Когда он был порочным - Куин Джулия. Страница 17

— Ты будешь пить? — спросила Франческа, взявшая на себя обязанность разливать чай.

— Да, спасибо, — ответил Майкл.

— Никто не знает Килмартин так хорошо, как Франческа, — заявила Виолетта с гордостью матери-наседки. — Она будет тебе неоценимой помощницей.

— Я не сомневаюсь, что так оно и есть, — отозвался Майкл, принимая чашку из рук Франчески. Она не забыла, как он пьет чай — с молоком, без сахара. Почему-то это было ему безмерно приятно. — Она была графиней Килмартин в течение шести лет, а в последние четыре года еще и «графом» в придачу. — Заметив изумленный взгляд Франчески, Майкл пояснил: — Если не номинально, то во всех прочих отношениях. Ну же, Франческа, ты не можешь не понимать, что это чистая правда.

—Я…

— И это к тому же комплимент, — добавил он. — Я у тебя в таком долгу, что вряд ли когда-нибудь смогу отплатить. Я никогда бы не смог позволить себе столь продолжительного отсутствия, если бы не знал, что поместья находятся в таких умелых руках.

— Спасибо, — пролепетала она. — Поверь, это совсем не затруднило меня.

— Возможно, но все равно моя благодарность не знает границ. — И он поднес чашку к губам, давая возможность дамам вести беседу так, как им заблагорассудится.

Что они и сделали. Виолетта принялась расспрашивать его о пребывании в Индии, и он сам не заметил, как принялся рассказывать о дворцах и принцессах, караванах и карри. Правда, он умолчал о мародерах и малярии, сочтя, что это неподходящие темы для дамской гостиной.

А вскоре он вдруг понял, что сам получает от разговора несказанное удовольствие. И пока Виолетта рассказывала что-то о бале, на котором она была в прошлом году и где все было устроено «по-индийски», он подумал, что, возможно, принял верное решение.

Может, дома действительно будет неплохо.

Час спустя Франческа уже держала Майкла под руку, прогуливаясь по Гайд-парку. Солнце наконец пробилось сквозь пелену облаков, и когда она заявила, что не в силах усидеть дома в такую хорошую погоду, Майклу волей-неволей пришлось предложить ей сопровождать ее во время прогулки.

— Почти как в старые времена, — заметила она, подставляя лицо солнцу. Очень может быть, что она так заработает кошмарнейший загар или по меньшей мере веснушки, ну да все равно она будет казаться белой, как фарфор, рядом с Майклом, по лицу которого сразу было видно, что он недавно прибыл из тропиков.

— То, что мы гуляем вместе? — спросил он. — Или то, как ловко ты вынудила меня навязаться тебе в сопровождающие?

Она попыталась сохранить серьезное выражение лица.

— И то и другое, разумеется. Ты раньше часто ходил со мной гулять. Всякий раз, когда Джон оказывался занят.

— Это верно.

Они еще некоторое время шли в молчании, а затем он сказал:

— Я был удивлен, когда обнаружил сегодня утром, что тебя нет.

— Надеюсь, ты понимаешь, почему мне было необходимо уехать, — сказала она. — Конечно, мне на самом деле вовсе не хотелось уезжать: когда я попадаю в дом моей матери, мне всякий раз кажется, что я снова возвращаюсь в детство. — Она почувствовала, как губы ее сами собой сжались. — Я обожаю маму, но я уже привыкла жить своим домом.

— Ты хочешь, чтобы я устроил себе резиденцию в другом доме?

— Нет, вовсе нет, — быстро сказала она. — Ты теперь граф. Килмартин-Хаус принадлежит тебе. Кроме того, Хелен и Джанет должны были выехать всего лишь на неделю позже меня; они вот-вот прибудут, и тогда я смогу перебраться обратно.

— Выше голову, Франческа. Ты в силах вынести это? Она бросила на него взгляд искоса:

— Ты, да и любой другой мужчина, кстати сказать, этого понять не можешь, но мне гораздо больше нравится быть в положении замужней женщины, чем дебютантки. А когда я нахожусь в номере пять по Брутон-стрит, где живут сейчас и Гиацинта, и Элоиза, я чувствую себя точно так, как тогда, когда только начала выезжать в свет и было столько связанных с этим правил и ограничений.

— Ну, не так-то ты их и чувствуешь, — заметил он. — Если бы ты была дебютанткой, то тебе ни за что бы не позволили идти гулять со мной.

— Верно, — согласилась она. — Особенно с тобой, надо думать. .

— И как, скажи на милость, это следует понимать? Она засмеялась:

— Ну же, Майкл. Не думаешь ли ты, что тебе удалось заставить всех забыть о твоей ужасной репутации за те четыре года, что ты отсутствовал?

— Франческа…

— Ты превратился в легенду!

На лице его выразились изумление и ужас.

— Это правда, — настаивала она, недоумевая между тем, чему это он так удивился. — Господи, дамы до сих пор о тебе говорят!

— Надеюсь, они не тебе это говорят, — пробормотал он.

— Мне в первую очередь. — Она шаловливо улыбнулась. — Все дамы желали знать, когда ты собираешься вернуться. А теперь, когда распространятся слухи о твоем возвращении, станет еще хуже. Должна признаться, это престранная роль — быть поверенной тайн самого отъявленного повесы Лондона.

— Поверенной тайн, значит?

— А как еще можно назвать это?

— Нет-нет, поверенная тайн — вполне подходящее выражение. Просто если ты думаешь, что я поверяю тебе все…

На лице Франчески появилось сердитое выражение. Как это было похоже на него — многозначительно оборвать фразу на полуслове, заставить ее воображать невесть что!

— Так, значит, ты поведал нам не все индийские приключения?

Он только улыбнулся в ответ. Дьявольски.

— Очень хорошо. Позволь мне тогда перевести разговор в более приличное русло. Так что же ты все-таки собираешься делать теперь, когда ты вернулся? Займешь свое место в парламенте?

Он, судя по всему, даже не задумывался над этим вопросом.

— Именно этого желал бы Джон, — добавила она, понимая, что давит на него самым что ни на есть бессовестным образом.

Майкл только посмотрел на нее мрачно, и по глазам его она поняла, что он вовсе не одобряет такую тактику.

— И жениться тебе тоже придется.

— А ты, значит, собираешься взять на себя обязанности свахи? — заметил он брюзгливо.

Она пожала плечами:

— Если ты пожелаешь. Уж верно, я справлюсь с этим делом получше, чем ты сам.

— Боже милосердный! — буркнул он. — И это мой первый день дома. Неужели необходимо заниматься этим прямо сейчас?

— Да нет, конечно, — уступила она. — Но скоро все равно придется. Ты ведь не становишься моложе.

Потрясенный, Майкл в изумлении уставился на нее:

— Я даже представить себе не могу, кто еще посмел бы разговаривать со мной в таком тоне.

— Твоя мать, например, — сказала она с довольной улыбкой.

— Ты, — сказал он с нажимом, — не моя мать.

— И то слава Богу, — парировала она. — Я бы давным-давно умерла от сердечного приступа. Как она до сих пор выдерживает, представить себе не могу. Он даже остановился.

— Ну уж не такой я ужасный. Она пожала изящными плечами:

— Неужели?

И он не нашелся что сказать. То есть просто потерял дар речи. Такой разговор им прежде доводилось вести бессчетное количество раз, но сейчас все было по-другому. В отличие от прежних времен в тоне ее была резкость, а в словах язвительность.

А может, он раньше просто не замечал их?

— Ах, Майкл, к чему такое выражение лица? — сказала она и легонько похлопала его ладонью по локтю. — Ну конечно, репутация у тебя чудовищная. Но ты так бесконечно обаятелен, что тебе всегда всё прощают.

Неужели она именно таким его видит? Впрочем, чему тут удивляться, ведь он сам много лет культивировал именно такой образ.

— А теперь, когда ты граф, — продолжала Франческа, — мамаши станут из кожи лезть, чтобы пристроить за тебя своих драгоценных дочерей.

— Я трепещу от ужаса, — отозвался он негромко. — От сильного ужаса.

— Как же не трепетать, — сказала она без тени сочувствия. — Это будет форменное сумасшествие, уверяю тебя. Еще хорошо, что я успела сегодня предупредить свою мать и взять с нее клятву, что она не станет навязывать тебе Элоизу и Гиацинту. С нее бы сталось, между прочим, — добавила Франческа со смаком.