Совок 10 (СИ) - Агарев Вадим. Страница 16

Дергачев, насколько ему позволяло скудное освещение двора, пытался рассмотреть на моём лице признаки какого-то подвоха. Но, по тому, что кулаки его разжались, я с облегчением понял, что пик его подозрительности и чиновного раздражения к подставившему его подчинённому уже миновал.

— В этом деле есть две чистухи от фигурантов. С описанием конкретной фактуры и касательно не только хищений, но, и убийств! — осторожно начал я разжевывать подполковнику свои процессуальные каверзы.

— И, что? Туфтовые они, что ли, эти чистухи? — неправильно понял меня почти успокоившийся начальник.

— Нет, чистухи эти самые что ни на есть настоящие! — успокоил я его, — Правда, написаны они были под копирку. И в деле подшиты не первые листы, а те, что отпечатались второй копией. То есть, те, которые синие и мутные.

— Ну и на хера ты это сделал, лейтенант? — в полутьме белки глаз подпола, как мне показалось, увеличились вдвое. — Ты же должен понимать, что за такие шутки обязательно по шапке получишь! Или ты по своему обыкновению с областной прокуратурой пошутковать решил, Корнеев? Скажи, ты куда те оригиналы дел?

— Никуда не дел, в сейфе они у меня лежат! — честно ответил я своему командиру, — Я же докладывал вам, товарищ полковник, перед тем как дело передать! По всем материалам дела докладывал! И сами материалы показывал, в которых фигуранты прямо указывают на участие в преступлении товарища Матыцына из обкома! — прервался я, дожидаясь понимания от Дергачева.

— Тогда зачем ты оригиналы копиями заменил? — продолжал удивлённо таращиться на меня подполковник. — Хочешь, чтобы они твоё дело развалили? Тебе, что, Корнеев, денег за это дали? — с почти нескрываемой брезгливостью полюбопытствовал он. — Или с карьерой пообещали помочь?

— Никто мне ничего не обещал! — с усталым сожалением покачал я головой, — И уж, тем более, денег никто мне не давал! Наоборот, Василий Петрович, если вы запамятовали, мне машину расколотили в хлам! — попытался я разглядеть на крупном крестьянском лице подполковника хоть какую-то толику сочувствия к себе, горемычному.

— Ты меня, лейтенант, не жалоби и зубы мне не заговаривай! — оборвал мои сиротские стенания Дергачев, — Так и быть, завтра рапорт на моё имя мотивированный сочинишь и я тебе материальную помощь подпишу! Рублей на тридцать. Или даже на сорок! Больше не могу, уж ты извини! — цинично развёл руками подполковник, обещая золотые горы в тридцать целковых.

Какое-то время мы как бы примирительно помолчали, разглядывая из беседки двор и пустые проезды вдоль окружающих его домов.

— Но ты мне так и не ответил, какого черта ты с этими копиями блудняк устроил? — вернулся он к прежней теме.

— Не посмеют они после этого затоптать дело до состояния рядового хищения, Василий Петрович! — устав от начальственного непонимания моих благих, но слегка сомнительных замыслов, заявил я напрямую, — Прокурорские следаки, в отличие от высокого начальства, эти две потные бумажки обязательно заметят! Да, чего там, уже, наверняка, заметили! Я уверен, что и оценку этим бумажкам они тоже дали правильную. После чего, я думаю, обо всём доложили своему шефу. А он в свою очередь, сразу же стуканул в обком Первому секретарю! И всем им теперь до кровавого поноса интересно, в чём тут подвох! Ну, никак не поверят они в обычное разгильдяйство районного следака. Начнут коварный умысел искать!

Начальник РОВД меня не перебивал и терпеливо слушал, разминая правой рукой свой тяжелый подбородок. Его пустой взгляд блуждал туда-сюда по двору. От помойки до ближайшей арки. Убедившись, что без внимания мои измышления не остаются, я продолжил рассуждать вслух.

— Старшие товарищи напрягутся и обязательно коварную игру с моей стороны заподозрят. А поскольку я в отгуле, то сразу меня расспросить, возможности у них нет! И до завтрашнего обеда её не будет. Это означает, что на всякий случай всё дерьмо из уголовного дела они будут вынуждены слить в Москву. Но тут надо отметить, товарищ полковник, сольют они всё это сами и без каких-либо купюр! И жалеть Первый секретарь так же никого при этом не будет. Даже, если товарищ Матыцын ему приходится братом, сватом или внебрачным сыном от предыдущей жены! Своя шкура ему дороже!

Дергачев сидел совсем близко и я прекрасно видел, с каким напряжением он вслушивается в мои слова. А на меня вдруг неожиданно нахлынули раздражение и злость. От того, что я вынужден интриговать и плести кружева там, где всё должно было происходить само собой. И в полном соответствии с действующим советским законодательством. А также с процветающим в стране советов равенством и братством.

С усилием отогнав от себя все сомнения и прочие дурные мысли, я обратил свой неискушенный мальчишеский взгляд на начальника.

— Что скажете, Василий Петрович? — этим одним коротким вопросом я переложил всю ответственность на подполковника, — Василий Петрович, если вы хотите, то я готов вслед за майором Никитиным ненадолго потеряться. Могу заболеть, например. А старшие товарищи пусть разруливают эту ситуёвину, как им заблагорассудится.

— Я тебе пропаду! — встрепенулся отец-командир, вывалившись из глубокой задумчивости, — Заварил всю эту кашу и в кусты⁈ Ты мне только попробуй исчезнуть, Корнеев! — перед моим носом снова появился руководящий кулак неприлично больших размеров.

На проспекте, куда я вышел окольными путями, кроме телефонных кабинок и киоска «Союзпечать», паслись три таксомотора. Их водилы дымили табачными изделиями, кучкуясь у капота одной из «Волг» с шашечками. Сутки близились к концу и смены таксистов, если судить по их усталой расслабленности, наверное, тоже завершались.

— До турбазы «Дубки» подбросите? — сразу ко всем троим «ванькам» обратился я, демонстрируя зажатый между пальцами зелёный трояк.

Пренебрежительному достоинству, с которым на меня посмотрели извозчики эпохи застоя, мог бы позавидовать любой из лордов Адмиралтейства Великобритании.

— Шутишь, студент? — снизошел до ответа один из таксёров, — За трояк тебя в «Дубки» и днём никто не повезёт!

Двое других даже не посмотрели в мою сторону, а я прикинул, что километража до турбазы едва ли набежит на два рубля с полтиной. Сбивать с кэбменов спесь и для того показывать им ксиву, мне не хотелось. Потому я удвоил соблазн, достав из кармана второй трёшник.

Вымогатель задумчиво поскрёб подбородок и молча кивнув, отлип от капота. После чего он неторопливо двинулся к стоявшей впереди «Волге». Сразу же потеряв интерес к его соратникам по извозу, я проследовал за ним.

Вчера, когда я вернулся в свою загородную усадьбу, навстречу мне никто не бросился. Никто меня не обнял и чаю мне не налил. Восприняв мои рекомендации буквально, охранительница районного закона мирно посапывала, легкомысленно возлегая кверху воронкой на разложенном диване. Определить степень отмытости и распаренности роскошного прокурорского тела не представлялось возможным. Ввиду того, что из вредности или просто искрутившись во сне, барышня основательно замоталась в плед. Как тутовый шелкопряд в свой кокон. После недолгих колебаний, я решил воздержаться от грязных домогательств к спящему надзирающему органу. Мне тоже очень хотелось спать и потому тратить время на телесное примирение было жалко. Сходив за одеялом, я пристроился на второй половинке дивана и тотчас провалился в сон.

Всё это было вчера. А сегодня я проснулся от доносящегося со стороны кухни позвякивания посуды. Внезапный и продолжительный свисток чайника окончательно лишил меня иллюзий относительно пролонгированного сна впрок. Откинув одеяло, я встал с дивана и, натянув штаны, отправился в сторону источника бытового шума.

Хлопочущая у стола Наталья Сергеевна была по-утреннему свежа, но по-прокурорски неулыбчива.

— Доброе утро, любимая! — приветливо обозначил я своё появление на кухне, — И чем ты будешь меня угощать? — благодушно решил не поминать я вчерашних раздоров с загостившейся и такой суровой девушкой.

Но эта хмурая особа помнила наше вчерашнее всё. И оттого улыбаться мне не спешила. Она с щедрой сосредоточенностью продолжала нарезать сыр, колбасу и зелень. Но скупилась при этом на душевное тепло и на любые проявления благодушия в мой адрес.