Герцог и я - Куин Джулия. Страница 7

Второй по возрасту и по букве алфавита брат, улыбаясь, возник перед ними.

— Увы, да. Отвертеться не удалось. И не меньше трех раз напомнила мне, слышишь, Энтони, чтобы я поскорее занялся воспроизводством следующего виконта, если ты будешь относиться к этому спустя рукава.

Старший брат ответил сдавленным стоном.

— От кого вы прячетесь? — продолжал Бенедикт. — От мамы? Боитесь, она поведет вас прямо за руки к вашим нареченным?

— Смотри как бы тебя не повели, — сказал Энтони. — Ты тоже у нее на заметке.

— Что касается меня, я скрываюсь от Найджела, — призналась Дафна.

— От этого обезьяноподобного? — переспросил Бенедикт.

— Я бы не высказывалась о нем так, — недовольно сказала Дафна. — Но, конечно, он не из глубоких мыслителей. Просто за последний год я с ним о многом поговорила, и больше говорить нам совершенно не о чем.

Два старших брата Дафны были похожи друг на друга — оба высокие, широкоплечие, кареглазые; оба нравились женщинам и знали об этом. И сейчас на них уже начали посматривать матери юных девиц, подготавливая свои чада к более решительным действиям.

— Что за листок у тебя в руке, Дафна? — спросил Бенедикт.

Занятая мыслью о том, не скрыться ли все-таки в дамской комнате, она рассеянно передала ему список невест для Энтони, и Бенедикт не сдержал громкого смеха, ознакомившись с содержанием.

— Нечего гоготать, — обиженно сказал старший брат. — Тебя со дня на день ждет такой же документ.

— Не сомневаюсь. И братца Колина тоже… Вы еще не видели его? Ох, легок на помине!

К родственному кругу присоединился третий брат (третья буква алфавита).

— Мы ждали тебя не раньше следующей недели, — сказал Энтони после обмена приветствиями. — Как поживает Париж?

— Очень скучный город, — ответил Колин.

— Догадываюсь — это означает, что ты раньше времени потратил все деньги, — со смехом сказала Дафна.

Колин склонил голову.

— Ты права. Виновен, но заслуживаю снисхождения.

Колин имел в семье репутацию легкомысленного юноши, гуляки и повесы, хотя в общем-то не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Просто, как известно, все познается в сравнении, и по сравнению с рассудительным Энтони, распорядителем семейных капиталов, с домоседом и флегматиком Бенедиктом, не говоря о несовершеннолетнем Грегори, он мог, пожалуй, считаться порядочным шалопаем, что и подтвердил лишний раз, когда снова раскрыл рот.

— Хорошо снова оказаться дома, — сказал он. — Хотя погода на континенте намного лучше, чем у нас, а уж о женщинах говорить нечего. Там я познакомился с одной…

Дафна ущипнула его за руку.

— Ты забыл, что рядом дамы, негодный мальчишка!

Впрочем, особого негодования в ее голосе не было: Колин был ей ближе всех остальных по возрасту, и она надеялась еще услышать рассказ о его похождениях, когда они будут наедине.

— Видел уже маму? — спросила Дафна. Колин покачал головой.

— Ее не было в доме. Она здесь, да?

— Наверное, хотя мы ее пока тоже не видели. Но нам угрожает нечто пострашнее.

Это произнес Бенедикт, который первым увидел, что к ним направляется престарелая леди, опирающаяся на палку, — сама хозяйка дома, леди Данбери. Она была известна прямотой и резкостью суждений, на что почти никто не обижался, потому что все к этому привыкли и потому что при этом она была, в сущности, приветлива и добра.

— Не притворяйтесь, что не замечаете меня, вы, Бриджертоны! — крикнула она им вместо приветствия и взмахнула палкой в опасной близости от живота Колина.

Тот отпрянул и наступил на ногу Бенедикту.

— Ваш семейный клан недурно смотрится, когда вы все вместе, — снисходительно заметила она.

— Спасибо, леди Данбери, — поклонился Энтони, но она не обратила на него внимания.

— А вас, милочка, — ее палка указала на Дафну, — разыскивает мистер Бербрук. На вашем месте я бы вырвала его с корнем!

— Благодарю за совет, — искренне ответила Дафна, сразу поняв и оценив эту несколько мудреную фразу.

— Наше славное общество, — продолжала леди Данбери, опять никак не реагируя на благодарность, — не так богато светлыми головами и остроумными людьми обоего пола, чтобы терять их таким нелепым образом, и ваш старший брат оказал этому обществу и вам, мисс Бриджертон, неоценимую услугу, когда осмелился ответить мистеру Бербруку отказом от вашего имени.

После этих слов она величественно проследовала дальше.

— Всем обо всем известно, — пробормотала Дафна. — Однако я почему-то ей нравлюсь, если я правильно поняла ее слова.

— Мы тоже так поняли, — заверил сестру Бенедикт.

— Тогда спасибо и вам, — лучезарно улыбнулась братьям Дафна и покинула их, направляясь в дамскую комнату.

Проходя через коридоры и холлы дома леди Данбери в направлении танцевальной залы, Саймон удивлялся и отчасти радовался своему хорошему настроению. Он никогда не выносил этих шумных скучных сборищ, да и редко бывал на них, а за годы пребывания за границей вообще отвык от подобного времяпрепровождения. Тем более что в недавнем разговоре Энтони подтвердил — на подобных вечерах не стало ни интереснее, ни приятнее. И тем не менее у Саймона было хорошо на душе, и он понимал — это просто оттого, что он вернулся на родную землю.

И не в том дело, что ему было тошно во время странствий по миру. Он с интересом исколесил вдоль и поперек почти всю Европу, проплыл по Средиземному морю, побывал в Северной Африке, откуда направился в Святую Землю, и, поскольку не подошел еще срок возвращаться в Англию (а этот срок он установил себе сам), решил отправиться через Атлантику в Вест-Индию, откуда рукой подать до Соединенных Штатов Америки. Но туда он не попал: новоиспеченный американский народ как раз в это время вступил в серьезный конфликт с Великобританией. Однако, пожалуй, главной причиной того, что он повернул назад, было полученное им известие о том, что его отец, тяжело болевший все последние годы, скончался.

Зачем Саймон вообще уезжал в двадцатидвухлетнем возрасте из Англии почти на шесть лет? Разумеется, за эти годы он много повидал, многое обдумал, набрался жизненного опыта, и все же главной причиной, заставившей его покинуть Англию, была не тяга к странствиям и не любознательность. Он бежал от отца, который, на долгое время предав сына отлучению, внезапно решил приблизить его, возобновив с ним отношения.

Саймон не желал этого. Еще в детстве он дал себе клятву никогда не общаться с отцом, и это чувство крепло в нем с годами. Он быстро сложил чемоданы и отправился в добровольную ссылку — куда угодно, только чтобы не встречаться с человеком, который поступил с ним в прошлом так жестоко, а теперь собирается принять как сына, будет улыбаться лицемерной улыбкой, говорить лживые слова о родительских чувствах… Нет!

Перемены в отношении отца к нему произошли, только когда Саймон окончил Оксфорд. До этого герцог даже не желал платить за его школьное обучение, повсюду говоря и написав в письме одному из учителей, что не желает, чтобы имя и титул его рода сделались посмешищем в Итоне из-за дебила сына. Однако Саймон был не по летам упрям и настойчив: он сам велел отвезти его из Клайвдона в Итон, где постучал прямо в дверь кабинета директора, сказав, что прибыл учиться, и придумал целую легенду о том, что всякие заявления и денежный взнос отца, видимо, затерялись в дороге или в стенах школы и он не должен из-за этого страдать и пропускать целый учебный год. Не так ли?.. Он бравировал своим родовым именем, стараясь копировать манеры отца — высокомерный тон, высоко задранный подбородок, снисходительный взгляд. Словом — юный хозяин жизни. Но в каждую минуту своей отрепетированной заранее речи он смертельно боялся, что слова, вырывающиеся из его рта, начнут налезать друг на друга и вместо фразы: «Я — граф Клайвдон, сын герцога Гастингса, и приехал к вам сюда учиться…» и так далее — у него получится что-нибудь вроде: «Я г-граф Кл-Кл-Кл…», и все на этом закончится.

Однако он был принят без промедлений, и через несколько месяцев до его отца дошли сведения, что сын учится неплохо, но не мешало бы оплатить его пребывание в стенах учебного заведения. При таком положении герцог не мог, не подвергнув себя публичному осуждению в высшем свете, забрать сына из школы, а осуждения он не хотел.