Лабиринт снов - Кудрявцев Леонид Викторович. Страница 13

— О великий Гипнос, — пробормотал я. — Ну не надо. Ну ты же хороший, монстрик, ты меня не тронешь, ты не будешь такого, как я, хорошего дяденьку… Ой!

Щупальце опустилось мне на плечи, и под его тяжестью я погрузился в трясину по самую шею. Желтые круглые немигающие глаза чудовища смотрели прямо на меня.

Это мне не понравилось.

Похоже, зверюга что-то замышляла.

Чудовище открыло усеянную похожими на малайские крисы зубами пасть и заверещало. Толпа за изгородью притихла.

Обхватившее мои плечи щупальце сжалось сильнее, дернуло меня вниз, так что я едва не хлебнул зловонной жижи, и вслед за этим резко рвануло вверх.

Отпуская меня, жижа вроде бы даже застонала. Через секунду я уже висел в воздухе. И все.

Пауза.

Все замерло.

Щупальце тоже не шевелилось. Только в почти полной тишине было слышно, как с моего тела отваливаются и с плеском падают вниз комки грязи.

А чудовище, казалось, задумчиво меня изучало. Потом до чего-то додумалось, и щупальце очень медленно потащило меня к огромной, похожей на ковш гигантского экскаватора пасти. Вот она раскрылась еще больше. В лицо мне пахнуло таким зловонием, что по сравнению с ним запах жижи показался действительно райским ароматом.

Хорошо понимая, что этому зверю мой пистолет что дробина слону, я все же попытался вытащить его из кармана. Ничего не вышло. Видимо, он за что-то там зацепился.

Огромная, похожая на пещеру пасть была теперь от меня не дальше метра. Чувствуя, как у меня по спине пробежал стремительный, словно электрический ток, холодок, я замер.

Еще секунда…

У меня за спиной послышался громкий треск изгороди. Щупальце снова остановилось.

Повернуться и посмотреть, что происходит с изгородью, я не мог. Впрочем, это мне и не было нужно. Шестым, обострившимся в минуту опасности чувством я определил, что этот треск означает. Очевидно, на изгородь наперла толпа зевак. Наверняка те, кто находился сзади, пытались пробиться вперед, чтобы лучше увидеть, как эта тварь мной позавтракает, а передним деваться было некуда. Они навалились на изгородь.

Что-нибудь предпринять я не мог. Оставалось лишь ждать.

Снова послышался скрип. Теперь он был громче.

Чувствуя в груди холод, словно вместо сердца у меня был кусок льда, я закрыл глаза. Почему-то в этот момент у меня в голове зазвучала старая идиотская песенка про Мэри и ее барашка. Не успел этот барашек в пятый раз увязаться за Мэри, как щупальце дрогнуло и закачалось.

В ужасе открыв глаза, я увидел в полуметре от своего лица кривые, покрытые желтым налетом и белыми копошащимися насекомыми клыки.

Ничего, кроме отвращения, это зрелище во мне не вызвало.

Я уже было хотел снова закрыть глаза и мысленно попрощаться со всем, что мне дорого, а также любимо, и в этот момент за моей спиной послышался ужасающий треск. Раздался многоголосый вопль ужаса и вслед за ним плеск, словно в жижу один за другим плюхнулось около десятка больших, тяжелых предметов.

Так и есть!

Очевидно, изгородь не выдержала напора толпы и рухнула. При этом несколько зевак упали в трясину.

Эта мысль меня несколько утешила. В коллективе умирать всегда веселее.

Чувствуя даже некоторое душевное умиротворение, я хотел уже было все-таки закрыть глаза, и в этот момент щупальце распрямилось и отшвырнуло меня прочь.

Падая, я подумал, что чудовище поступило совершенно логично. Видимо, оно сообразило, что, занявшись мной, может упустить упавших в жижу зевак. Кроме того, они отчаянно барахтались, а я был неподвижен. Чудовище вполне могло посчитать, будто я умер от страха, а стало быть, никуда не удеру.

Как бы то ни было, но оно меня отшвырнуло.

Я снова плюхнулся в жижу, но, к счастью, попал на твердое место и погрузился всего лишь по колено. Это было спасением. Бросив взгляд на зевак, которых хватали появлявшиеся одно за другим из жижи щупальца чудовища, я прыгнул к изгороди, до которой была всего лишь пара метров. Я не допрыгнул до нее всего лишь с полметра, но это теперь уже не имело значения. Оставалось лишь схватиться руками за один из столбиков и подтянуться.

Через секунду я поднырнул под изгородь и бросился наутек.

Пробиться через толпу было очень легко, частью из-за того, что до всех уже дошло, что происходит, частью из-за исходившего от меня жуткого запаха.

Мокрая одежда прилипала к телу, а в ботинках противно хлюпало. Оказавшись на приличном расстоянии от загона, я стал оглядываться, отыскивая что-нибудь похожее на колодец. Ничего подходящего не было видно, и я машинально сделал еще несколько шагов.

Земля под ногами у меня заскрипела. Почему-то мне показалось, что в этом скрипе слышится злорадство.

Ну еще бы.

Ах, стерва!

Впрочем, сейчас мне было вовсе не до зморы с ее садистским юмором.

Оглянувшись, я увидел, что возле загона не осталось уже никого, если не считать двух бродячих магов в высоких черных колпаках. Они горстями швыряли в сторону быстро погружавшегося в жижу монстра слегка поблескивающий сиреневый порошок. Возле рухнувшего куска изгороди в жиже плавала большая соломенная шляпа.

Вот так-то.

Я вздохнул.

Любовь к золоту до добра не доводит.

А поскольку изменить сейчас уже ничего нельзя, оставалось лишь надеяться, что мальчишке, чья шляпа плавала в трясине, удалось все же уцелеть, а шляпу он просто выронил. Тем более что такая вероятность действительно существовала.

Вот змора действительно стерва.

Ну ничего, мы с ней еще посчитаемся… Сейчас бы где-нибудь отмыться.

Я пах, как тысяча дюжин тухлых яиц.

Одетая в выцветшее сари старушка с зажатым под мышкой маленьким дракончиком махнула рукой вправо и посоветовала:

— Эй, тебе лучше туда.

Ее дракончик задумчиво посмотрел в мою сторону, потом зевнул. Когда он открыл пасть, я увидел, что на кончике его языка трепещет крохотное, словно у газовой горелки, пламя.

— Спасибо, у вас очень доброе сердце, — от души поблагодарил я старушку. — Когда зять решит вас придушить, пусть ему на голову рухнет балкон.

— А если даже и придушит, — весело воскликнула старушка и хлопнула дракончика по плоской голове, — так в будущей жизни попадет в тело старой, паршивой, блохастой собаки.

От ее шлепка дракончик, с задумчивым видом рассматривавший ученого на вид человека с толстой книгой в руках и явно собиравшийся плюнуть в него огнем, поперхнулся и обиженно заскулил.

Наверняка ему просто жутко хотелось узнать, как горит бумага. Может быть, он этого никогда не видел.

Я двинулся в указанном старушкой направлении и вскоре действительно увидел покрытую пятнами ржавчины водяную колонку.

Не раздеваясь, я обмылся холодной водой и наконец-то избавился от запаха жижи. Минут через пятнадцать жаркое солнце сна-базара высушило мою одежду.

Почувствовав, что проголодался, я обшарил карманы и обнаружил несколько завалявшихся золотых монет. Теперь оставалось только купить у торговца с бородавкой на носу завернутый в пергамент кусок жареной баранины.

В стороне от толпы, в тупичке, образованном задними стенками трех лавок, лежал здоровенный камень. На нем я и устроился. Есть хотелось просто неимоверно.

Короче, баранину я слопал почти мгновенно. Она оказалась чертовски вкусной. Вытерев руки куском пергамента, я вдруг вспомнил о пистолете и сигаретах.

Вот балда-то! Ими надо было заняться в первую очередь.

Я вынул из нагрудного кармана еще влажную пачку и разложил сигареты на камне — сушиться. Потом я испробовал газовую зажигалку и убедился, что она работает. Остался пистолет. С ним было сложнее всего. Я разобрал пистолет и тщательно протер каждую его деталь все тем же оставшимся от баранины кусочком пергамента. Больше ничего сделать я не мог. Оставалось лишь надеяться, что этого будет достаточно.

Снаряжая обойму оставшимися патронами, я подумал, что надо было прихватить и запасную, но ничего теперь уже поделать было нельзя. Разве что в каком-нибудь сне попадутся подходящие для моего пистолета патроны. Вот только вряд ли. Да и будет ли ими стрелять пистолет из статичного мира? Хотя ем же я запросто пищу как статичного мира, так и мира снов?