Ева и её братья - Барбаш Елена. Страница 6

И откуда-то материализовывалась коробочка с кольцом (камень каратов в пять). Потом Лёлик падал на четвереньки и начинал целовать пальцы ног.

Ева себя подкупать позволяла. Вот только на душе у неё становилось всё тяжелее. Она понимала, что приближается к точке невозврата. Смутное предчувствие катастрофы иногда накрывало её волной паники и холодного пота. Лёлик раз за разом влезал во всё более опасные аферы. Покупал и продавал бензоколонки, поставлял горючее министерству обороны, спекулировал нефтепродуктами. Однако деньги утекали у него сквозь пальцы: в банных оргиях с генералами и депутатами, в ресторанах с прихлебателями, которых набегало за стол до десятка, с женщинами, роившимися вокруг него, как мухи вокруг мяса.

Еве было невыносимо жалко этих тысяч долларов, на которые можно было бы, например, построить дом. Но гораздо жальче было ей своих обманутых ожиданий. Вместо обещанного праздника она оказалась на помойке, в окружении всего того, что так презирала. А что такое для неё праздник, она как-то раньше и не задумывалась. Зато теперь отчётливо понимала: праздника не бывает без любви. А ещё – что ситуацию надо разрешать. Но привычка к сытой жизни удерживала её от реальных шагов. Это Ева тоже ясно осознавала, поэтому не переставала себя корить ещё и за малодушие. И так по кругу.

Очень скоро мрак и самоедство допекли её окончательно, она решила дать мужу последний шанс и поговорить «по-доброму». Ева улучила редкий момент, когда Лёлик оказался трезв и относительно свеж, заткнула поглубже букет упорно рвавшихся наружу матерных слов и начала с обволакивающего мурлыканья:

– Ну что, Лёль, как там дела твои многотрудные?

Лёлик вытаращился на жену – пару дней назад он здорово покуролесил и прощён до сих пор вроде не был, поэтому столь миролюбивый тон удивлял и настораживал. Радостно осклабившись, он пулемётом выдал:

– Всё отлично, Рыжик. Сейчас очень удачный контрактик ломится на нефтянку мою. Подпишу – и махнём на Мальдивы!

Ева отчётливо поняла, что говорить «по-доброму» не получится. Тошно. Она изучающе смотрела на него прозрачными зелёными глазами, слегка наклонив голову.

– Интересно, Лёлик, как тебя убьют – в бане с генералами расстреляют?

Лёлик замер на секунду, а потом вымученно засмеялся.

– Шутишь, Ева. Сейчас всё как никогда в ажуре. Надо рубить баблосики, пока они в руки идут…

Ева перебила:

– Или на стрелке с авторитетными бизнесменами взорвут? Тебе как больше нравится?

– Никак, мля!.. Что ты несёшь вообще, о чём ты? – взорвался Лёлик.

– О будущем, дорогой, о будущем. Которого нет. В нашем доме не звучат детские голоса, здесь нет ни жизни, ни смысла, ни любви. Да и дома, собственно, нет.

– Что?! Ты живёшь в шикарной хате в центре! – возопил он, демонстрируя чудеса тупости. – Ни в чём себе не отказываешь, хочешь – учись, хочешь – на шопинг в Милан гоняй. Всё у нас есть – и будущее, и деньги, и любовь! Я кручусь как могу – и только ради тебя, между прочим!

– Ради меня кокс нюхаешь и баб ублажаешь? – вкрадчиво поинтересовалась Ева, с удивлением отмечая, что её переполняет не ярость, а чудовищная брезгливость.

«Вот он, край», – подумала она про себя.

– Я… – Лёлик запнулся и молниеносно сообразил сменить тему. – Ты детей хочешь, Евушка?

– Я хочу развод, – отчеканила она и вышла.

К чести Евы надо сказать, что слов на ветер она не бросала и начала было готовить развод и пути к отступлению, когда в один судьбоносный для неё момент Лёлик исчез. Он не пришёл ночевать, его мобильный оказался отключён. Никто из его друзей и подельников не знал, где он. Ева сначала испугалась, но потом, обежав мысленным взглядом активы, успокоилась. И решила даже, что так лучше, потому что Лёлик никогда бы её не отпустил с миром и с таким количеством денег.

Позже к ней приходили те, из-за кого Лёлик, собственно, и исчез. Но к тому времени Ева успела продать квартиру и хорошенько спрятать деньги. Приход визитёров её даже слегка обрадовал. Была гарантия, что опостылевший Лёлик не всплывёт в ближайшие пару-тройку лет.

Одна только незадача: Ева оказалась беременна. Она обнаружила это, когда пошёл пятый месяц и в проступившем животике что-то стало конкретно ворочаться, толкаться и постукивать. Она пошла к врачу, и гинеколог, немолодая, ушлая и видавшая виды тётка, посмотрела на неё как на ненормальную.

На Евино счастье, всё у неё протекало легко и беспроблемно. Уютно устроившись на диване, Ева часто представляла себе малыша (она уже знала, что это мальчик), совершенно не вспоминая его папу. Она мечтала, как будут они гулять за ручку в Сокольниках, есть мороженое, кормить уточек в пруду. А ещё Ева радовалась тому, что у неё есть деньги и не надо искать работу. Рожать она уехала в Англию.

Москва. 1996 год

Евино счастье длилось четыре года. Нянечка, тётя Даша, взяла на себя все хлопоты, весь быт, оставив Еве чистую, не омрачённую бытовыми неурядицами и бессонными ночами радость материнства.

Ева гордилась своим Игорёчком. В четыре года у него была совсем мужская фигура, хорошо развитые плечи. А рыжие кудри Ева ему не стригла. Когда они выходили на прогулку, прохожие заглядывались на маму с сыном.

Когда сыну исполнилось четыре с половиной, он впервые спросил Еву про папу. Ева давно готовилась к этому вопросу. Она придумала целую историю: о том, что папа – путешественник, уехал изучать далёкие страны, и с тех пор от него нет никаких вестей, но он обязательно вернётся… Игорёк посмотрел на неё огромными глазищами и заплакал.

В ту ночь Еве приснился страшный сон. В нём была улица – два ряда маленьких деревянных домов, окружённых глухими заборами. Ворота у тех домов были распахнуты, и поэтому было видно, что́ происходит за ними. Падал снег, но потом оказалось, что это совсем не снег, а пух, но не тополиный, а какой-то другой, потому что на деревьях не было листьев. Во дворах валялись в беспорядке сломанные вещи, какие-то тряпки и лежали окровавленные люди в чёрной одежде. Вся эта картинка была какая-то не то чтобы чёрно-белая, а коричневатая, без ярких вкраплений. Ветер гонял пух по двору, и казалось, что во всём мире не осталось ни одного живого человека.

Но один живой человек всё-таки присутствовал в этих чудовищных декорациях. В долгополом чёрном пальто и шляпе с полями; он шествовал по мёртвой улице, глядя куда-то вдаль, старательно не замечая открытых ворот и дворов. Он уходил и уже почти исчез из виду, когда вдруг в один из дворов вприпрыжку вбежал Игорёк. Он-то был живым, ярким, в зелёной курточке, которую Ева недавно ему купила. Но краски вдруг стали блёкнуть, а движения сына замедляться. И он уже совсем медленно приблизился к лежащим чёрным телам, так, словно он не переступал своими маленькими славными ножками, а его что-то влекло туда, и лёг рядом с ними.

Ева пыталась прорваться в эту картинку, схватить сына, но нечто не пускало её туда, там не было для неё места. Только дом, двор, пух и лежащие фигуры: большие и маленькая. Во сне Ева поняла: если она сейчас же туда не прорвётся, случится что-то необратимое.

Через неделю Ева заметила, что с Игорем творится что-то неладное. Обычно его было не загнать спать днём. Но теперь он стал каким-то вялым. Несколько раз у него шла носом кровь. И наконец, в четверг его ни с того ни с сего вырвало. Ева уложила сына в постель и вызвала врача из американской клиники, только что открывшейся неподалёку. Пока врач ехал, она не находила себе места, металась от Игорька на кухню и обратно. На отравление не было похоже, и Ева запаниковала. Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Врач осмотрел Игорька, успокоил Еву, взял кровь на анализ, обещал позвонить завтра.

На следующий день он позвонил и пригласил их в клинику вдвоём. Сказал, что нужно дополнительное обследование и консультация специалиста. Ева схватила Игорька и помчалась с ним к американцам. Её встретили дежурными улыбками, ещё раз взяли у сына кровь и оставили в кабинете дожидаться специалиста. Пахло хоть и не так противно, как в детской районной поликлинике, но всё равно чем-то медицинским. Через пять минут вошла немолодая женщина, погладила Игоря по рыжей голове и представилась: