С тобой нельзя - Высоцкая Мария Николаевна "Весна". Страница 10

– Спасибо, – бормочу, неуклюже переступая с ноги на ногу, и отвожу взгляд. Робость в этот момент зашкаливает, если честно.

Ничего сверхъестественного. Подумаешь, дверь открыл, а меня уже вот почти в рай отбросило.

– Всегда пожалуйста.

Матвей, в отличие от меня, взгляд не отводит. Чувствую, что лицо мое разглядывает, иначе почему щеки обжигает?

Ужас какой-то! Не может так больше продолжаться. Это пытка, честное слово.

– Мы в двадцать четыре пойдем. Тебе что-то взять? – Вадик немного повышает голос, но на крик не переходит. Я его и так прекрасно слышу.

– Сок. Апельсиновый.

Спешу к подъезду и роюсь в сумке в поисках ключа.

– Понял. Куртку мою забери. – Подбегает и набрасывает мне на плечи свою ветровку. – Мы быстро.

Мальчики уходят за пивом. Несмотря на то, что время около трех, в соседнем доме работает маленький круглосуточный магазинчик, в котором продают спиртное в любое время суток. Почему так происходит и кто их «крышует», догадаться нетрудно.

Не успеваю зайти домой, как в прихожую из комнат вываливается все наше немаленькое семейство. Отца среди них, естественно, нет.

– Ира, – разуваюсь, глядя на сестру с укором, – почему Нина еще не спит? Время видели вообще?

– Она без тебя не ложится. Ноет ходит. Что я сделаю?!

– Надо было ее у ба оставить, – нагнетает Макс, после слов которого наша и так расстроенная Нина начинает хныкать.

– Не реви, – обнимаю ее на автомате, параллельно стаскивая с себя Вадину ветровку. – Я сейчас умоюсь и приду к тебе.

– Почитаешь?

– Почитаю, конечно.

Глажу Нину по голове. Улыбаюсь.

Если честно, мне очень хочется завалиться на кровать и ничего не делать.

Я очень хочу быть обычной девятнадцатилетней девчонкой. Безрассудной, думающей только о себе. Юной и безответственной. Такой, какой мне и положено в моем возрасте.

И у меня был шанс. Я могла уехать учиться в другой город. Поступить в какой-нибудь колледж на бюджет, если не прокатит с вузом. Уехать и не париться о том, как там моя семья. Свалить ответственность на Вадю окончательно. Могла бы. Но кем я буду после этого?

Отцу уже как три года нет до нас дела. У него свое затяжное горе, но ему нет никаких оправданий. С каждым днем моя ненависть к нему только возрастает. Он взрослый мужик, который с легкостью переложил на нас с Вадей всю ответственность.

Ненавижу его. Так сильно ненавижу! Почему в память о маме он решил бухать, а не воспитывать общих с ней детей? Не найти отдушину в ее продолжении?

И если с мелкими он после маминой смерти хоть как-то еще общается, когда приходит в себя, от меня на расстоянии держится.

Я ведь так на нее похожа, что он просто не может не видеть этого сходства. Оно его убивает. Я его убиваю, родная дочь, своей похожестью на его умершую жену. На мою мамочку.

Разве его можно хоть за что-то уважать после всего этого? После всей той боли, что он нам причинил? После порушенного детства у меня и у малых? После того, как Вадику практически пришлось взять на себя роль отца?!

Мы все не просто связаны навеки, мы приросли друг к другу и вряд ли когда-то сможем отделиться.

– Так. – Закрываю нашу комнату изнутри и быстро стягиваю комбинезон. – Что будем читать? – Заваливаюсь к Нине на кровать в лифчике и трусах.

– «Красавицу и чудовище».

– Ну давай. – Открываю книжку. – Жил-был богатый купец, у которого было три дочери и три сына. Младшую из дочерей звали Красавица. Ее сестрицы не любили ее за то, что она была всеобщей любимицей…

Нина укладывается на подушку, пристраиваясь у меня под боком.

Она знает эту сказку наизусть, но часто просит почитать именно ее. Это такая память о маме. Вот эта затрепанная книга, которую она читала трехлетней Нине. Она до сих пор это помнит…

Когда я думаю об этом, слезы на глазах, вот и сейчас снова плачу. Наизусть повторяю слова сказки, а по щекам слезы катятся. Нина жмется ко мне еще ближе. Обнимает, а минут через десять уже засыпает.

В прихожей в этот момент как раз открывается дверь. Слышу голос брата. Они с Шумаковым вроде и тихо говорят, но у меня второй день подряд все органы чувств обострены, я каждое их слово слышу.

Аккуратно, чтобы не потревожить Нину, вылезаю из ее кровати, натягиваю велосипедки, длинную футболку, убираю волосы в пучок и выскальзываю за дверь. Ира как раз гасит светильник.

На кухне уже трется Макс. Разгар лета. Ложиться спать он не спешит, а если еще можно посидеть с Вадиком и его друзьями, так вообще в кровать не загонишь.

– Алёнк, будешь? – Вадя кивает на банку пива.

Вспоминаю пузырьки от шампанского так весело лопающиеся на языке и отрицательно качаю головой.

– Нет, пару минут с вами посижу и спать пойду, – присаживаюсь на табуретку рядом с братом, затылком ощущая на себе взгляд.

Поворачиваю голову. Мот стоит в дверном проеме, только вышел из ванной, в которой на полотенцесушителе, между прочим, сушатся мои лифчики. Прекрасно просто…

Сталкиваемся глазами. Мот не улыбается, даже бровью не ведет, но я прямо чувствую, что это маска, за которой скрывается его фирменная ухмылка.

По-хорошему, мне стоит уйти. Лечь спать и не обострять, но я зачем-то остаюсь, а потом еще и несколько глотков пива из Вадиной банки делаю.

Горьковатые хмельные пузырьки щекочут язык, а скопившаяся за весь день усталость медленно растворяется.

Тянусь к пачке чипсов, и Мот словно специально делает то же самое. Касаемся друг друга пальцами.

Мурашки по коже расползаются мгновенно, а время замедляется. Для меня точно. Остальные толком ничего и не замечают, а вот я, кажется, попадаю в петлю времени, где секунды тянутся вечность…

Отдергиваю руку. Пульс учащен. Дыхание сбито.

Я жива и мертва одновременно.

Нужно успокоиться, но, как это сделать, ума не приложу. Вадик о чем-то говорит Моту, и я понимаю, что Шумаков полностью переключился на моего брата. Он не со мной уже, а я до сих пор в прострации. Момент эмоционально напряженный. Как ни крути, а возвращаться после такого к жизни с каждым разом всё труднее.

Шумаков об этом знает? Судя по всему, да.

Я же себя выдаю. С потрохами. До ночи в загородном доме со мной такого не случалось. Я держала чувства на замке, за толстой стеной. Скрывала все до капли, и мне это с легкостью удавалось. Что же теперь не так?

Может быть, вот это странное ощущение… Оно меня с момента поцелуя не покидает. Мне кажется, а иногда я прямо уверена, что все взаимно. Что Матвей испытывает что-то подобное тому, что чувствую я, при каждой нашей встрече.

У него такой взгляд, необъяснимый, но транслирующий теплоту какую-то. Озабоченность происходящим. Что, если ему на меня не плевать?

Я понимаю, что это глупость. Он все ясно дал понять. Сам пришел, извинился, объяснил. По-человечески все разрулить попытался. И у него получилось. Почти.

Почти, потому как свои чувства я спрятать не могу. Никак. Некуда их прятать. Они во мне уже несколько лет живут и угасать не хотят.

Не исчезают.

Причиняют такую адскую боль, измываются надо мной, но не уходят!

На глаза слезы наворачиваются. Поднимаюсь с табуретки и закрываюсь в ванной, немного стою в тишине, рассматривая в зеркале свое отражение.

Я красивая. Кудрявая блондинка. Глаза серые, ресницы черные, длинные.

На меня обращают внимание. Я это знаю, потому что комплименты делают, на свидания зовут. У меня никогда не было дефицита внимания от мальчиков.

Только проблема в том, что все их внимание мне даром не надо. Мне Шумаков нужен. Одержимо. Болезненно. До сердечной недостаточности.

Он мне нужен! С ним нельзя, я знаю, но мечтать могу. Просто воображать я могу, этого у меня никто отнять не может. Никогда не сможет!

Выдыхаю.

Привстаю на цыпочки и вытаскиваю сигареты из своего тайника, прячу их за резинку велосипедок и оттягиваю футболку.

Вадя не знает, что я покуриваю. Увидит – убьет.