему казалось, незаметно, сесть. Первый вообще не шевелился и казалось, одеревенел. Все трое обвиняемых были как на подбор, ровно восемнадцати лет от роду, то есть достигли местного совершеннолетия. Судили их за кражу со взломом.

— Так вот, Сашенька. Я тебя, когда первый раз судил, решил, ну четырнадцать, ну оступился, ну украл часы у господина хорошего. Я тебе дал год условно. Отпустили мы тебя практически. Потом в шестнадцать поймали за кражу коня. Конокрадство случайным точно не бывает. Коллега мой судил, буквально в соседнем зале.

Судья в большей степени говорил с самим собой, но послушать было крайне любопытно. Тот, к кому он обращался, был круглощёким, голубоглазым румяным парнем и выглядел, как невинный школьник, которого в суд притащили по ошибке. В кристально чистых глазах застыла оскорблённая честность и стыдливая слезинка.

— Анатолий тоже тебе условно дал. И вот, недавно, мы тебя в третий раз судили. Снова за кражу. Не стали на время судебного процесса в клетку закрывать, от мамки твоей отнимать. И вот ты, находясь под домашним арестом, вместе с этими двумя… Ну ладно они, Саша, олухи деревенские… Вы втроём лавку Жубровского вынесли. Саша, скажи честно, ты дебил? Ну ты же не первый раз тут⁈ Ты же знал, что будет, что поймают, ну не настолько ты ловок, понимал, что посадят, что в четвёртый раз условный срок не дают? Саша, ну етить твою мать… Простите, вырвалось.

Все сочувственно покивали. Сюда пришло множество родственников и соседей, как подсудимых, так и свежеобокраденного купца. Как ни странно, в этой истории многочисленные зрители и зеваки жалели не пострадавшего поляка Жубровского, не подсудимых, как это часто бывало, а старика-судью. И хотя Бабаев, как я успел услышать перед заседанием, когда-то очень давно был прокурором города, то есть — человек не простой, мне тоже было его искренне жаль.

— Простите, Алексей Иванович, — прогундосил подсудимый.

— Тьфу. Перерыв пятнадцать минут, — судья встал, старший пристав, упустив момент, запоздало рыкнул в зал «встать, суд идёт», кто-то успел встать, кто-то нет. Бабаева это мало интересовало, он на ходу доставал сигарету из портсигара и жестом звал обвинителя и адвоката — покурить.

В зале возникло оживление. Я, пригревшись на скамеечке у стены, придремал и без особой надежды, снова пытался призвать Предка.

…

— Ну чего⁈ — возмущённо проухала громадная птица. Фух. В этот раз я оказался в лесу. Кажется, сработало.

— Я тебя звал.

— Вас много, а я один, — ответил Филин расхожей фразой советских продавщиц и аккуратно поправил перья на левом крыле.

— Я тут один ножик раздобыл.

— Знаю, Бакланов уже наябедничал своему предку. К счастью для тебя, я с этим водоплавающим тупицей не дружен, так что мне всё равно. Нашёл и нашёл. Кто нашёл — берёт себе. Это всё?

— Нет. Мне нужно прокачаться до «двойки», потом до «тройки»…

— Зачем?

— Чтобы пользоваться артефактом, ходить на Изнанку, добывать макры.

— Похвальное стремление, хоть один пытается охотиться. Ладно, подскажу. Ты своими кривлянием с собакой и столом в подсобке ничего не добьёшься, тебе надо творить иллюзии на Изнанке, тогда будет эффект, понятно?

— То есть чтобы пробиться на Изнанку, мне надо ходить на Изнанку? А как преодолеть свой предел?

— Медитация, обет молчания, обет безбрачия, йога, питание травами.

— Какие нужны травы?

Внезапно Филин словно бы взорвался. За секунду его многочисленные перья встали дыбом, почти двукратно увеличив его в объёме, а сам он, запрокинув свою огромную филинскую голову, громогласно издал серию каких-то жутких звуков, в которых я с трудом опознал смех. Дерево под ним сотрясалось.

— Ах-вжжжж-ха-ха-ха-вжжжж-ха-ха-ХА-ХА-ХА. Травки⁉ Какие травки⁉ Вот умора! ХА-ХА-вжжжж…

…

Толстый, с растрёпанными грязными бакенбардами брюнет толкнул меня и с детской непосредственностью неуклюже протопал к выходу из зала заседаний суда.

Открыл глаза. Выходит, я спал буквально пару минут. Вот ведь хрен собачий, толкнул, разбудил. А может, это Филин всё подстроил и выкинул обратно?

Настроения узнавать, что будет в финале судебного процесса с тремя малолетними ворами — не было. И так понятно, этим двоим на первый раз дадут условно, а «Саше» по максимуму, ещё и тот срок, который дали недавно, припаяют, то есть — суммируют. Уйдёт на Изнанку добывать макры лет на восемь, и всего делов.

Вышел из здания, прищурился от яркого солнечного света. Надо бы поесть, время обеда.

Однако, преодолевая голод, вернулся в офис, надеясь «наловить» ещё парочку клиентов на консультации. У входа стояла до боли знакомая изящная чёрная карета. Кажется, это Пенелопа.

Когда я подошёл ближе, она вырвалась из-за кареты разъярённой фурией.

— Аркадий, ты подлец!

Раздутые ноздри, разгорячённые щеки, глаза Пенелопы блистали, как софиты. Гнев делал её ещё красивее.

— Что такое? — после встречи с Предком я был уравновешен как гироскоп и спокоен как танк.

— Как ты мог⁈ Как только мог⁈ А я-то — дура! Я пришла сказать Вам, Аркадий Ефимович, что Вы мне совершенно безразличны.

Она скрестила на шикарной груди руки, отвернув от меня голову, её ноздри гневно раздувались.

Её извозчик профессионально прикидывался шлангом, смотрел вдаль, повернувшись спиной и делал вид, что его здесь нет. Понятно, у него на такой случай был свой жизненный опыт и беспроигрышная стратегия.

— И всё же?

— Отрицать будешь? Я всё про тебя знаю! Ты спишь с той китаянкой из массажного салона с татуировкой дракона по всей спине. Вас видели! Я! Ты! Урод! Козёл! Не трогай меня руками, животное!

Она ткнула в меня пальцем в обвинительном жесте, я плавно обогнул её, чтобы оказаться максимально близко. Это фонтанирование эмоциями немало забавляло меня, в какой-то момент я мягко взял её за талию и под непрекращающийся поток обвинений усадил в экипаж, устроился рядом.

— Архип, трогай! В китайский квартал, к лавке кузнеца.

— Правильно будет Антип, барин, — устало возразил извозчик, даже не оборачиваясь, что не помешало ему тронутся и развернуть повозку.

— Я не поеду к твоей шлюхе, Аркадий! Мне это безразлично. Ты мне просто противен! Ты и эта другая дура, которой ты ловко вскружил голову. Как её зовут? Не говори, мне наплевать!

— Джеки Чан, — ответил я, сохраняя веселое настроение и, в то же время, подыгрывая прекрасной разгневанной Пенелопе.

— Дурацкое какое-то имя. Я не хочу никуда ехать. Выскажу всё ей в глаза. Попрошу матушку, чтобы тебя как следует избили. Нет, ты совершенно не достоин моего внимания, только жестокое холодное игнорирование… чтобы ты понимал… вот, только холод и молчание, чтобы и через сорок лет вспоминал с болью моё имя. Подлец-то какой, а? Отныне ты не услышишь от меня не единого слова, я само молчание, сама холодность, чопорность, скала, лёд. Всё, тишина, безмолвие, ты никогда не услышишь ни звука… Нет, ну каков подлец! Переспал с Джеки Чаном за моей спиной. Урод, извращенец, похотливый козёл, неразборчивая скотина. Ты мне безразличен, не хочу тебя больше знать. Животное!

Карета остановилась, я выскочил и подал её руку. Она гневно оттолкнула её, но я всё равно придержал её за тонкую гибкую талию.

— Не прикасайся ко мне, ты мне омерзителен!

При открывании двери затрепетали мелодично сухие бамбуковые дверные колокольчики, оповещая о нашем приходе. В лавке, куда я практически затащил упирающуюся девушку, царил полумрак и тишина.

— Нин Хао, — поприветствовал я кузнеца, тот радостно улыбнулся и ответил так же, исчезнув в недрах. Игорь уже объяснил мне что в мандаринском есть куча вариантов приветствия и этот — простой и уважительный.