Когда он был порочным - Куин Джулия. Страница 50

Радость бурлила в его крови, хотя тело его изнывало, стремясь удовлетворить свои собственные желания. Ему страшно нравилось думать, что он может заставить ее испытывать то же: кричать, и стонать, и вскрикивать от желания. Она была сильна духом, никогда не теряла головы и всегда была собранна, и, однако, в данный момент она была только рабыней собственной страсти, пленницей его умелых ласк.

Он целовал, касался языком, покусывал, тянул. Он измучил ее так, что ей стало казаться, что она вот-вот взорвется. Дыхание ее стало громким и прерывистым, а стоны и лепет становились все менее членораздельными.

И все это время руки его тихонько двигались вверх по ее ногам, начиная с лодыжек и потом вверх по икрам, поднимая подол юбки все выше и выше, пока юбка ворохом складок не легла у нее на коленях.

Только тогда он оторвался и дал ей перевести дух.

Она смотрела на него — глаза ее казались остекленевшими, приоткрытые губы ярко розовели. Она ничего не сказала, да вряд ли, думал он, она способна была сейчас вымолвить хоть слово. Но он увидел вопрос в ее глазах. Может, дара речи она и лишилась, но до полного исступления еще не дошла.

— Я решил, что жестоко будет терзать эту и дальше, — сказал он и легонько сжал сосок между указательным и большим пальцами.

Она застонала.

— Тебе нравится. — Это была просто констатация факта, причем не слишком-то затейливая, но ведь с ним была Франческа, а не какая-то безымянная женщина, с которой он совокуплялся, закрыв глаза и вызывая в воображении любимое лицо. И потому при каждом ее стоне наслаждения сердце у него в груди радостно прыгало. — Тебе нравится, — повторил он с довольной улыбкой.

— Да, — прошептала она. — Да.

Он склонился к ней, и губы его легко коснулись ее уха.

— И это тебе тоже понравится.

— Что? — спросила она, немало изумив его своим вопросом. Он-то полагал, что она уже не в силах спрашивать.

Он сдвинул ее юбки еще выше, так, чтобы они не опустились на колени.

— Ты хочешь, чтобы я сказал, верно? — прошептал он, и руки его легли ей на колени, скользнули выше, стали легонько сжимать бедра, поглаживая ее кожу большими пальцами. — Ты хочешь знать.

Она кивнула.

Он снова наклонился к ней, и губы его оказались возле самых ее губ, так близко, что он ощущал их тепло, но все же на таком расстоянии, что он мог прошептать:

— Тебе всегда было так любопытно. Ты задавала столько вопросов.

Губы его скользнули по ее щеке, к самому ее уху, продолжая шептать, но теперь подражая ее голосу:

— «Майкл, расскажи мне что-нибудь неприличное. Что-нибудь безнравственное».

Она покраснела. Он не видел ее лица, но, почувствовав жар ее кожи, понял, что кровь прилила к лицу.

— Но я так ни разу и не рассказал того, что тебе хотелось услышать, верно? — сказал он, покусывая мочку ее уха. — Всякий раз я оставлял тебя у самого порога спальни.

Он умолк, не потому, что ожидал ответа, а потому, что хотел услышать звук ее дыхания.

— А ты думала об этом? — шептал он. — Думала после того, как я уходил, о том, чего я тебе не стал рассказывать? — Он придвигался все ближе, и губы его касались ее уха. — Тебе было интересно, что же я такое делал, когда я был безнравственным?

Конечно, он не собирался вырывать у нее ответ: это было бы просто нечестно. Но сам он не смог удержаться от того, чтобы мысленно не вернуться назад и не припомнить, сколько раз он дразнил ее намеками на свои амурные подвиги.

Однако он никогда первый не затрагивал эту тему, она всегда заговаривала об этом сама.

— Хочешь, я расскажу тебе сейчас? — прошептал он, почувствовал, как она вздрогнула от изумления, и тихо засмеялся. — Не о них, Франческа. О тебе. Только о тебе.

Она повернулась к нему, и он, чуть отстранившись, прочел в ее глазах вопрос: «Что ты имеешь в виду?»

Он чуть надавил на ее ноги, так что они раздвинулись еще на один безнравственный дюйм шире.

— Хочешь, я скажу тебе, что я собираюсь сделать сейчас? — Он наклонился и коснулся языком ее соска, который стал твердым и напряженным, и добавил в качестве пояснения: — С тобой?

Она нервно сглотнула. Он решил, что это можно расценить как «да», и, сдвигая ладони еще на дюйм выше, глухо промолвил:

— Выбор так широк. Я даже не знаю, с чего начать.

Он смолк и посмотрел на нее. Она дышала тяжело, губы ее, припухлые от поцелуев, приоткрылись. Она была словно загипнотизированная, совершенно во власти его чар.

Он снова склонился к ней, к другому ее уху, чтобы слова его, жаркие и влажные, уж точно дошли до ее сознания.

—Думаю, впрочем, что начать мне следует там, где ты нуждаешься во мне более всего. Прежде всего я поцелую тебя… — и пальцы его вжались во внутреннюю сторону ее бедер, — здесь.

Он помолчал немного, примерно секунду, просто чтобы она успела содрогнуться от желания.

— Тебе хотелось бы этого? — спросил он, желая помучить и подразнить ее. — Да, я вижу, что хотелось бы. Но этого будет недостаточно, — задумчиво продолжал он, — как для тебя, так и для меня. Так что, очевидно, затем мне придется поцеловать тебя здесь. — Его пальцы снова двинулись вперед и достигли жаркой складки между ее бедрами, он еще и надавил пальцами слегка, чтобы она наверняка поняла, что он имеет в виду. — Думаю, тебе понравится получать эти поцелуи, — добавил он и заскользил по складке вниз, вниз, вниз, все ближе к средоточию ее женственности, однако не доходя до конца, — почти так же сильно, как мне целовать тебя.

Дыхание ее стало еще чаще.

— Там мне придется задержаться, — продолжал он, — и, возможно, пустить в ход язык вместо губ. Пройтись им по самому краю. — И один из его пальцев показал ей, что именно он имел в виду. — И ты все время будешь раскрываться все больше и больше. Вот так.

И он чуть отстранился, словно намереваясь полюбоваться на дело рук своих. А полюбоваться было на что — зрелище было на редкость эротичным. Она сидела на краешке стола, широко раздвинув колени — хотя и недостаточно широко для того, что он намеревался делать. Подол платья свешивался между ног, скрывая от его взоров главное, но почему-то от этого она казалась еще соблазнительнее. Ему и не нужно видеть это, понял он вдруг, по крайней мере пока не нужно. Поза ее и так была достаточно пикантной, и одна обнаженная грудь с розовым соском, звавшим к поцелуям, придавала ей даже что-то порочное.

Но ничто не могло вызвать в нем большего желания, чем ее лицо. Полуоткрытые губы, темно-синие глаза, потемневшие от страсти. И каждый вдох ее взывал к нему: «Возьми меня».

И это подействовало на него так сильно, что он едва не бросил мысль о хитроумном обольщении и не накинулся на нее.

Но нет — следовало вести дело медленно. Следовало дразнить ее, заставить изнывать, довести ее до пика возбуждения и продержать в таком состоянии как можно дольше. Следовало заставить ее понять, что это нечто такое, без чего оба они никогда уже не смогут жить.

Однако это было нелегко — заставить себя сдерживаться.

— Как ты думаешь, Франческа, — прошептал он, вновь нажимая на ее бедра, — достаточно ли ты открыта навстречу мне?

Она не издала ни звука. Он не смог бы объяснить почему, но его это страшно распалило.

— Может быть, — тихо сказал он, — так будет лучше. — И принялся медленно, но неотвратимо подталкивать ее ноги, пока они не раздвинулись полностью. Подол юбки натянулся, и он, поцокав языком, добавил: — Так, наверно, неудобно. Позволь, я помогу.

Он приподнял подол и сдвинул его, так что складки юбки обернулись вокруг ее талии.

И нагота ее оказалась совершенно открытой взорам.

Он еще не видел ее, так как глаза его были прикованы к ее лицу. Но от одной мысли о том, в какой она позе, обоих их пробрала дрожь, его — от страсти, ее — от предвкушения, и ему пришлось напрячь волю, чтобы сохранить самоконтроль. Еще не пришло его время. Его время наступит очень скоро, разумеется, так как он был совершенно уверен, что просто умрет, если она не будет принадлежать ему сегодня же.