Круговерть бытия 2 (СИ) - Дорнбург Александр. Страница 42

Сам князь, конечно, не мог похвастаться приятной внешностью, но имя его, считающееся синонимом респектабельности, развязное поведение, молодость, богатство и связи при дворе, позволяли ему одержать несколько приятных побед. Как говорится, с лица воду не пить… Да и женщины любят разнообразие.

Крестьянский домик в пригороде Адрианополя, где разместился князь на постой, преобразился словно над ним поработал джинн из сказки про Алладина. Стены, обтянутые персидскими коврами, были завешаны оружием.

Тут были кинжалы в богатых серебряных и простых кожаных ножнах, с роговыми украшениями, старинные кривые, как полумесяц, клинки турецких и персидских сабель, кавказские шашки в богато отделанных серебром с золотом насечкой ножнах, серпообразные ятаганы, длинные ружья с широким раструбом, пистолеты разных форм и величин, наконец, гибкое копье и панцирная кольчуга из мелких чешуйчатых колец, так искусно спаянных между собою, что вся она казалась сотканной из какой-то особенной, фантастической, стальной материи.

Единственная вещь во всем доме, которая не представляла ни малейшей ценности — был сам князь. Кому нужен подобный товар, может в любой момент приехать в Монте-Карло. Там подобных личностей по борделям бегает — как собак нерезаных!

Сам же наш герой, сейчас одетый в новенький, с иголочки мундир армейского поручика, интенсивного цвета «шантеклер», с высоким тугим воротником и большими, по-модному загнутыми наподобие крылышек эполетами, без конца прихорашивался перед зеркалом, обсыпая себя то пудрой, то натирая помадой, то обливая дорогими духами.

А запах какой! Пикантный! Чистый кокос! Даже от блох хорошо помогает!

За этими занятиями застал его ротмистр Федор Михайлович Спиридонькин. Незадачливый семинарист по кличке «Мармелад». Свое настоящее имя он не любил и всем представлялся Публием Сервилием. Надо ли добавлять, что от природы этот товарищ был туп как пробка?

— Как князь, вы еще не готовы? — спросил ротмистр. — Собирайтесь же, я вас жду.

Мещерский решил немного пожеманиться.

— Да я, право, так и не решил, идти ли мне, — зевая, произнес он, томным, бархатным голосам которым говорят солистки в опере, переходя на речитатив. — Как-то неохота.

— Как? Весь вечер оставаться дома? — с выражением чуть не ужаса воскликнул Спиридонькин. — Ну, этого быть не может.

— Почему же? — с фальшивой улыбкой спросил Владислав Васильевич.

— Почему? Потому что это невозможно, — тоном, не допускающим малейшего возражения, проговорил ротмистр, — вы, разумеется, шутите. Однако довольно вам, ей-богу же, некогда, мы и так опоздали и явимся позже всех.

— Ну, вот вы и торопитесь, а я, уверяю вас, никуда не сдвинусь с места.

На это Спиродонькин вздернул плечами.

— Воля ваша, Владислав Васильевич, я положительно отказываюсь понимать вас. Если это не шутка с вашей стороны, то… то… то я, право, не понимаю.

— Чего же не понимать? Или остаться вечер дома с вашей точки зрения такая удивительная вещь, что вы не можете с этим примириться? — с едва уловимым раздражением в голосе отвечал князь.

— Вечер вечеру рознь. Ничего не было бы удивительного, если бы вы остались дома вчера, третьего дня, завтра, но сегодня, сегодня сидеть дома, когда у нашего любимого генерала форменный бал, когда все, решительно все собрались там, — это, воля ваша, более чем странно. Какая ангажирована культурная программа!

И «Мармелад», причмокивая, пустился в перечисление роскошеств:

— По два рубля с персоны! Сбор в пользу бедных болгарских детей!Труппа жонглеров! 10 арабов из стамбульских кафешантанов! Величайший феномен 19 века Абдулла! Человек-загадка! Непостижимо! Загадочно! Чудовищно! Поразительные албанские акробаты! Всемирно известная Дрезина — дива из парижского театра Фоли-Бержар! Фея в страусовом туалете! С бритыми подмышками! Поет по-французски «Ты забыл милый край свой, бросил наш Прованс родной». Трио сестры Дрампир — порхающие как птички! Исполняют сопрано «Куртизаны, исчадья порока, надсмеялись надо мной вы жестоко». Полковой оркестр играет туш! А меню! Судочки попьет. Жаркое — цыпленок! Малосольные огурцы с апельсинами! Суфле-глясе Жанна де Арк. Шампанское Мумм- зеленая лента! Бомонд уже в восторге весь. Вы даже представить себе не можете, как нашему генералу будет обидно такое невнимание именно с вашей стороны. Уверяю вас, он страшно обидится. С какой стати огорчать старика без всякой нужды и порождать нелепые толки?

— Какие толки?

— Как какие? Всякие. Неужели вы думаете, ваше отсутствие останется незамеченным?

— Думаю. Сегодня на балу соберется такая масса кавалеров, что я уверен, обо мне никто и не вспомнит. Я слышал, много народу туда собирается, одного отсутствующего никто не хватится.

Но Спиридонькин продолжал в полном ажиотаже нетерпеливо передергивать плечами.

— Удивляюсь я на вас, Владислав Васильевич, ведь сами отлично знаете, что все это не так, а говорите. Простите, но вы в этом случае точно капризная дама. Ну, полноте, милый, хороший, вставайте и идемте. Вы только подумайте, как вас ждут, — добавил ротмистр, лукаво подмигивая.

— Кто ждет? Все вы глупости говорите, — никто меня не ждет, никому я не нужен, и мне никто не нужен.

— Ну, это уже позвольте — атанде, как говорит наша достопочтенная Агафья Тихоновна, уж будто бы вы никому не нужны? А Аглая Егоровна? Любимица всего полка? А? Что вы насчет этого сюжетца скажете? И насчет ее упругой груди?

Так с шутками и прибаутками, в которых зачастую делались прозрачные намеки на прошлые или будущие победы на ниве любви, перемигиваясь словно обезьяны, молодые люди собрались и отправились на бал. Где, под шампанское с апельсинчиками, в сопровождении цыганских хоров, исполняющих на бубнах патриотическую «Жила-была Россия, великая держава», загуляли далеко за полночь.

Возвращаясь, князь всей фигурой опирался на плечи своего могучего денщика, который скорей тащил Мещерского на себе, чем вел его домой. Провожатый фривольно ругал пьяного барина на все лады. Весь смысл поучений реалиста-Потапа сводился к тому, как приятно и даже необходимо пить водку. В отличие от высокоблагородий, злоупотребляющих «гусями» ( четвертухами вина).

— Я, Вы знаете, барин, никогда не блюю! — хвастался собутыльнику засаленный денщик. — Так только «мерзавчика» раздавлю для легкости и как огурчик… Отборный, любительский!

От огнедышащего денщика довольно оригинально пахло ядреным табаком как от Петра Великого и немного навозом, так что князь лишь деликатно молчал и не спорил. Полный отвращения Мещерский лишь однажды протяжно вдохнул.

Оставалось пройти всего каких-нибудь несколько шагов, как вдруг, отчего-то щепетильный Потап почувствовал что-то неладное. Совсем неладное, точно морозом по коже ему потянуло.

— Что там такое? — произнес денщик, быстро перекрестившись онемевшей рукой и, наклоняясь к самому лицу князя, стал пристально всматриваться в окружающий мрак.

Почему-то он струсил на ровном месте. Тем более, что из темноты вдруг послышалось далекое, чуть слышное: «куку».

— А ты, посвети, дурак! — хрюкнув, пьяно произнес Владислав Васильевич. Потап поднял фонарь с вставленной свечой высоко над головой, прекрасно осветив этим себя и стоявшего с ним рядом офицера…

В то же мгновенье прямо перед ними, в сгустившемся мраке вроде бы никто не стрелял, особых звуков не было, кроме слабого щелчка, но Потап почувствовал, как его грудь немного пониже плеча словно что-то брызнуло. Это были мозги князя Мещерского. Голову князя пуля пробила насквозь от лба до затылка. Пар вылетел из аристократа прежде чем он сумел крикнуть " до свиданья".

— Убили! Князя убили! — вскрикнул Потап, взмахнул руками и, сомлев от страха, медленно опустился на землю подле распростертого лицом вниз Мещерского. Покатившийся по земле фонарь слабо звякнул и погас.

В то же мгновенье среди вновь наступившей тишины ночи раздались заунывные, гнусливые звуки, похожие на вой: «Ля-иль-Алла-иль-Алла-Магомет-Рассул Алла», — протяжно тихо провыл чей-то хриплый, торжествующий голос и замер, растворившись в темноте.