Сестры Ингерд - Ром Полина. Страница 13

 Мы обе застыли на пороге, когда мачеха подняла пухлую белую руку и поманила нас к себе пальцем. Оробели мы обе одинаково, Анжела с перепугу даже взяла меня за руку. Вдоль длинного пустого стола мы двинулись к баронессе. Анжелка первая сообразила поклониться, проделав это так, как делала Бруна в трактире, изобразив что-то вроде книксена. Я торопливо повторила за ней, а вдова усмехнулась и сказала:

-- Наконец-то сообразили. Садитесь.

Только сейчас мы заметили, что для баронессы и ее матери еда стоит на короткой перекладине, а для нас с сестрой поставлена на длинной. Даже сама пища слегка различалась. И там и там на столе был белый хлеб, сыр и по куску ветчины в общей тарелке. Однако перед хозяйкой замка стояла еще и медная ваза с яблоками и грушами, небольшая стеклянная плошка с засахаренным медом. Вторая такая же, с каким-то вареньем, и в отдельной мисочке – сочно-желтый колобок сливочного масла. У нас же ни сладостей, ни фруктов не было, а тянуться к их столу мы постеснялись. Впрочем, порции хлеба, сыра и мяса были достаточно большие, и голодными мы не остались.

Бутербродов здесь не делали. Мясо резали кусками, как и сыр. Хлеб ломали. Мы с сестрой поглядывали на молчаливых женщин и старались четко повторять за ними.

Матушка баронессы так и не произнесла ни слова до конца завтрака. Ела она медленно, неторопливо отламывая хлеб и намазывая маслом каждый отдельный кусочек. Я заметила, как покосившаяся на нее Анжелка брезгливо сморщилась. Мне тоже казалось, что есть масло в таких количествах - не лучшая идея. Но пока сестрица чего не ляпнула, я аккуратно толкнула ее под столом ногой.

В трапезной стояло тяжелое молчание до тех пор, пока вдова не отодвинула от себя тяжелый кубок с каким-то питьем и не заговорила:

-- После еды я отведу вас в детскую, и вы сможете поприветствовать нового барона Ингерда. Потом вы вернетесь в комнату и сядете подрубать для себя простыни и полотенца. Ваш отец перед смертью оставил вам небольшое приданое – ткани. Сундуки хранятся у законника, и я вчера вечером послала людей известить его, что вы приехали. Вести себя нужно тихо: я не потерплю непослушания. И запомните, больше в этом доме вам не принадлежит ничего.

Не знаю, была ли это ее обычная манера общения или такую речь она заготовила для встречи с нами, но у меня лично мороз прошел по коже. Казалось, ей доставляет удовольствие сама власть над нами, которой она, безусловно, сейчас обладала. У баронессы Ингерд был красивый и глубокий голос, бархатистый и приятный. Но она произносила слова так, что они казались тяжелыми камнями, с бульком уходящими в мертвую гладь воды. Медленно, мерно, раздельно, подчеркивая каждым звуком ее силу.

И на меня, и на сестру речь баронессы произвела одинаково угнетающее впечатление. Мы обе только переглянулись и покорно кивнули в ответ. После завтрака она, а следом за ней и сопящая и задыхающаяся старуха-мать двинулись к другому выходу из трапезной. На пороге баронесса повернулась и снова поманила нас пальцем.

В самом конце второго этажа располагалась детская комната. Здесь, похоже, было все, что полагалось наследнику баронства. Довольно большая кровать с теплым шерстяным балдахином, отделанным крупными фестонами, довольно длинный стол под бархатной богатой скатертью, к которому были приставлены шесть тяжелых резных стульев. Слегка вытертый ковер на полу пестрел разноцветными красками. Два окна комнаты были завешены такими же шерстяными шторами с фестонами, а для света вместо печки горел камин.

Наследник баронства, крупный полноватый мальчишка лет девяти-десяти сидел прямо в центре ковра, играя двумя деревянными раскрашенными лошадками. Рядом с ним на коленях стояла та самая молодая служанка которая вчера раздевала нас с сестрой, и просительно уговаривала:

-- Господин барон, обязательно нужно все доесть, иначе маменька ваша ругаться будут!

– Бореус, малыш, твои сестры пришли поприветствовать тебя!

Мальчик с любопытством уставился на нас, а потом запустил одной из игрушек в меня.

– Пусть эти попрошайки убираются вон! Они противные! Противные!

Сзади нас раздалось странное сиплое кудахтанье – это засмеялась мать баронессы Ингерд. Баронесса с улыбкой попеняла сыну:

– Малыш, ты барон Ингерд и должен быть более сдержанным! А вы ступайте отсюда! – это уже было адресовано нам с сестрой.

Все это казалось настолько диким, что мы обе, по-прежнему держась за руки, с удовольствием спрятались в своей спальне и терпеливо стали дожидаться, когда привезут ткани, не рискуя выглянуть за дверь этой комнаты. Даже ночной горшок под кроватью больше не смущал ни меня, ни сестру. Разговаривали мы шепотом, и планы наши были вполне очевидны: свалить отсюда как можно быстрее. _______________________________

Глава 11

Сундуки, о которых говорила баронесса, привезли, когда уже совсем рассвело. По моим ощущениям было часов десять-одиннадцать. Глядя в окно, на копошащихся возле телеги мужчин, Анжела недовольно буркнула:

-- Интересно, как они тут без часов живут?

Я тоже не слишком понимала, как они существуют без часов, как время узнают, потому молча пожала плечами. Сестра не унималась:

– Как думаешь, в сундуке только тряпки будут? Или, может быть, что посущественней? – Анжела… Блин, никак не привыкну! Ангела, тряпки здесь тоже должны очень дорого стоить. Их ведь без станков делают. – Ну, все равно какие-то фабрики есть уже. Иначе откуда они нитки берут? – Руками делают, ру-ка-ми! Понятно? Из шерсти крутят, из льна, шелка, – я беспомощно смотрела на сестру, удивляясь, что она не знает таких элементарных вещей.

Пыхтя и задыхаясь, Берг и еще один такой же дюжий мужик внесли в комнату довольно тяжелый и длинный ящик. Да и не просто тяжелый, размеры его тоже внушал уважение. Когда грузчика вышли, в комнату, аккуратно постучавшись в косяк распахнутых дверей, вошел невысокий пожилой мужчина с реденькой, похожей на козлиную, бородой.

-- Бог в помощь, милые барышни. Однако, как быстро время летит! Вы, баронетта Ангела, прямо совсем уже невеста! А вы, баронетта Ольга, сестру-то старшую уже и догоняете!

Мы с Анжелой переглянулись, и, заметив, что она встает и кланяется мужчине, я молча повторила все в точности. Мы обе не знали, как зовут мужчину, но сообразили, что это и есть тот самый законник.

-- Ах, как время летит, милые баронетты… - завздыхал наш гость. – Жаль, очень жаль, что папенька ваш не дожил… -- Немного посопев и не дождавшись от нас ответа, мужчина слегка прокашлялся, прочищая горло, и заговорил уже совсем другим тоном: – Впрочем, милые баронетты, живым-то о живом беспокоиться надобно. Батюшка ваш, покойный хозяин неплохой был и рачительный. И о вашем будущем побеспокоился от души. Время дорого, юные баронетты, давайте-ка делом займемся.

В руках мужчина держал за ручки что-то вроде большой кожаной сумки-торбы. Выглядело это немного нелепо. Но эта сумка оказалась удивительно вместительной. Оттуда, кроме двух скрученных в трубку листов плотной бумаги, появилось еще и несколько коробок. Странных неуклюжих коробок, сшитых из грубой кожи.