Сэру Филиппу, с любовью - Куин Джулия. Страница 25

— Я сказал, закройте глаз!

Элоиза закрыла оба — ведь когда закрываешь один, это неудобно и ты поневоле сжимаешь веки слишком плотно.

— Вы не ответили на мой вопрос! — снова повторила она.

— Вам никогда не говорили, что порой вы бываете слишком настойчивы? — поинтересовался он.

— Мне говорят это все время. Но это единственный мой недостаток.

— Единственный? — недоверчиво усмехнулся Филипп.

— По крайней мере, единственный крупный. — Элоиза открыла глаза. — Но вы так и не ответили на мой вопрос!

— Я уже успел его забыть.

Элоиза хотела было еще раз повторить вопрос, но тут до нее дошло, что Филипп шутит — вопрос он, конечно, помнит.

— Не открывайте глаз, — проворчал он. — Я еще не закончил.

Элоиза подчинилась.

— “Довольно неплохо” означает, что я довольно неплохо научился драться. Но, слава Богу, применять свое умение мне приходилось только на спортивных соревнованиях.

— Однако, как я понимаю, больших успехов в этом виде спорта вы так и не добились.

— Можете открыть ваш глаз.

Элоиза открыла глаза и заморгала — с закрытыми она не подозревала, что Филипп стоит так близко от нее. Заметив ее смущение, он отступил на шаг.

— Да, больших успехов я так и не добился, — признал он.

— Почему?

— Не придавал этому значения.

— Ну, как? — спросила Элоиза.

—

Вы о чем? О вашем глазе?

—

Да.

— Не думаю, — произнес Филипп, — что здесь можно что-то сделать, чтобы остановить синяк.

— Когда я упала, я, кажется, ударилась не глазом, а щекой…

— Для того чтобы под глазом образовался синяк, вовсе не обязательно им ударяться. Насколько я понимаю, ударились вы вот этим местом. — Филипп коснулся ее лица — действительно в месте удара, но так нежно, что Элоиза не почувствовала боли. — Достаточно близко к глазу, чтобы там образовался кровоподтек.

— Неужели мне предстоит несколько недель являть собой столь страшное зрелище? — поморщилась Элоиза.

— Недель? — пожал плечами Филипп. — Думаю, все пройдет гораздо быстрее!

— Рассказывайте это другим! — Элоиза недоверчиво посмотрела на него. — У меня все-таки есть братья, так что на синяки я в свое время насмотрелась. Помню, Бенедикт однажды пару месяцев ходил с синяком…

— А что с ним случилось? — полюбопытствовал Филипп.

— Честно говоря, причиной тому был другой наш брат.

— Дальше можете не рассказывать, — усмехнулся он. — У меня у самого был брат…

— Понимаю. Да, парни порой бывают невыносимы. — В голосе Элоизы, тем не менее, Филипп уловил нотки нежности к братьям.

— И все-таки, я думаю, вам недолго придется ходить с синяком, — повторил он, помогая ей встать и подойти к умывальнику.

— Как знать… — Элоиза зачерпнула пригоршню воды и ополоснула лицо.

— Мне кажется, — заявил Филипп, — стоит все-таки пригласить вам компаньонку.

— Да, вы упоминали о ней в вашем письме. Но я об этом почти забыла.

— А я нет.

Взяв полотенце, Элоиза осторожно вытерлась.

— Простите, — проговорила она, — в этом, конечно, моя вина.

— В чем? — не понял Филипп.

— Я так торопилась покинуть Лондон, что не подумала о том, что вам надо было подготовиться к моему приезду.

Филипп насторожился. “Так торопилась покинуть Лондон?” Почему? Может быть, она чего-то недоговаривает? На Элоизу, во всяком случае, на тот ее образ, что успел у него сложиться — открытую, бесхитростную, разговорчивую, если не болтливую, — это вовсе не было похоже, но как знать… Может быть, дома у нее случилось что-то, что заставило ее все бросить и бежать к человеку, с которым она никогда до этого не встречалась?

— Я уже отправил письмо своей двоюродной бабушке, — сообщил Филипп, помогая Элоизе снова добраться до кровати, хотя девушка явно хотела обойтись без его помощи, — вчера утром, вскоре после того, как вы появились. Но думаю, приехать она сможет никак не раньше чем в четверг. Живет она, правда, не очень далеко отсюда — в Дорсете, но она не из тех, кто способен мгновенно сняться с места. Ей надо собраться, упаковать вещи… ну, знаете, — Филипп неопределенно помахал рукой в воздухе, — как обычно женщины…

— Четверг уже скоро, — кивнула Элоиза, — всего через четыре дня. Да и нельзя сказать, чтобы мы здесь были совсем одни — у вас столько слуг…

— Тем не менее, — заявил Филипп, — если о вашем визите ко мне, не дай Бог, прослышат какие-нибудь злые языки, ваша репутация может пострадать.

Глубоко вздохнув, Элоиза пожала плечами:

— Что случилось, то уже случилось. К тому же если я вернусь домой в таком виде… — Она показала на свой злополучный синяк.

Филипп рассеянно кивнул, снова задумавшись. Почему эта девушка словно бы совершенно не дорожит своей репутацией? Филипп мало вращался в свете, но, насколько он знал, большинство незамужних женщин — как молодых, так и старых, — очень дорожат ею…

Она не дорожит своей репутацией… Она вдруг срывается с места и едет к нему… На минуту у Филиппа мелькнула мысль: а вдруг репутация этой девицы уже подпорчена и ей теперь просто нечего терять?

Но эта непрошеная мысль тут же сменилась новой: а должно ли, собственно, его это волновать?

Филипп нахмурился, раздумывая над этим вопросом. В конце концов, цель его абсолютно прозрачна: ему нужна мачеха для детей и хозяйка в доме. А чистота, романтика, идеалы — всю эту дребедень он оставляет зеленым юнцам.

Мужчине его возраста, за плечами которого уже один брак, не до цветочков-лепесточков, не до клятв в любви до гробовой доски. Все, что ему нужно, — это женщина, жизнь с которой была бы простой, спокойной и четко распланированной. Конечно, Филипп был рад обнаружить, что Элоиза Бриджертон недурна собой, даже способна вызвать у него весьма сильное сексуальное желание, но будь она даже страшнее горгоны Медузы, он готов был жениться и на такой — лишь бы она смогла стать практичной хозяйкой и хорошей заменой матери детям..

Если Элоиза и не девственница, то, при условии, что это все в прошлом и ему, Филиппу, она будет верна, это не должно его волновать. Не должно… почему же тогда все-таки волнует?

Как ни пытался уверить себя Филипп, что это ему безразлично, это беспокоило его — как беспокоит мелкий камешек, попавший в ботинок, или легкий насморк — вроде бы и пустяк, а все равно неприятно.

Как бы то ни было, Филиппа не покидало подозрение, что Элоиза что-то от него скрывает. Не обязательно нечто глобальное, может быть, и мелкое, но что-то здесь явно существовало.

Элоиза зашевелилась, устраиваясь поудобнее в постели.

— Может быть, мне лучше уйти? — предложил Филипп. — Вам, должно быть, нужен отдых?

— Может быть, и нужен, — вздохнула она, — но я не чувствую себя уставшей. Я только что встала, день еще только начинается — сейчас всего-то от силы восемь утра…

Филипп покосился на часы, стоявшие на тумбочке:

— Вообще-то уже девять.

— Разница невелика, — передернула плечами Элоиза. — Все равно день еще только начинается. — Она взглянула в окно. — И дождь, кажется, перестал…

— Может быть, вы хотите посидеть в саду? — предложил Филипп.

— Тогда уж лучше погулять по саду, — поправила она. — Я не люблю сидеть на одном месте. Но к прогулкам, думаю, я пока не готова — мое бедро еще болит. Пожалуй, все-таки стоит денек поваляться в кровати…

— Несколько дней, — уточнил он.

— Может, вы и правы, одного дня недостаточно. Но, боюсь, такого долгого бездельничанья я просто не выдержу.

Филипп улыбнулся. Да, Элоиза не из тех женщин, которые могут сидеть часами в своей комнате за книгой, вышиванием или за чем там еще женщины коротают время. Как не похоже это (слава Богу!) на Марину, которая из-за своей депрессии просто целыми днями ничего не делала…

— Что ж, мисс Бриджертон, — проговорил он, — если не хотите валяться, а гулять вам рановато, остается одно — действительно посидеть в саду. Возьмите, если хотите, какую-нибудь книжку…

В глазах Элоизы Филипп увидел разочарование. Он знал его причину — Элоиза явно надеялась, что он составит ей компанию. Филиппу же хотелось и остаться с ней, и в то же время оказаться где-нибудь подальше от Элоизы, чтобы всякий раз, когда взгляд его упадет на ее синяк, не казнить себя за то, что отшлепал своих детей. На душе у Филиппа было муторно оттого, что он был вынужден это сделать.