Дикое правосудие - Боннэр Хиллари. Страница 56

Она с сочувствием смотрела на Филдинга. Она не могла не пожалеть его, хотя знала, что он будет недоволен, если заметит ее жалость.

— Ты ничем не обязан мне, — решительно произнесла она. Ну и что с того, что соврала?

Он усмехнулся в ответ. Вопреки всему его усмешка почти не изменилась. Удивительно. Она осталась все той же — за такую можно умереть. Чуть нагловатая и вызывающая и в то же время теплая и зовущая. И Джоанна подумала, что, пожалуй, такую усмешку в эти дни больше ни у кого не встретишь.

— Как скажешь. — В его голосе почти прозвучал смех, как в старые добрые времена, но продолжил он серьезным тоном: — Маллетт уверен, что убийца Браун. Не трать силы на другие версии. Тодд Маллетт для меня не авторитет, но, по-моему, здесь он прав.

Пока он говорил, она всматривалась в его лицо и вслушивалась в его голос. Он всегда менялся, когда речь шла о его полицейских делах, прошлых или настоящих. Когда он говорил о себе, его голос звучал властно и уверенно, как это бывало и раньше, даже несмотря на то, что теперь делом занимались другие и любое неофициальное вмешательство в расследование могло причинить ему только вред, если не окончательно погубить его карьеру.

Но он по-прежнему чутко прислушивается к тому, что происходит вокруг, как это делал всегда. «Почему он должен измениться?» — пронеслось в голове у Джоанны.

— В конце концов, Джо, они докопаются до него, можешь не сомневаться. Но остается открытым главный вопрос: кто платил? Такие парни, как Браун, работают только за деньги.

Вернувшись в Лондон, Джоанна попросила Тима Джонса разыскать телефон Лодочника. Затем она позвонила ему и поинтересовалась, не встретится ли он с ней за ланчем. И в отличие от подавляющего большинства добропорядочных граждан, которым никогда не приходилось иметь дело с такими злодеями, как Браун или ему подобные, а также в отличие от большинства мелких журналистов, писавших всякую ерунду ни о чем, она совсем не удивилась, когда он согласился. Ее предшественники по криминальной хронике все были в рождественском списке братьев Крейз, и Рэгги Крейз продолжал до конца своих дней посылать «друзьям-репортерам» поздравления из Паркхерстской тюрьмы. Такое же внимание Джо испытала на себе со стороны Сэма О’Доннелла. Хотя теперь она наверняка никогда больше не получит от него ни одной рождественской открытки.

Джоанна знала, что Браун считает себя народным героем, этаким современным гангстером, который покалечит и, может, даже убьет, но всегда в строгом соответствии со своим моральным кодексом. И это сближало его с Большим Сэмом и делало похожим на хороших парней с Дикого Запада, которые убивали только в честной дуэли и никогда не стреляли в спину. С другой стороны, возможно, это была всего лишь легенда. Свою деятельность Браун рассматривал как грубое правосудие в рамках его родного криминального мира. Всего лишь бизнес. Себя он считал одним из последних представителей вымирающей породы, санитаром своей среды, который никогда не причиняет вреда никому постороннему. Как Крейзы и О’Доннеллы, он считал себя в своем роде знаменитостью и редко упускал возможность покрасоваться в прессе. Разумеется, газетчиков он не боялся. Кроме того, Лодочник относился к той породе людей, которые скорее умрут, чем признаются, что они вообще чего-нибудь боятся.

Джо договорилась с ним встретиться в хорошем, но немодном ресторане в Сохо. Ей не особенно хотелось, чтобы ее видели в таком обществе. Лодочник прибыл одетый в дорогой темный костюм, который дополняли белоснежная рубашка и разноцветный шелковый галстук. На пальцах и запястьях вспыхивали драгоценности. Вероятно, он считал, что одет по-деловому, и по-своему, пожалуй, был прав. Браун не заметил, что, когда он проходил мимо, другие посетители ресторана замолкали.

И дело было не в его росте, сломанном носе, видавшем виды лице, в слишком привлекающей внимание одежде, в золоте или бриллиантах. Все это составляло только часть того, что выделяло его среди других. Куда больше говорили о нем его выпирающая квадратная челюсть, то, как он расправлял широкие плечи и как его огромные мясистые руки свисали вдоль туловища, всегда наготове, если потребуется пустить их в ход.

Когда его провели к столику Джоанны, он мило поприветствовал ее, расточая очарование.

— Счастлив наконец познакомиться с тобой, дорогуша. Всегда считал, что ты — одна из лучших.

Джоанна улыбнулась ему в ответ, словно его слова польстили ей, хотя на самом деле это было далеко не так. Раньше ей довольно часто приходилось встречаться с людьми подобного сорта. Она прекрасно отдавала себе отчет, что Браун — порождение зла, хотя, как и Сэм О’Доннелл, с собственным извращенным представлением о нравственности.

Однако стоило признать, что в какой-то мере он был не лишен грубоватого шарма. И чертовски забавен. Особенно если у вас все в порядке с черным юмором. У Джоанны, как у опытной журналистки криминальной хроники, с этим был полный порядок. Он рассказывал ей чернушные истории из жизни гангстеров, больше играя на публику. Сначала о легендарном лондонском авторитете Чарли Ричардсоне, известном преданностью своей мамочке и любовью к животным. У него была обожаемая, но непредсказуемая обезьянка, от которой очередная любовница заставила его избавиться после того, как обезьянка полностью уничтожила всю ее коллекцию фарфора. «Или эта дрянь, или я», — кричала любовница. Чарли не был уверен, какой выбор сделать, и в конце концов обратился к Безумному Фрэнки, тот всегда все делал для Чарли и очень любил его. Вот Чарли и попросил Фрэнки присмотреть за проказливой обезьянкой. Фрэнки говорит: «о’кей, босс» — и забирает обезьянку к себе домой. Ну обезьянка все время трясется и дрожит — нервничает она, а Безумный Фрэнки этого не знал. Он думает, что бедная животинка прибыла прямо из Африки и ей холодно, и заворачивает ее в одеяло с электрическим подогревом. От страха обезьянка делает лужу, и ее бьет током.

Лодочник выдержал паузу. Джо начала беспомощно хихикать.

— Ну, Фрэнки собирает на совет других парней, и они думают, какую байку рассказать Чарли о печальной кончине проклятой обезьянки. Ведь одному богу известно, что Чарли сделает, если решит, что виноват Безумный Фрэнки. Так или иначе, они заставили Чарли поверить, что животина умерла своей смертью, и он это проглотил. Представляешь, правда проглотил. Он забирает трупик к себе домой в Пэкхэм и готовит ей пышные похороны на заднем дворе.

Ну, человек-то уважаемый, наш Чарли. И все заканчивается тем, что две дюжины самых крутых боссов, в своих лучших фраках, с черными галстуками, стоят на заднем дворе у Чарли и мнут в руках свои шляпы на похоронах этой дрянной обезьянки, — запрокинув голову, Лодочник разразился хохотом. Джо смеялась вместе с ним. Посетители ресторана перестали есть и пить и в изумлении повернулись в их сторону.

Лодочник действительно был прирожденным актером. И не поддаться его обаянию было чрезвычайно трудно. Джо бывала очень не довольна собой, когда какой-нибудь криминальный тип ее очаровывал. Однажды ее отправили в Бразилию брать интервью у знаменитого грабителя поездов Ронни Биггса, и она испытала тогда почти то же, что и сейчас. За Ронни числилось множество преступных эпизодов, и все хорошо знали, что этот бесчувственный ублюдок размозжил голову ни в чем не повинному машинисту поезда. Джоанна прибыла в Рио-де-Жанейро, настроенная определенно против Биггса. Но Ронни сыграл свою роль очаровательного негодяя так хорошо, что она не смогла не поддаться его обаянию — до определенной степени, конечно, — хотя отлично знала, что большую часть его шарма составляла отлично отработанная игра. И в общем-то, с Лодочником сейчас повторялось то же самое.

— Э-э, у меня в запасе есть еще похоронная история, — продолжил Лодочник. — На самом деле речь идет о свадьбе, и снова про Чарли и Безумного Фрэнки. Когда дочка Чарли выходила замуж, свадьбу устроили в Кенте. Старина Фрэнки не разобрал, куда его пригласили, и оделся как на похороны: весь в черном, и галстук черный, и начищенные до блеска черные ботинки. Вот появляется он в таком виде, и Чарли говорит: «Фрэнки, чтоб меня, я уж было подумал, что это поздравительная телеграмма с поцелуем от наших».