Жизни немертвых важны (СИ) - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator". Страница 4

Глава вторая. Посмертный психоз

//Склеп//

Я вновь прихожу в себя и вновь у меня есть стойкое нежелание пробуждаться. Пустота в груди сводит с ума, но теперь уже как-то легче взять себя под контроль и успокоиться. В прошлый раз я сорвался, да, поэтому мои психанули и подстрелили меня. Теперь всё будет иначе, я ведь трезвомыслящий и зрелый человек... то есть трезвомыслящий и зрелый труп человека. Мы сумеем договориться и найдём выход из этой ситуации.

Это живые вечно под гормонами, нихрена не контролируют себя, а мы, немёртвые — цивилизованные, зрелые, сознательные и созидательные...

Предательство? Да я бы сам себя предал, будь на их месте...

Сука, кого я обманываю? Самого себя?

Издаю выдох застоявшегося в лёгких воздуха. Невольно дёргаю левой рукой и сталкиваю закопчённую колбу с саркофага. Блядь.

Колба падает и со звоном разбивается. Это значит, что сейчас опять придут и пристрелят меня, как собаку паршивую...

Лежу и жду. Но проходит что-то около пяти минут, а никто не приходит. У меня есть шанс выбраться и свалить отсюда, подальше от предателей и подонков!

Приподнимаю голову и вижу, что дверь не починили, поэтому выйти совсем не проблема, надо лишь избавиться от стекляшек. Раньше тут бутылки стояли из-под водки "Голландская". Несмотря на название, она нихрена не голландская, потому что разливают её в Пирове, а владелец бренда — российский олигарх. Как с "Эрихом Краузе" ситуация, один в один.

Бутылки, к слову, все битые, где-то горлышки сломаны, где-то трещины — неаккуратное обращение налицо. Так-то в этом мире промышленного производства стекла нигде нет, поэтому такие высококлассные прозрачные бутылки реально можно было бы продавать за хорошие деньги, чтобы у сатрапов во дворцах воду вельможам подносили...

Но, видимо, торговлю с сатрапиями не наладили, раз Ариамен снова нагрянул. Вот дурак, честное слово. Бежать отсюда надо, бежать! Здесь ведь я. Неужели непонятно?

— Вашу мать, Индианы Джонсы обоссанные... — пробормотал я, аккуратно сдвигая порченные колбы и мензурки.

Выходит, что я поднимаюсь не в первый раз, потому что такие меры противодействия свидетельствуют о некотором опыте. Но почему они просто не приковали меня к саркофагу железными кандалами?

А, ясно почему. Потому что я очень легко высвобожусь из железных оков, причём достаточно тихо. И ещё я могу подумать, что попал в плен к врагам, что обязательно негативно скажется на числе жертв.

Думая о том, сколько будет жертв, вспоминаю, что меня, вообще-то, с особой жестокостью пристрелили. Аккуратно поднимаю правую руку и опускаю её себе на грудь. Футболка новая, без следов тления и пулевых отверстий. Никаких ощущений ущерба не чувствую, а это означает полную регенерацию плоти в первозданное состояние. Ну, с поправкой на дохлость.

Вообще, сложно принять это состояние. Много чего, что было само собой разумеющимся у живого, сейчас нет. Даже то, что сердце бьётся медленно, раз в тридцать секунд, вызывает чувство недостатка — привыкать к этому я буду долго. Чувства голода нет, хотя я не ел, судя по всему, уже очень долго. Не знаю даже, необходимо ли мне питаться... Будет жаль, если нет.

Наконец-то я полноценно восстановил координацию и сумел аккуратно сдвинуть все бутылки. Сев на саркофаге, спустился на пол и осмотрелся на предмет чего-нибудь полезного. Но, как и прежде, здесь ничего нет. Хотя...

Беру розочку от бутылки — буду заправским хулиганом, грабить прохожих в тёмных переулках.

— Но не бойся безумный ветр! Плюй спокойно листвой по лугам! — продекламировал я. — Не сорвёт меня кличка «поэт»! Я и в песнях, как ты, хулиган!

Прислушиваюсь. Не, всем насрать.

Медленно раздвигаю чуть приоткрытую дверь склепа и осторожно выглядываю наружу. В коридоре пусто, но пахнет эфирными маслами и некими травами.

Уже более уверенно двигаюсь по коридору, перешагивая через ряды неаккуратно расставленного брака стекольной промышленности. Ещё бы бутылки из-под водки расставили, м-мать их...

Вновь, как и в прошлый раз, выглядываю из двери и изучаю обстановку. Обстановка такова, что в большом зале совсем никого нет, солнце из витражных окон не светит, горят факелы и стоят пустые трибуны. Здесь, как я понимаю, зал заседаний. Не помню отчётливо, что именно было в мой прошлый визит, но людей здесь было много, примерно пятьдесят на пятьдесят живых и мёртвых.

Перехватываю розочку поудобнее и иду на выход.

Парадная дверь была не заперта, но я почувствовал, что за ней есть один живой и один неживой. Значит, надо искать альтернативный выход.

Тут начали нарастать звуки шагов, поэтому я метнулся к трибунам и лёг под одну из них.

Дверь открылась почти без скрипа, а затем в помещение вошли два человека.

— А он точно не очнётся? — обеспокоенным тоном спросил мужской голос.

— Не ссы понапрасну, — попросил его другой мужской голос.

Первый голос был высоковат, а второй, напротив, очень низок. Причём, в первом что-то выдавало новичка, словно этот человек только устроился на некую работу, а вот в голосе второго слышался опыт и отношение к происходящему, как к рутине.

— В тот раз он собирался всех убить, — сообщил первый голос.

Говорили они на ходу, двигаясь к моему склепу.

— Всего две недели прошло, — сказал второй голос. — Уже давно все знают, что лич не восстанет ещё, минимум, два-три месяца. Так что не ссы.

— Но в прошлый раз он восстал на месяц раньше, — обеспокоенность в первом голосе росла.

— Даже если есть какое-то ускорение, то не на два месяца же! — возразил второй. — Сейчас быстренько откачаем из него крови, считай, отложим восстание на неделю минимум.

Эти скоты забирают мою кровь?!

Они дошли до двери.

— Я бы хотел, чтобы с нами была охрана... — произнёс первый.

— Ну ты и ссыкло, Никифор... — процедил второй. — Стоять. Дверь приоткрыта.

— Давай уйдём? — попросил Никифор.

— Надо оповестить Папандреу, — сказал второй голос. — Если лич поднялся настолько рано, то...

— Доброго вечера, господа, — выскочил я из-за трибуны. — Поднимете крик — будете умирать быстро, но очень мучительно.

Двое парней, несущих портативный аспиратор, попятились к моему склепу.

— Что, языки проглотили? — спросил я. — Я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы и если я посчитаю, что ваши ответы достаточно исчерпывающи, вашим жизням ничего не будет угрожать.

— Господин лич, мы... — заговорил второй голос.

Этот парень был возрастом годков на двадцать пять, может, тридцать. Одет в земной комбинезон жёлтого цвета, с лейблом какой-то фирмы. По физиономии сложно определить национальность, но это европеоид, черноволосый, с карими глазами и короткой бородкой без усов. Физически не особо сильный, потому что низок ростом и худ.

— Мы... — подал голос Никифор. — Мы ни в чём не виноваты...

Этому было лет семнадцать, совсем юный. Одет в такой же жёлтый комбинезон, с аналогичным лейблом. Если судить по физиономии, то это вылитый грек, можно сказать, архетипичный: курчавые каштановые волосы, карие глаза, нос с горбинкой, в теле присутствует лёгкая полнота, но без каких-либо признаков физических усилий.

С точки зрения некроманта эти двое — худший материал для подъёма. Можно, конечно, поднимать и таких, но, при этом, не ожидая каких-то выдающихся результатов.

— Это мне решать, кто и в чём виноват, — произнёс я недовольно, а затем посмотрел на второго паренька. — Как тебя зовут?

— Адамом, — представился тот.

— Проходите в мой офис, — указал я на вход в склеп. — И тихо.

Двое прошли в коридор, а я за ними.

— Итак, — я сел на свой саркофаг, после чего уставился на этих двоих. — Где мы?

— Мы на Стоянке, — ответил Адам.

— Что это значит? — недоуменно спросил я, уставившись на него.

— Это наш город, — пожал плечами тот. — Называется Стоянкой.