Аватара - Андерсон Пол Уильям. Страница 71

Более того, корпус более не являлся непроницаемым. При таком давлении молекулы водорода просачивались сквозь металл. В итоге смесь газов внутри бота должна была сделаться взрывчатой.

— Мы планировали остаться до начала заката, — вздохнул Дозса. — И, наверно, проявили излишний оптимизм. Расстояния на Дану должны быть огромными. Эти существа — если они разумны, — те, кто случайно оказался поблизости. Но иные — Иные…

— Истинные Иные появились бы значительно раньше. Ты это хотел сказать, Стефан? — спросила Кейтлин.

Он снова кивнул.

— Боюсь, что ты прав, — она поглядела назад. — Как прекрасны они, сколь полны блаженства!

Дозса возвратил «Вилливо» на прежнюю высоту и траекторию. Пляска продолжалась. Гости Дану наблюдали и записывали все, что могли.

Янтарное солнце миновало полдень. Появились новые данане.

Причин сомневаться в их разуме не было. Пляска распалась, и за дело взялись те, кто принес с собой оборудование. На титанических телах обнаружились странные предметы, подобные управляемым ракетам разной формы (платформы? Птицы? Наутилусы с камерами?), из которых выступали устройства (телескопы? Паутины? Связанные вместе кольца?). Данане не пытались приблизиться к боту, но остановились под ним и принялись настраивать свою аппаратуру.

Радиоприемник пропустил упорядоченные сигналы в том же широком диапазоне, что и прежде; теперь они явно были речью.

— Дайте мне пять минут, — пробормотал Руэда, взявшись за отражающий спектрометр, приготовленный для него на борту «Чинука». Дозса поддерживал бот в постоянном кружении, сохраняя скорость, хотя поднявшийся полуденный ветер старался и просквозить и сотрясти его. Боль, утомление, тяжесть гравитации сразу забылись.

— Как мы ответим? — взволнованно проговорила Кейтлин. — И немедленно. Ох, поняла. У меня есть предложение, если вы, мальчики, не придумали ничего лучшего.

— Микрофон твой, — отвечал Дозса. — Чего ты хочешь?

— Дать упорядоченный сигнал; пусть поймут, что мы хотим общаться. Зачем начинать с математики? Они прекрасно понимают, что нам известно значение «П». Но мы поняли их музыку и восхитились. Господь свидетель, они тоже способны на это. — Кейтлин потянулась к сумке, висевшей на боку ее кресла. — Хорошо, что я все-таки прихватила сонадор. — Она ввела программу и прикоснулась к клавиатуре. Послышались звуки «Маленькой ночной серенады». — Они предложили нам радость, — сказала она. — Ответим ею же.

Экран при большом увеличении показывал реакцию данан. Во всяком случае они задвигались… чтобы переговорить?

— Ха! — сказал Руэда. — Этого я и ожидал. — Он постучал по спектрометру. — Все эти приборы в основном сделаны из металла. Скажите мне, как можно добывать материал на планете, поверхность которой образована горячим расплавленным водородом.

— Они не добывали его, — предположил Дозса. — Металл пришел снаружи.

Видимые на фоне пурпурного неба и облачной башни, двое данан сошлись вместе. Один из летунов отвернул, шевельнув жемчужными крыльями, другой остался. Внезапно он вместе со своими машинами скрылся за огромным пологом света, полыхавшим всеми цветами, сотворенным северным сиянием. Небесные краски затрепетали словно в раздумье. И вдруг…

— Иисусе, Мария и Иосиф, — прошептала Кейтлин. — Они отвечают на Моцарта.

Пришлось доказать мужчинам собственную правоту; цвета действительно сложным образом соответствовали нотам. Соответствие становилось все более точным — невидимый мастер с каждым мгновением глубже проникал в замысел землянина, скончавшегося столетия назад. Наконец спектр и масштаб слились в едином ликовании. Она понимала это, прибегая отнюдь не к науке, какой-нибудь стандартной аналитической методике; это было нечто вроде озарения, являвшегося к Ньютону и Эйнштейну.

Последующие передачи и преобразования подтвердили ее правоту. Попытки телевизионного общения не удались: электронные устройства были несовместимы. Лишь музыка и свет говорили друг другу:

— Здравствуйте, мы любим вас.

Короткий день заканчивался. Кейтлин пребывала в восторге. Спутники ее мрачнели.

— Наконец.

— Пора отправляться, — сказал Дозса. — Ждать больше нельзя.

— Мы вернемся, — проговорила Кейтлин словно во сне.

— Едва ли, — сочувственно проговорил Руэда. — Разве мы не согласились? Промедление — здесь или вверху на орбите — несет нам смерть. Конечно, мы можем ошибиться, но что нам остается кроме догадок… разве ты не согласна?

Она склонила голову. Сумерки окружали их… золотые. Данане ждали внизу следующей передачи.

Руэда повернулся и взял Кейтлин за руку.

— Это не Иные, — напомнил он. — Они просто не могут быть ими. Должно быть, у Иных есть избранная раса. Такая, к которой они приходят открыто, потому что эти существа счастливее и добрее… более умелые, чем все остальные. А если я не ошибаюсь, Иные и дали дананам металл, чтобы те лучше поняли себя; они — прирожденные художники, и кто знает, что еще, но только не ученые. И не инженеры. Они не смогут помочь нам. Ну а мы не сможем долго прожить у планеты, если не раскрутить «Чинук», лишив себя тем самым возможности улететь отсюда. Потом, как часто Иные посещают своих приемных детей? Быть может, забегут на следующей неделе, а если придется ждать тысячу лет? Как знать?

— Ага, — Кейтлин расправила плечи, стараясь избавиться от пригибавшего ее веса. — Лучше всего искать дальше, — послышался ее неровный смех. — Вы видели чудо вселенной. А теперь — к следующему миру!

Дозса закусил губу.

— Если сумеем, — отвечал он. — Еще нужно добраться до «Чинука». И нам придется пробиваться в одиночку, без помощи, в свободный космос.

Кейтлин отбросила сожаления.

— Ну, парень, жми, — посоветовала она. — Ты одолеешь дорогу. Мы увидим новые чудеса и еще большее великолепие.

Глава 29

Я была шимпанзе, и родилась там, где лес встречался с саванной. Первое, что я помню, — это как моя мать прижимала меня к себе. Теплота и запах ее тела смешивались с острым благоуханием волос, с ароматами почвы и растительности, повсюду окружавшей нас. Зеленое золото листвы светилось над головой, солнечные лучи вновь пробивались сквозь них на землю, где она сидела. Губы мои искали в лохматой шерсти и обнаружили сосок, усладивший мой желудок.

А потом я бегала, свободная и шумная, как все остальные; мы затихали, только когда кто-нибудь из старших показывал зубы. Тогда следовало почтительно отступить. Старейший, Он, был для нас подобием неба, которое посылало дождь и солнце… иногда оно гремело и вспыхивало, и мы вопили от ужаса: потому что Он вел нас к безопасным деревьям и восхитительным плодам. Он предводительствовал и в том грозном — с гримасами и воплями — плясе, что заставлял отступить леопарда.

Я научилась находить бананы, птичьи гнезда, насекомых и прочую пищу. А потом увидела, как увлажнять палку и засовывать ее в муравейники, возвышавшиеся под ослепительным небом саванны. Я начала выстаивать на страже, когда стая пила возле реки. Потом я стала единственной самкой, которая присоединилась к случайным охотам, когда стая гонялась за небольшим животным, ловила его и разрывала на части, безумея от мяса, соленой крови и хрустящих костей. Еще большую радость — чистое блаженство — приносили деревья: забываясь, я прыгала, качалась, перепрыгивала с ветки на ветку, становилась скоростью и воздухом, схватывала и отпускала деревья, словно любовника.

Первым оседлал меня Он. Руки его были сильны как у питона, Он рычал и налегал, от запаха его у меня кружилась голова. Потом, когда началась моя пора, я полюбила другого среди самцов, самого ласкового. Мы подолгу нежничали и любезничали, проводя ленивый очаровательный досуг, или сидели рука об руку на толстой ветви, разглядывая выбеленную луной равнину.

Здесь было чему удивиться — солнцу, погоде, бабочкам, слонам, львиному рыку, аромату цветов, тварям, появлявшимся в ярких ракушках, а потом расхаживавшим на двух длинных ногах, далекому зареву огней, которые они разводили в сумерках. Мы смотрели, нюхали, лизали, слушали… кричали от восторга, трещали в гневе или безмолвно удивлялись.